Генрих Ланда - Бонташ
По обе стороны потянулась застройка, это уже Васильков. Дорога полого спускается к центру городка. Знакомый поворот, железнодорожный переезд, оживлённая базарная улица, озеро, и вот уже на выезде знаменитый крутой подъём, который зимой проклинают все шофера.
После подъёма он съехал на обочину и, не выключая мотор, вышел, чтобы осмотреть машину. Место для остановки малоудачное – скапливающиеся на подъёме грузовики с рёвом проносятся мимо, набирая скорость, чтобы снова растянуться по всей дороге. Основное движение идёт на Белую Церковь, после развилки на Одессу машин сразу станет меньше. Он опустился на колено и локоть, засунул голову под задний бампер. Колесо стояло удачно, прореха была видна хорошо. Увеличилась или нет? Может быть, отметить её края карандашом? А ну её, всё равно это ничему не поможет. Он поднялся, обошёл подрагивающую машину кругом. Давление вроде нормальное, тормозные барабаны холодные, ничего нигде не течёт, не каплет. Поехали дальше.
Опять бежит дорога, гудит мотор, гудит ветер. Утром едется легко, несмотря на плохую ночь голова свежая. Нужно только обязательно не отвлекаться и в любую секунду быть готовым намертво вцепиться в руль, чтобы удержаться на дороге. Постукивание сзади справа напоминает об этом.
Время от времени его накрывают тени облаков. Но их мало, небо почти чистое, жаркое солнце поднимается всё выше. Так что не сбылось пожелание Дины. Она сказала:
– Ну что ж, до свидания, Эмиль, желаю вам на послезавтра пасмурной и сухой погоды.
Накануне он с утра позвонил к ней на работу, чтобы попрощаться. Она, конечно, сказала, что завидует ему, что с радостью бы повторила свой отпуск, от которого не осталось уже никакого ощущения. И ещё сообщила, что их несносный шеф в командировке, так что они временно блаженствуют.
– Так может быть вы можете, Диночка, исчезнуть с обеда, и мы поедем куда-нибудь в качестве прощальной прогулки?
– Это было бы чудесно. Это будет значиться, что я ушла в издательство. Где я смогу вас найти?
– Я буду к часу с машиной через дорогу от вас возле скверика.
Он сидел в машине и видел в зеркале, как она подходила, и потянувшись через сиденье, заранее открыл для неё дверцу. Она подходила, как всегда, как будто с нарочитой скромностью подносят очень ценный подарок. Он, повернув только голову, смотрел, как она садится, как тонкими руками расправляет на коленях платье. И лишь теперь, устроившись, с шутливой церемонностью приветствует его и смотрит с вопросительным выражением. Он тоже молчит, разрешая себе удовольствие рассматривать её. Ведь потом он будет смотреть вперёд. А сейчас нужно насмотреться в её глаза, чтобы хватило до следующего раза.
– Ну, Дина, вы уже придумали, каким образом мы будем обманывать вашего шефа?
– Разве мы будем обманывать нашего шефа?
– Простите, а к-к-кого же ещё мы будем обманывать?
Усмехнувшись, она отворачивается и говорит:
– У вас сегодня игривое настроение, Эмиль Евгеньевич. Это хорошо, иногда вы бываете ужасно мрачным. Если вы не возражаете, покажите мне просто какие-нибудь живописные улицы, хотя бы на Печерске, я ведь здесь живу уже столько лет, а города фактически не знаю. А потом хорошо бы поехать куда-нибудь к воде.
И вот они уже у воды, в парке Примакова, возле самого Днепра. Машина оставлена в каком-то переулке возле моста Патона. Погода чудесная, в будний день в парке почти никого. Они находят у самой воды оригинальную скамью, сделанную из нетолстого бревна, на ней даже можно слегка раскачиваться в такт неспешному разговору. Разговор обо всём, о работе, о кино, новых книгах, общих знакомых. Когда он замирает, Дина выражением лица и позой, всем своим изящным видом показывает, как ей хорошо здесь, у реки, на смягченном кружевной тенью деревьев солнышке, вдали от постылой редакции. Он тоже молчит, задумчиво глядя на воду. Паузы их не тяготят, он знает это. И беседа их не имеет подтекста, сказано то, что сказано. И в то же время идёт молчаливый разговор. "Ну вот, видишь, – говорит он, – мы друзья. Мы встречаемся, говорим, демонстрируем взаимное внимание и интерес. Ты этого хотела? Ты довольна этим?" – "Да, – говорит она, – конечно, я довольна. Ты разве не видишь этого, я же это так ясно показываю. Мне приятно твоё общество, я не скрываю этого, я ценю твой интеллект, я всегда рада тебя видеть." – "И тебе этого достаточно, ты считаешь это устойчивым состоянием? Я не верю в это. Ты и сейчас неискренна, ты демонстрируешь то, чего нет. Пусть это будет цинично, но я не верю в устойчивость таких отношений между мужчиной и женщиной. Возможно, я никогда не интересовал тебя, и быть со мной в друзьях – признак хорошего тона, некоей элитарности, что ли. А может быть ты, оставаясь всё время передо мной, ждёшь, когда я потеряю равновесие и безоговорочно сложу себя к твоим ногам?"
На это он ответа не слышит. Возможно, он бы скорее его получил, если бы просто спросил вслух. Ведь столько было рассказано совершенно откровенно, с грустной иронией, с открытым взглядом этих бесконечно разнообразных глаз. Про отчаянную девическую влюблённость, кончившуюся ничем, про долгие драматические переживания, про кроткие ухаживания будущего мужа с регулярным цветком на свиданиях; потом возмущенные опровержения предсказаний окружающих о предстоящем замужестве, а потом – "как видите, так всё и получилось!"
Они были "знакомы домами", встречались на вечеринках, в театрах, концертах, на выставках. Её муж всегда отличался неизменной приветливостью и дружелюбием, а к ней относился с предельной нежностью. Конечно, Эмиль забрался несколько выше по иерархической лестнице, но тот был моложе, хотя разница между всеми ими была в общем невелика, несмотря на то, что Дина иногда величала его по отчеству…
С шумом обгоняют два огромных болгарских фургона. Обычные грузовики обгоняют его нерешительно, для них это непривычно. Он же для их ободрения нарочно сбавляет скорость, видя, что они повисают у него на хвосте; нехорошо, когда сзади вплотную идёт машина, она врежется в него, когда прийдётся резко затормозить.
При пустой дороге он выезжает на середину, подальше от обочины, чтобы не сразу слететь в неё, когда лопнет шина. И так, всё время начеку, он тем не менее продвигается вперёд километр за километром.
А вот и снова псковские "Запорожцы", стоят все трое на обочине, водители собрались в кучу и заглядывают к одному в двигатель…
Облака, вместо того, чтобы собраться, рассеялись вовсе, становится жарко. Потеют ладони. Он кладёт себе на колени носовой платок.
Развилка на Белую Церковь. Плавный поворот налево – и начинается настоящая магистраль, прямая до самой Одессы. Сейчас пойдут бетонные плиты. У них очень ровная обочина, но на стыках чувствуются удары, это добавляет нагрузку на его несчастное колесо. Он прислушивается – вроде звук сзади не меняется…
С самого начала знакомства ему казалось, что её внимание к нему, её откровенность и понимание с полуслова исполнены особого значения, и при разговоре с ней, при виде её, при мыслях о ней он был в возбуждении и напряжении. Ему казалось, что каждое слово увлекает его к какой-то развязке, как каждое движение находящегося на склоне приводит к сползанию. И однажды, с перехваченным дыханием, он сам прыгнул вниз. Уходя из её дома, он уже стоял у дверей. Они были одни в квартире; он спросил:"Вы не проводите меня, Диночка?" – "С удовольствием, Эмиль". Он смотрел, как она надевала лёгкую кофточку, как наклонилась, чтобы надеть туфли, и, выпрямившись, подошла к нему, оказавшись на высоких каблуках лицом совсем близко к его лицу, и так остановилась, едва заметно подняв брови, словно ожидая достойной оценки демонстрируемого совершенства. И он обнял её, притянул к себе и целовал её щеки, и шею, и глаза. Она не сопротивлялась и молчала, а когда он ослабил руки, слегка откинулась и, глядя прямо на него, спросила: "А где же ваша знаменитая выдержка и сила воли?" Он снова крепко прижал её к себе и сказал: "Сейчас её нет, но с этого момента она уже мне никогда не изменит, можете не сомневаться."
И он отпустил её, и она, извинившись, сказала, что должна перед зеркалом привести себя в порядок, а потом они вышли, и она его немного проводила, и они не упоминали о происшедшем и расстались друзьями.
И поэтому позавчера в парке, больше чем через год после того, как он связал себя теми эффектными словами, он всё-таки спрашивал её всё о том же, и не верил ответу. И доволен был, ощущая какую-то искусственность, какую-то пустоту в их встрече. А она его благодарила за чудесную прогулку, и они договорились запомнить эту бревенчатую скамью и вернуться на неё осенью.
Потом он подвёз её до бульвара, она сказала:
– Спасибо, приятного вам отдыха, и что ещё пожелать вам?
– Пожелайте мне на дорогу пасмурную, но сухую погоду.
Она вышла из машины и, склонившись к дверям, торжественно произнесла:
– Ну что ж, до свиданья, Эмиль, Желаю вам на послезавтра пасмурной и сухой погоды.
