Александр Житинский - Фигня (сборник)
– Я здесь блокаду пережила. И это переживем.
– Не взывайте к нашим чувствам.
– А к чему же взывать? Нет, я не уеду, – Виктория Львовна села.
– Вера Платоновна, а вы?
– Мои причины знаете, – Сабурова даже не встает. – Мне и здесь хорошо. Работа близко.
Катька, не дожидаясь вопроса, вскочила, слезы из глаз.
– И я не могу, товарищи! Кто меня с Митенькой пустит? Я же эту комнату сняла на два года, пока хозяин в Антарктиде…
– Сядьте, Катюша. У вас особое положение, мы знаем, – Горгона ласково. – Видите, Алексей Алексеевич?
Лейтенант заерзал. Что тут скажешь? Вообще, его больше заинтересовало пиление бюста. Он как сел, все время оглядывался назад, в эркер. Непорядок чувствует спиной.
– А почему… пилят? – спросил он.
– Видите ли, Гомер – моя личная собственность. Я его хочу забрать, – академик с достоинством.
– А-а… Тогда продолжайте.
– Что – продолжайте? Вы можете употребить власть? – Горгона спрашивает у участкового.
А ему не хочется. Или не может. Смотрит затравленно. Вдруг открывается дверь и вваливаются Бусиков и Василий. Вид у обоих помятый.
– Здравствуйте, – говорит Бусиков.
– Можно присоединиться? – спрашивает Василий.
– Ты еще тут?! – я не выдерживаю.
– Я еще тут, – он покорно кивает.
– Посторонний… – слышу голос Горгоны.
– Да какой же я посторонний? Моя жена здесь работает и живет!
Лейтенант решительно встает, оправляет китель. По-моему, он даже рад появлению Василия. Можно с достоинством смыться.
– Гражданин, пройдемте!
– Вы все тут заодно… Ладно… Слава, чего стоишь?! – Василий пытается сопротивляться.
– Не трогайте его, он мой гость! – кричит Бусиков.
Общее смятение и возня. Рабочие снимают бюст Гомера и несут к выходу. Участковый выталкивает Василия за дверь. Бусиков защищает его, но Катька, вскочив, удерживает Бусикова.
Митька в коляске орет. И все орут.
– Прошу очистить помещение! – это милиционер.
– За что?! – Бусиков.
– Товарищи, собрание продолжается! – Горгона.
– Люська, домой лучше не приходи! – снова Василий.
– Она прекрасная, порядочная женщина! – это Виктория Львовна.
– Поберегись! – один из рабочих.
– Товарищи, пропустите Гомера, – просит академик.
Клубок выкатывается в прихожую: Васька, милиционер, Бусиков, Катюша. Следом с жутким напряжением несут мраморного Гомера. Литературовед задерживается в дверях.
– Извините за беспокойство. Всего вам доброго.
– Заходите, Павел Ермолаевич, – любезно говорит шеф.
– Благодарю… Жаль, что я столь поспешно выехал. У вас тут весело.
– Бюстик заменить вы обещали, – шеф указывает на пустой пьедестал. – Он у нас на балансе. Материальная ценность.
– Непременно, – кивает академик.
Он выходит. Крики в прихожей затихают. Все снова рассаживаются. Горгона пытается успокоить Митьку.
– Переходим ко второму вопросу, – говорит шеф. – Обязательства филиала на третий квартал. Кто желает выступить?
– Я желаю! – Нина с вызовом поднимает руку.
БУСИКОВ: Милиционер увел Василия, выплыл из квартиры Гомер, раскланялся профессор. Напоследок поцеловал ручку Катеньке.
Мы остались вдвоем, не считая Анны Семеновны.
Посмотрели друг на друга.
– Митенька плачет. Надо соску, – сказала Катя.
– Всем соски надо. Разорались, – проворчала Анна Семеновна.
Катенька бросилась в свою комнату за соской. Я за ней. Она вбежала к себе, оставив дверь открытой. Я вошел следом, стою в дверях. Она ищет соску.
– Господи, да где же она?! – не смотрит на меня.
Наконец нашла. Спешит обратно.
– Пойдем, пойдем… – лихорадочно.
– Он уже не плачет. Слышишь?
Она остановилась. Стоим в коридоре у ее двери, близко-близко друг к другу. Анна Семеновна нас не видит из-за угла. Я обнял Катеньку и поцеловал. Она стоит, не шелохнувшись. А мне так хорошо стало, легко… Даже какой-то нежный звон в ушах образовался. Целую ее в шею.
– Ой, – она вздрогнула.
– Что? – я поднял лицо.
– Смотри! – показывает мне за спину.
Я обернулся. Гляжу, в глубине коридора двое пацанов в белых костюмах и масках – фехтуют! И звон рапир, который я принял за Бог знает что.
– А ну кыш! Кыш отсюда! – из-за угла выскочила Анна Семеновна.
Мы с Катей отпрянули друг от друга. Мальчишки скрылись.
– Уж не впервой, – сказала вахтерша. – Ой, не к добру.
Мы пошли обратно. Не успели дойти, как двери раскрываются, из кабинета наши расходятся со стульями. Собрание кончилось. Все почему-то довольны. Горгона коляску везет. Катенька ее подхватила – и к себе.
– Спасибо, Горгона Михайловна…
– Чем кончилось? – спрашиваю у наших девушек.
– Победа! Сергей Ефимович согласился съездить в Сибирь. Хочет разузнать про отрасль, – ответила Нина.
И сам шеф показался из кабинета. Пышет энергией.
– Слава, подготовьте структуру управления для командировки. И схему АСУ.
– Будет сделано.
Все какие-то празднично-потерянные. Еще бы! Шеф едет осваивать отрасль. Хочется его обнять. Вот и Сабурова выходит из своей комнаты, несет валенки, вставленные один в другой. Валенки добротные, на войлочной подошве, задник кожей обшит.
– Это вам, Сергей Ефимович. Как-никак в Сибирь едете, – протягивает валенки шефу.
– Спасибо… Но… сейчас лето.
– У нас лето, а там еще неизвестно что. Берите. От мужа остались.
– Ну, спасибо. Он у вас охотником был.
– Ага, охотником… До баб, – Сабурова отвечает.
– Товарищи, обед стынет! – Людмила Сергеевна кричит из кухни.
Народ потянулся обедать, а я в кабинет шефа заскочил. Схватил урну для голосования – и в мастерскую. Дверь за собою прикрыл, размотал проволочку, что крышку держала, и вытряхнул содержимое прямо на схему управленческой структуры.
На ватман упали пять женских заколок, причем, одна старинная, костяная.
ЛЮСЯ: Шеф уехал, благодать! Теперь по утрам у нас аэробика до упаду. Ирина, Нина и я – в первом ряду, а сзади – Ксения Дмитриевна и Катька, пока Бусиков с Митенькой сидит. Горгона не участвует, но мы знаем, что она у себя в кабинете тайком пляшет.
Сабурова на стремянке протирает верхнюю часть зеркала, в котором мы все отражаемся.
– Вера Платоновна, а чего ж дочки не идут? – спрашивает Ксения.
– Приболели.
– Приболели… – ворчит Анна Сергеевна. – Сказала бы по-простому: в положении они. Что ж мы – не видим? Свои же люди.
Сабурова чуть не грохается со стремянки.
– Чего?!
– Чего слышала.
Сабурова медленно-медленно, так что даже страшно становится, спускается со стремянки, подходит к Анне Семеновне.
– Точно говоришь, Семеновна?
– У меня глаз – ватерпас.
– Обе?
– Обе, Платоновна, обе.
Сабурова поворачивается и идет к себе с тряпкой в руках. Мы начинаем расползаться. Ирка выключила музыку. Сабурова рвет на себя дверь и исчезает за нею. Мы прячемся в своей лаборатории, но от двери не отходим – прислушиваемся…
РУМЯНЦЕВ: Сабурова вошла и смотрит на нас. А мы с Валей и Галей играем в «эрудит». Сегодня обе девушки дома и им, как всегда, скучно. От карт я наотрез отказался, прививаю им интеллектуальные наклонности.
– «Пыха» – есть такое слово? – спрашивает Валя.
– Нет, – отвечаю.
– А у меня только неприличное выходит. Можно? – интересуется Галя.
– Ни в коем случае.
Сабурова смотрела-смотрела, а потом сказала ласковым донельзя голосом:
– Петя, тебя можно на минуточку?
– Пожалуйста, – я встал.
Мы вышли в коридор, но Сабурова не остановилась, а последовала в ванную. Я недоумевая пошел за ней. В ванной она заперлась на крючок, открыла воду в умывальнике, а потом, резко оборотившись ко мне, обеими руками пихнула меня в грудь.
– Ты?!
От неожиданности я свалился в ванну. Ноги свисают через край. Положение глупейшее. А Сабурова, наклонившись, орет, перекрывая шум воды:
– Отвечай! Ты?!
– Я вас не…
Сабурова меня тряпкой – р-раз! Я закрылся. «Убьет!» – думаю.
– За что, Вера Платоновна?!
– Не выйдешь отсюда, пока не сознаешься, – она повернулась, вышла из ванной и защелкнула меня на задвижку.
Я, кряхтя, выбрался из ванной.
– В чем?! – крикнул я своему отражению в зеркале.
В квартире молчание.
БУСИКОВ: Митька ко мне уже привык. Сидит в кресле, я его игрушками обложил, но он все тянется к моим инструментам. На стене моя картина. Я читаю ему сказку, а сам нет-нет и взгляну на портрет, сравниваю сходство с оригиналом.
– На тебе фломастер и слушай дальше. «Уже их шестеро, и так им тесно, что не повернуться! А тут затрещали сучья, вылезает медведь и тоже к рукавичке подходит, ревет: „Кто, кто в рукавичке живет?“ – „Мышка-поскребушка, лягушка-попрыгушка, зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка, волчок-серый бочок да кабан-клыкан. А ты кто?“ – „Гу-гу-гу, вас тут многовато“…»
Катя вбежала, глаза круглые.
– Петя не виноват!
– В чем? – я не понял.
