Джеймс Морроу - Единородная дочь
— Он у нас работает, — пояснил Питер, — вывозит грешников за пределы города. Его зовут Ник.
— Ник Шайнер, — представился херувим. — Это большая честь, отче. Я имею в виду, не трупы возить, а разговаривать с вами.
Билли вперил свой монокулярный взгляд в Питера. Если к людям положения Ника Шайнера обращаться непосредственно, то в конце концов, пользуясь возможностью, они начинают делиться своим бесценным, с их точки зрения, мнением о налогах и урожае пшеницы.
— Мистер Шайнер чем-то недоволен?
— Он пришел по другому поводу, — подтолкнул Ника Питер.
— Я бы, конечно, не возражал против парочки контрамарок при случае, — поспешил вставить водитель грузовика.
— Он видел кое-кого, — пояснил Питер, — в Кэмдене.
— Я уверен, что это она, — затараторил Ник Шайнер. — Я запомнил ее по той фотографии, которую печатали в газете. Постарела, конечно, но это она.
— Что мистер Шайнер имеет в виду? — Билли не сводил глаз с креста «За выдающиеся заслуги», который Питер получил за истребление семьи содомитов в восточном Оранже.
— Шейлу из «Луны», — пояснил Питер.
— Шейлу из «Луны», — поддакнул Ник Шайнер.
Взгляд Билли переметнулся на посетителя, внезапно став как бы бинокулярным. Здоровый глаз и глаз-фантом нашли общую цель.
— Она?!
— Она.
— В Кэмдене?
— Она поцеловала этого толстяка, а тот показал на нее и закричал «Шейла». А потом они оба сбежали в Филадельфию на мусорной шаланде.
— На мусорной шаланде?
— Мне кажется, в этом был особый смысл.
— И он действительно назвал ее Шейлой?
— Все слышали.
Огонь. Все поглотил огонь. Билли помассировал впадину под повязкой. Нет, это был не костер инквизиции и не Геенна Огненная. Священное пламя неистовствовало прямо внутри черепа, нити огненной лавы пронзали мозг, и прямо перед собой он видел лицо, ее лицо, Шейлы из «Луны», зверя с числом 666. Вот вытягиваются кровожадные руки, вот заколыхалась грудь с глазными яблоками вместо сосцов. Теперь все ясно: Антихрист не давал им жизни. Может, когда-то она и покинула землю, как верили ее последователи, но сейчас снова вернулась, став на пути Иисуса.
— Поднимите в архиве «Полночную Луну», — распорядился Билли, выходя вместе с Питером Скорца на балкон. Внизу — действие третье. Сожжение заживо. — Вырежьте ее фотографию, брат мой. И, прежде чем ваши ребята переправятся через Делавэр, убедитесь, что каждый из них знает ее в лицо так же хорошо, как «Отче наш».
— Мы найдем ее, отче, — пообещал Питер.
Обгоревшие тела грешников затлели, привязанные к столбам, и амфитеатр задрожал от грома аплодисментов, всколыхнулся тысячами рук, словно спелая пшеница на ветру. Неизъяснимая радость переполнила сердце первосвященника. Пусть сейчас Шейла в Филадельфии, но скоро она будет здесь. Перед внутренним взором Билли разворачивалась картина главного сожжения его жизни. Священный огонь снедает плоть, из-под которой расползались черви. Под ними — слой саранчи, облепившей кости. Пламя безжалостно раздевает ее, открывая взорам ос, скорпионов, и наконец доходит до сердца, средоточия всех пороков — зловонного гнойного стержня.
— Да, этому Шайнеру выдайте пропуск на пожизненное бесплатное посещение Цирка, — напоследок проинструктировал адъютанта Билли.
Глава 14
Феба Спаркс бухнула на столешницу пластмассовую кружку с изображением Плуто — забавного пса из мультика — и велела бармену повторить.
«Прочти “God” наоборот и получишь “Dog”, — подумала она. — Из Бога получишь Плутона, хозяина подземного царства. Вот интересно, что же творится в этом Аду, если там заправляет мультяшный пес?»
Бармен, двухметровая горилла с хищным взглядом, очень неплохо справлялся со своими обязанностями. Он наполнил кружку Фебы «Баккарди» пополам с колой и перемешал все своим волосатым пальцем. Феба поднесла Плутона к губам и глотнула. Ах, благословенный Ихор, кровь порочных богов! Как всегда, снадобье сделало свое дело. Стены кухни перестали колыхаться, словно белье на веревке; горилла, заправский бармен, снова превратилась в холодильник; надгробия на могилках ее нерожденных детей, летопись абортов и выкидышей вновь превратились в коробки из-под печенья.
В деле самоуничтожения свои правила этикета. «Да нет, все это ерунда», — решила Феба. Ну что она может написать в предсмертной записке? «Заинтересованным лицам: моя жизнь никогда никого не интересовала, а значит, даже эту записку никто не прочтет. Мама куда-то исчезла, отец и не появлялся, в Нью-Йорке меня все ненавидели, вот я и приехала сюда, где меня тоже никто не любит».
Она обнаружила револьвер, привычно обыскивая клиента. В ее бизнесе правило номер один гласит: приступать к обслуживанию, лишь убедившись, что клиент безоружен. Стилеты, кастеты, ножи и гранаты подлежат изъятию. Леонардо, как он себя назвал, едва исполнилось семнадцать. Он страдал каким-то кожным заболеванием. Пока мальчишка сидел у нее на кровати и беззаботно потягивал ром, Феба тихонько сунула его «смит-вессон» в комод, в ящик с колготками. Может, из-за выпитого рома, может, в силу небрежного отношения к оружию, но бедняга так ничего и не заметил. Он удалился, окруженный туманной дымкой стыда, парами «Баккарди», оставив на память по себе «смит-вессон» и миллион чешуек отшелушившейся кожи.
С ума сойти, она уже прокаженных принимает! И все же свободное предпринимательство лучше работы на кого-то. Договариваясь с клиентом по телефону, Феба в два счета отличала реального заказчика от сутенера. Правда, как-то раз один сводник обманул ее бдительность, тогда-то она и прибегла к помощи динамита из «Довиля». Одного взгляда на Фебу со спичкой в руке и с нитроглицериновым стержнем в зубах было достаточно. Для пущей убедительности она заменила электрические детонаторы пороховыми запалами. Сутенер понял, что имеет дело с женщиной, которая под настроение может и водородную бомбу ему в штаны сунуть.
Феба приготовила себе еще один ром с колой и, отпив немного, чмокнула мокрыми губами своего маленького друга, коричневого игрушечного медвежонка, съела несколько печений. Допила ром. Почесала «вессоном» левый висок. «Классная пушка, — подумала она. — Дуло пахнет, как задница у робота Робби».
Давай, девочка. Сделай это. Умри. Она обхватила дрожащим пальцем курок, повращала барабан — все ячейки заняты. Как беспроигрышная рулетка. Рука тряслась так, словно она держала отбойный молоток. Медленно нажала на спуск. Сильнее, еще сильнее. Может, она еще и оставит после себя послание, написанное прямо на стене кровью и разлетевшимися во все стороны мозгами.
Ба-бах!
Пуля оцарапала лоб и врезалась в холодильник.
Промазала. Промазала? Да как же тут можно промазать?! По щеке струилась густая, горячая кровь, словно желток свежеснесенного яйца. Да что она возится? На этот раз она сунет дуло в рот. В своей работе Феба всегда настаивала на презервативе, но тут был особый случай.
Итак, палец — на курок, дуло — в рот, маслянистый металл щекочет гланды, нажать…
Зазвенел телефон.
Ох уж этот вершитель судеб — телефонный звонок! Он может прервать важную беседу, половой акт, предотвратить самоубийство — все, что угодно. Феба сняла трубку.
— Прием окончен. Поиграй с ладошкой.
— Феба? — Женский голос.
— Созвонимся на том свете. Не забудь захватить аспирин.
— Это ты?
— Простите, сейчас я не могу подойти к телефону. Я стреляюсь. Если и на этот раз промахнусь, то есть еще динамит.
— Феба, это же я, Джули!
— Кац? — Феба обмотала руку проводом, как жгутом. — Джули Кац?
— Прекрати, слышишь? Ничего не делай!
— Кац? Пятнадцать лет! Нет, скажи, это ты?
— Да я же, я.
— Пятнадцать лет, черт возьми!
— Пятнадцать. Дай мне свой адрес. Где ты находишься?
— Похороны самые простые, пожалуйста. Никаких цветов. Только музыкантов пригласите.
— Ты в Западной части, да?
— Только не духовиков, а рок-группу. Феба, Запад? Юг, Сорок третья улица. А где на Сорок третьей улице? Какой номер? Ты правда в городе?
— Да. Номер, подружка.
— Ты о чем?
— Да номер свой скажи!
— Сорок три.
— Да нет, номер дома.
— Пятьсот двадцать два. Что, хочешь трахнуться?
— Слушай, сейчас к тебе выезжает Бикс. Это мой муж. А ты не клади трубку. Будешь жить с нами. Давай споем, Феба! «В приморском граде на Променаде гулять мы будем, как во сне». Поговори со мной, солнышко, только ничего не делай!
— А я и не буду ничего делать, только на спуск нажму.
— «В приморском граде на Променаде…»
— До встречи в аду.
Феба дважды разрядила револьвер в телефон, обрушив на многострадальный холодильник шквал пластмассовых осколков, и нежно лизнула горячее, дымящееся дуло.
