Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

— А, — расслабленно икнул черт, — где он только чучелом не прозябал. Посмотри на него, чучело и есть, лупоглазое.

Гриф на эти обидные слова Варфаламея никак не отреагировал, стоял по струнке, только глазами косил на часы стоящие в дальнем углу просторной бильярдной.

— Жаль, что Дуньки нет, — выдохнул я искренне, — Мне хотелось бы извиниться перед ней, зря я ее обидел. И танцует она неплохо, хоть и не Майя Плисецкая. Как только она появится…

— Бинго! — заорал гриф во всю глотку. Часы начали отбивать девять утра, Шарик сорвался с места, подскочил сзади к черту, отвесил тому гулкую затрещину и попытался лапой сквозь плетеные прутья дать пинка сидящему на стуле Варфаламею. После короткой борьбы запутался в переплетениях спинки, взмахнув крыльями, воспарил над бильярдным столом, опрокинув черта, который шлепнулся мордой в сукно. Так со стулом гриф подлетел к столу, подхватил крылом кувшин и стал жадно лакать генеральскую настойку. Утолив жажду, он припустился по бильярду за Варфоломеем, пытаясь ударить того стулом, черт уворачивался довольно-таки удачно, показывая чудеса эквилибристики. Импровизированные скачки с препятствиями по бильярду продолжались минут пять. Наконец, обессиленный Шарик угомонился.

— Скотина, натуральная скотина, — приговаривал гриф, освобождая ногу из прутьев.

— Уговор дороже денег, — слегка остыв от беготни, посмеивался черт, — Проиграл, служи. Какие ко мне претензии? Я тебя за язык не тянул, согласие клещами не вытягивал. Сам предложил. Не умеешь играть, так хоть проигрывай с честью. Взял слово, держи, — черт перешел на издевательски-назидательный тон, — а у тебя обещания, как сыр в вороньем клюве — не успеешь глазом моргнуть, ты уже варежку раззявил и кисломолочный продукт на землю выронил.

— Как же, как же, — гриф после сложных манипуляций наконец-то вырвался из пут, — то-то я погляжу ты обещания клятвенно держишь, ага.

— Не понял, — изумился Варфаламей. Он повернулся ко мне, как бы приглашая удостовериться в вздорности обвинений Шарика, — Мон ами, о чем вещает эта сумасбродная птица?

Я не ответил — не хватало помимо собственных забот взвалить на плечи еще и цеховые разборки между эмиссарами нечистой силы. Закурив, я откинулся на мягкую спинку дивана и стал с неподдельным интересом следить за продолжением представленья, так сказать, непосредственно из партера.

— Ну что ж, выкатил бочку, откупоривай. Не тяни крысу за хвост, — выдал черт.

— С превеликим удовольствием, — парировал гриф. — Не понимаю, в чем причина неоправданной благосклонности по отношению к этому хмырю, — он ткнул крылом в мою сторону, глаз его блеснул гневом. — За то время, что мы видим его перед собой, Никитин только и делал, что бухал, проматывая наши денежки, давал обещания, которые не выполнял, да и не собирался выполнять. При этом он имеет наглость раскрывать пасть и требовать справедливости, опять же в иллюзорных рамках сомнительных представлений об истинной объективности, в то время как сам не имеет о ней никакого понятия. Да еще и бонусов требует, гнида эдакая. Дуньку обидел почем зря — мученицу, не побоюсь этого слова, библейскую.

— Тут ты, Шарик, переборщил, слово «мученица» в обоих заветах встречается 127 раз, но про Дуньку там ни полсловечка. Впрочем продолжай, я подобного красноречия давненько от тебя не слышал, — черт повернулся ко мне и кивнул в сторону грифа, — Видимо наболело.

— Ты ему на меня не кивай, тоже мне, союзничка нашел. Проси, что хочешь, пока я добрый, — передразнил Шарик черта, подражая интонации, — шиш ему с маслом. Сказали, помрет в указанный срок, значит должен копыта отбросить, и никаких сусликов.

— Ты заблуждаешься, мой пернатый друг, как грибник в чаще. Никто похороны Никитина не отменял и даже не переносил на более поздний срок. Все договоренности остаются в силе. Немного поменялись вводные, только-то и делов.

— Постойте, — не удержался я, — давайте еще раз уточним. Варфаламей сам же сказал, что роман писать не надо, нету во мне таланта, и поэтому он освобождает меня от писательской стези. Или я во что-то не врубился?

— Ты, как всегда, не дослушал, мой ами. Спешишь, непонятно куда. Вознаграждение бывает за труды, за бездействие только всеобщее порицание полагается. Раз одну схиму с тебя сняли, жди другой и не возмущай мой слух торопливыми глупостями. А надлежит тебе за оставшийся срок выяснить, кто отправил к праотцам дружка твоего, Мишку.

— Есть у меня одно подозрение.

— Излагай, не медли. Мы замерли в ожидании, — черт, поднял упавший стул и уселся верхом, положив голову на спинку, всем своим видом напоминая печального клоуна.

— Ты его грохнул. Сначала объявил, что я сдохну, Мишку за каким-то бесом сюда приплел, а потом слетал по-быстрому к нему на квартиру и забил молотком. Все сходится по времени.

— И зачем мне устраивать выкрутасы с перелетами по воздуху? — Как-то даже устало спросил черт.

— Для того, чтобы запутать меня окончательно. Вовлечь в свои сети нечистотные. Не удивлюсь, если ты и пальчики мои где-нибудь оставил в квартире, и их непременно найдут со дня на день.

— Боже, с кем мы связались, — буквально простонал гриф, накрыв крыльями цыплячью голову, — да он просто дурак несусветный.

— Никакой он не дурак, — черт потянулся к столу и гриф по старой памяти обслужил его на один бокал, — У Никитина тактика, выражаясь футбольным языком, нападение от обороны, гони врага по полю от собственных ворот. Только одно ты не учел, мой ами, нет у меня лицензии забирать жизнь человека. Ты меня с Джеймсом Бондом спутал. Покалечить куда ни шло, довести до самоубийства — пожалуйста, но вот так, чтобы чик, ножом по горлу или молотком по затылку, не уполномочен.

— Меня от твоего гуманизма, Варфаламей, на слезы умиления прошибает. Мишку он, видите ли не трогал, зато мне сразу повестку на сборы в мир иной предъявил, без церемоний. Но и тут вроде бы не при делах, в книжке дата смерти пропечатана, а ты лишь проводник, оракул, с тебя и взятки гладки. Тупой исполнитель чужой воли. Не так, скажешь?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — черт стал раскачиваться на стуле.

— Очень быстро состаришься, буквально за неделю, — гриф развернул в деталях фразу Варфаламея.

— Один уточняющий вопрос — вы в самом деле считаете, что я в состоянии найти убийцу Мишки, в то время как государственные органы уже девять дней топчутся на месте? Что я вам, Шерлок Холмс на пенсии?

— У тебя мотивация сильнее.

— А как же свобода выбора, о которой ты вещал намедни? — мне действительно стало интересно. — Или окно возможностей уже закрыто?

— Ничуть. Просто видя твое бездействие, я слегка ужесточил условия. Сузил рамки.

— Ладно. Только нет у меня уверенности, что вы не передумаете на полпути и не выставите мне новое невыполнимое задание, например, за три дня выучить язык хинди.

— Могу честное слово дать или побожиться, да ведь ты, мон ами, не поверишь, — черт перестал скрипеть стулом и развел руками с улыбкой.

— Дьяволом поклянись лучше, — мне начал надоедать этот разговор. Я не верил ни единому слову черта.

— Не дьяволохульствуй, сын мой, — укорил гриф, и мне показалось, что он облегченно выдохнул. — Надо скрепить наш договор выпивкой.

— А и правда, — засмеялся черт, — выпьем на посошок, без формальностей.

Гриф быстренько налил в бокалы, заодно шуганув юбилейную муху с банки, опустившую хоботок в жидкость. Я тоже последовал приглашению проказников и наполнил рюмку. На лестнице заскрипели ступени, в комнату заглянул Петруччо, деловитый, при полном параде, в черном костюме, как на похороны, чисто выбритый, бородка ниточкой, с неизменным загаром и улыбкой до ушей. Будто и не пил вчера.

— Здоров, Иван Петров, с кем это ты сейчас беседовал или мне послышалось? — Сапог окинул глазами комнату, задержал взгляд на бильярдном столе. — Банок-то напер у генерала.

Я посмотрел на зеленое поле сукна, черт как ни в чем не бывало обгладывал мясо с косточки, Шарик, стиснув крыльями, наяривал початок вареной кукурузы, муха сидела напротив Варфоломея и смотрела ему в рот. Петька, так же как генерал, не видел моих гостей. Впору было расстроиться, но у меня почему-то отлегло от сердца.

— Ты что, уже уезжаешь? — вместо ответа поинтересовался я.

— Да, старик, пора в Москау, дела, черт бы их побрал. Недоговорили мы с тобой вчера, вечно у нас так — размениваемся по пустякам, а о главном ни слова. Ну, не беда, не последний день живем, помирать пока рановато.

В конце его фразы я мысленно поставил несколько знаков вопроса, подумал и добавил восклицательный знак. Петька подошел к столу, поднял банку к глазам, прочитал название настойки, взвесил в руке и поставил на место, едва не опрокинув стол с закуской, но черт даже ухом не повел, будто в комнате никого, кроме грифа, не было.