Владимир Корнев - Нео-Буратино
— Я спрашиваю: сколько в тебе веса?
— Килограммов семьдесят… — удивленно ответил Папалексиев.
— У меня золота больше, чем в тебе веса. Ты понял? Мы тебя не кидали, понял? — угрожающе произнес красавчик, показав золотой оскал. Сделав паузу, он мрачно посмотрел в глаза Тиллима: — Для меня главное — не деньги, а отношения между людьми. Я столько денег за свой век потратил, сколько тебе и присниться не может. Так что глохни, профура! Зайди в будку!
От таких обидных слов и образных выражений, смысл которых, впрочем, Тиллиму до конца не был понятен, он вскипел и снова закричал:
— Милиция! Люди добрые, господа хорошие, вызовите милицию! Помогите мне задержать опасных преступников!
Появившийся на крик вышибала с озабоченным видом стал успокаивать кричавшего и одновременно оттеснять его в сторону. Папалексиев сопротивлялся, вопя:
— А-а-а! Вы, наоборот, мешаете? Все вы тут заодно, негодяи! Вы же подставной, думаете, я не понимаю?
Наконец утомившийся Алик процедил сквозь зубы:
— Шваркнуть его, чтобы помнил!
Костя взял Папалексиева за шиворот, отвел его в сторону и с явным наслаждением, указывающим на его любовь к нелегкому ремеслу кулачного бойца, нанес строптивому Тиллиму несколько тяжелых ударов, отчего тот упал на пол и пролежал без чувств ровно столько, сколько времени требовалось кидалам для того, чтобы бесследно исчезнуть с места происшествия. Поднявшись на ноги, он огляделся и, не обнаружив своих обидчиков, с шишкой на лбу и оторванным капюшоном направился в зал, где в это время Каталова сбирала лавры, подносимые поклонницами и поклонниками для венка герою дня — несравненному Тиллиму Папалексиеву. Герой занял свободное место рядом с Авдотьей и усталыми, но зато светившимися любовью глазами взирал на нее. Заметив появление своего кавалера и еще не разглядев перемен в его внешнем виде, Авдотья предложила ему, весело смеясь:
— А вот и ты! Куда же ты запропастился? Все жаждут тебя видеть и слышать, к тому же ты не забыл, что за тобой недочитанный сонет, посвященный мне?
Тиллим нервно теребил в руках салфетку и, превозмогая боль, отзывавшуюся в затылке, напрягал свои измученные мозги, чтобы вспомнить, какое такое стихотворение он читал Авдотье перед тем, как уйти к стойке бара. Вторично поговорить со знатоком литературы с филфака ему так и не удалось, поэтому все его умственные потуги оказались впустую — ничего не вспоминалось. Наконец Тиллим поднял голову и выдал следующее:
Коза идет поперек борозды,Ей ни о чем, и мне все равно.
Сам он был смущен вырвавшейся нелепицей, Каталова же громко рассмеялась:
— Это шутка такая, да? А при чем тут коза? Объясни, Тиллим, я не понимаю.
В ответ вызывающе и с несвойственной Тиллимову голосу хрипотой из его рта вырвалось:
— Шкеру заткни! Чтобы я тебя больше не слышал, коза!
Обращение было явно направлено к Каталовой. От непривычного лексикона у блистательно-светской Авдотьи округлились глаза и лицо вытянулось. Тиллим же чувствовал, что от стыда и обрушившегося на его мозги забористого бандитского жаргона у него поднимается температура. Потея от напряжения, он напомнил себе, что Тиллим Папалексиев пока еще человек независимый, имеющий свою собственную память и чувства, и попытался извиниться перед дамой. Он хотел предупредить Авдотью, чтобы та уходила, пока сидящий в нем уголовник чего-нибудь не натворил, но вышло все совсем наоборот. След от бандитского удара прочно отпечатался в его мозгу, и теперь боли в голове вызывали у Тиллима проявления криминального образа мыслей, загоняя остаток филологического багажа в отдаленные закоулки сознания. На исказившемся злобой лице его засверкали холодным льдом глаза влюбленного Тиллима, и он прохрипел:
— Чего ты тут морду тяпкой сделала? А ну канай отсюда, чучело!
Затем разбушевавшийся Тиллим-маргинал выплеснул в лицо Авдотьи бокал шампанского и с выдвинутой вперед челюстью произнес тираду, прозвучавшую как какой-то лингвистический ребус:
— Чо ты шныки вылупила? Сейчас твои чи-чи на телевизор разорву!
Тут к Тиллиму подошел почтенный литератор, отделившийся от группы творческой интеллигенции, без которой не обходится ни одна крупная презентация. Заикаясь от возмущения, он обратился к хулигану:
— П-па-азвольте, вы что это себе п-пазволяете? Что все это значит? К-как вы обращаетесь с женщиной, как вы в-в-а-абще ведете себя в приличном обществе? Сейчас оставьте даму в п-пакое! Вы забылись, м-молодой человек, вы отвечаете за свои поступки?
Тиллим схватил писателя за плечи, надеясь, что наконец-то мозг очистится от заполонившей его грязи и ей на смену придет пристойная книжная мудрость, но шишка заболела еще сильнее, и язык Тиллима стал развивать прежнюю тему:
— Что-о? Уткнись, овца! Отвечают в другом месте, и тебе слова не давали.
— Но ведь так нельзя! — завопил литератор, решивший, что сейчас подвергнется физическому насилию. И он не ошибся: тарелка с салатом в один миг оказалась на голове у интеллигента.
Возмущению публики не было предела, слышались вопли негодования, кое-кто уже улепетывал из здания. Особенно активно возмущалась та часть присутствовавших, у которой Папалексиев вызывал антипатию с самого начала его скандального выступления на презентации:
— Да он же напился! Этого нельзя терпеть! Угомоните же его кто-нибудь! Вызовите милицию, в конце концов! Нахал! Думает, сорвал аплодисменты, так ему теперь все можно!
Однако Тиллим, не обращая внимания ни на какие призывы к порядку, продолжал разбираться с Авдотьей:
— Ну что, коза, развел я тебя на базар? За лоха меня принимала? Бабки с меня захотела снять? Я-то тебя обломаю. — И замахнулся на нее.
Она отскочила в сторону, взывая о помощи, но Папалексиев не унимался:
— Стоять! Я сказал стоять, шкура дешевая!
В адрес дамы сердца посыпались заборные эпитеты, и со слезами на глазах она выскочила из бара. Папалексиев, будто вспомнив что-то забавное, внезапно расхохотался. Залпом выпил рюмку водки, не закусив, сел на стул в центре зала и принялся размышлять вслух, на публику:
— Главное в женщине, когда она вовремя уходит. Что, не нравится? Червив? Да вы все здесь не по понятиям живете!
Тут какой-то смельчак охранник, которому откровения Тиллима пришлись не по вкусу, обратился к нему:
— Эй ты, пацан! Пойдем выйдем!
Разошедшийся Папалексиев сорвался с места и уверенным, быстрым шагом направился к выходу из зала, увлекая за собой охранника:
— Пошли! Меня пацаном называть! Я с тобой сидел, что ли? Ты, оттопырыш! Да ты в курсе, кто я такой? Я тя щас расписарю, сявку!
Молодой охранник понял, что погорячился, но, покраснев, все же произнес:
— Тише. В приличном заведении себя так не ведут.
— Это приличное заведение?! — шпарил Тиллим, прогоняя напуганного парня через вестибюль. — Это фуфло! Понял, фраерок? В приличном заведении барыги со шмарами за одним столом с такими уважаемыми людьми, как я, не куражатся!
Уже на улице на помощь растерявшемуся сослуживцу пришли несколько опытных охранников. Бушевавшего Тиллима попытались вежливо препроводить подальше от заведения, но справиться с ним оказалось непросто.
— Руки! — с презрением бросил он. — Вы чьи будете? А?
В это же время в соседнем телефонном автомате оскорбленный до глубины души литератор торопливо вещал в трубку: «В центре фирменной торговли „Глобус“ творится сущее безобразие. Здесь, по-моему, съезд воров в законе. Мне кажется, делят сферу влияния. Почтенные люди оказались заложниками бандитов и уже подвергаются насилию. Да-да! Я же говорю: среди мирных граждан уже есть жертвы».
XXVII
Охранники упрямо наседали на Папалексиева, оттесняя его от входа в «Глобус». Тиллим встал на тротуаре, широко расставив ноги, и, угрожающе нахмурив брови, произнес:
— Ну что, отцы? Вижу, придется разбираться на другом уровне. Значит, лбами будем стукаться?!
Отцы молчали.
— Кто главный? — спросил он с видом большого авторитета на бандитской разборке.
Сбегали за главным. Могущественный друг Попадаловой онемел от удивления, узнав в крутом посетителе «беспонтового Папалексиева».
— Ну кто, кто тут у вас бугор? — куражился Папалексиев.
— Это у вас на зоне бугры, а у нас свой шеф, — недовольно пробурчал охранник посолиднее.
— Я директор этого комплекса. Что вам угодно? — выступил осмелевший Показуев, пользуясь прикрытием надежного телохранителя.
— А ты сдуйся, — бросил Тиллим верзиле-охраннику. — Я с ним разговариваю. — И, ткнув пальцем в Показуева, заявил: — Ты, что ли, главный? Откуда такой? Я тебя не знаю, ты для меня не авторитет!
— За все, что вы здесь натворили, ответите перед законом! — сказал Показуев срывающимся голосом.
