Олег Лукошин - Человек-недоразумение
— Не! — вертел он круглой башкой. — Не хотца!
На мгновение во мне возникло желание четвертовать его за непослушание, мы вполне могли осуществить это богопротивное действие, но я вовремя сдержал гнев, и бессмысленная жизнь узкоглазого предпринимателя продлилась ещё на несколько лет, наверняка закончившись по какой-либо злополучной оказии самым решительным и абсурдным образом. Ну, по крайней мере, мне так представляется.
Продуктов едва хватило на пару недель, и в следующий раз пришлось собирать экспедицию подальше — в рабочий посёлок, находившийся совсем уж на приличном расстоянии от нас, километрах в пятидесяти. Благоразумно я в поход не пошёл, доверив осуществление этой миссии верному сектанту Грише Малову и выделив ему в помощники пятерых мужиков. Они отсутствовали четыре дня, вернулись измотанные, злые и не в полном составе. При ночном переходе по лесной заснеженной дороге они потеряли одного из команды, некоего Сергея Коробко, бывшего учителя физики, примкнувшего к моей секте после развода с женой и увольнения из ненавистной школы. Самым досадным во всём этом оказалось то, что потерялся он с целым рюкзаком продуктов. Времени на поиски у Малова со товарищи не было, самим бы выжить в ночной метели, так что мужики лишь покричали физика-бедолагу по имени, а затем, плюнув, продолжили путь. Это было правильным решением.
После такого геморроя с доставкой самого необходимого мы поняли, что ни хрена не подготовились к зимовке. Нам остро требовался транспорт. Причём о легковом автомобиле речь не шла, по местным сугробам, целиком заметавшим избы, на нём всё равно было не проехать. Нужна была лошадь с телегой, хотя, признаться, и она едва бы справилась с такими препятствиями. В общем, самую тяжёлую, унылую и отчаянную первую зиму нам так и пришлось делать вылазки по окрестным, ой каким неблизким, населённым пунктам, доставляя на своём горбу продукты, лекарства (их тоже стало резко не хватать), а порой и одежду, проявившую вдруг тенденцию к стремительному превращению в рванину. В вылазках этих исчезли ещё двое мужиков — то ли потерялись, то ли просто-напросто сбежали, что выглядело даже более вероятным, — меня сей факт сильно огорчил, я громко и эмоционально матерился, то ли кляня их нерадивых попутчиков, не сумевших (или не захотевших) присмотреть за своими товарищами, то ли сами обстоятельства, приносившие нам лишь потери личного состава и возраставшее с этим уныние и брожение.
Кроме всего прочего, в ту первую зиму умерли две женщины: одна пожилая, почти старуха, все звали её тётей Наташей, а вторая совсем девчонка, Лира Насыбуллина, миловидная такая акушерка-неудачница, с которой я грешным делом предавался порой телесным утехам. Тётя Наташа свалилась на землю с лестницы, неизвестно с какого хрена попытавшись забраться по ней на пустые сушила на заднем дворе дома. Свалилась вроде бы удачно, по крайней мере, ничего не сломав и продолжив обычный распорядок жизни, но через неделю вдруг окочурилась. От чего же умерла Лира, никто из нас так и не понял: однажды утром она не встала со своей постели и лишь пустыми глазницами со странной усмешкой взирала в потолок. Её мне было жалко.
В общем, ту первую зиму, неопытные и наивные, мы преодолели с превеликим трудом. Спасла нас ранняя весна — к середине марта снег полностью сошёл, установились солнечные дни, и мы, хмурые, пожелтевшие и посиневшие, обозлённые и почти отчаявшиеся, несмотря на мои ежедневные лекции (надо признать, несколько потерявшие свою былую зажигательность), наконец-то заулыбались и открыли снизошедшему к нам миру света и радости понурые лица. Бедному в одной из продуктовых вылазок удалось договориться о покупке трактора — старого, заржавевшего, но пребывавшего ещё на ходу. Покупка эта заметно упростила нам снабжение, теперь хватало нескольких часов, чтобы съездить за продуктами и прочим скарбом. Мы активно (я ничуть не отставал от собратьев) занялись ремонтом, огородами, приведением мыслей и чувств в порядок, в общем, той более-менее насыщенной благими делами жизнью, которой и жаждали. Тем не менее трое из нас — две женщины и мужчина (которых терять было особенно досадно, так как сразу уменьшалась действенная рабочая сила) — по весне дали от нас дёру. Я взбесился от подобной дерзости, снарядил за беглецами погоню, и одну из беглянок, бывшую работницу паспортного стола Тамару Еремееву, нам удалось настигнуть. В качестве наказания, чтобы другим неповадно было, я устроил над ней акт публичной порки и от души высек её, обнажённую, привязанную к столбу, наскоро сотворённой, а оттого чрезвычайно неэффективной плетью.
— Каюсь, Владимир Николаич! — вопила она сквозь рыдания. — Слаба оказалась.
— Я придам тебе сил! — цедил я сквозь зубы, опуская на её спину и ягодицы непослушную плеть.
Действо это усилило разного рода шептания за моей спиной, но дисциплину укрепило. Еремеева продолжила жить и работать в скиту.
Сам собой возник вопрос о скотине. Только здесь, наедине с беспощадной природой, начинаешь понимать значение домашних животных в жизни человека. Выскажу предположение, что все эти коровы, козы, овцы и свиньи нужны не только в их первоначальной функции, в качестве производителей пищи насущной, а и для некоего позитивного звукового фона: вот просыпаешься поутру и слышишь блеяние, мычание, хрюканье, тотчас же жизнь наполняется простым и понятным смыслом, общения с ними достаточно для энергетического удовлетворения внутренних сфер, более того — оно безвредно, в отличие от человеческих особей.
Скотинка постепенно появлялась у нас. Первой — вот ведь как хорошо запомнилось! — возникла коза, которую окрестили простым, туповатым, а оттого безупречно радужным именем Машка: кто-то из наших в поездке за продуктами недорого сторговался по поводу её светлого будущего у прогрессивных сектантов. Потом наши мужики свистнули двух поросят: я малость напрягся по этому поводу, вообразил, что теперь нас ожидает война с местными, стал выставлять по периметру деревни круглосуточные дозоры (что было правильной идеей при любом развитии событий, и очень жаль, что народ со временем стал воспринимать эту необходимую меру безопасности в штыки) и судорожно соображать, каким же оружием отбиваться от лихих гостей. Время шло, но никто на нас не нападал. Вскорости я сообразил, что на сотни километров по всей округе наш более-менее организованный и фанатичный отряд представлял собой самую серьёзную и пугающую силу. Мы с лёгкостью бы справились со всеми, кто рискнул наехать на нас. Впрочем, старики со старухами и спивающийся люд среднего возраста, населявший местные деревни и посёлки, наезжать ни на нас, ни на кого другого и не думал. Смекнув это, наши сектантские мужики начали понемногу наглеть и чуть ли не после каждой поездки «в мир» привозили ворованных кур, а то и живность покрупнее — гуся или даже ягнёнка. Я подобные случаи старался пресекать и воров наказывать, в том числе и телесно, но должен признать, что проводил эту линию крайне непоследовательно, мог необоснованно, поддавшись настроению, простить или даже от внезапного желания любви паствы (я так и не разучился метаться в эмоциях и поступках) перевести всю историю в шутку и поржать над путаным, но смачным рассказом соплеменника, делившегося своими похождениями по чужим подворьям.
Дальше стокилометровой зоны, а точнее говоря, в города и прочие населённые пункты Российской Федерации, выбирался лишь Яков Расимов, наш мытарь-финансист. По моему поручению (навязанному им самим) он продолжал заниматься преумножением наших финансовых активов, то и дело отправляясь в продолжительные и весьма загадочные командировки, маршруты которых пролегали от Приморья до Балтийского моря. Собственно говоря, он вообще не жил вместе с нами, приезжая лишь на крайне непродолжительное время, пару-тройку дней, неизменно восторгался окружающей природой, плакался, что завидует нам и мечтает наконец-то поселиться вместе со своими братьями в этом райском уголке Великой Сибирской Цивилизации, да и поселился бы, если б не звали его в путь неотложные дела. Я доверял ему (как сейчас понимаю, необоснованно), быть может, ещё и потому, что с каждой поездкой он привозил нам некоторую сумму денег. Небольшую, но достаточную для жизни. По нашей с ним договорённости — да, собственно говоря, и по договорённости коллективной — мы должны были воздерживаться от значительных трат и направлять все средства на накопительство, а ещё лучше — на разного рода собственность и ценные бумаги. Несмотря на свои романтические устремления к земле и в лучистость, я отчётливо понимал, что одних идей, пусть даже праведных и зажигательных, может не хватить для покорения и ниспровержения мира, и требовалось кое-что понасущнее и потвёрже, чтобы поставить его раком и диктовать ему свои условия. Потому финансист Расимов осуществлял тайную миссию преумножения наших богатств и, судя по его отчётам, занимался этим вроде бы неплохо.
