Китлинский - Клан – моё государство 2.
– Дельная мысль,- Панфилов глянул на молча сидящего Потапова.- Что, Игоревич?
– За начальную ступеньку если брать, то я – за. Ведь через такую школу мы не решим всех проблем, особенно жилищной,- Потапов имел желание решить вопрос будущего с Сашкой отдельно, один на один, и не потому, что не хотел лезть в общий котёл, а по причине иной. Он надеялся, что его ребята для Сашкиного дела более необходимы, что даёт точки соприкосновения. Ещё Потапов хотел прогнать своих людей через систему подготовки принятой в Сашкином клане, слишком уж уровень их подготовки был огромным и упускать возможности такой было нельзя.
– Да ты, Игоревич, никак сам играть хочешь,- подметил нерешительность Потапова Гунько.
– Совсем нет. Ефимович, вы ведь не с неба упали. Вот мои ребята придут в охрану общего дела, рассядутся по креслам, ожиреют ведь. И потом, профессионал должен иметь постоянное соприкосновение с реальным опасным делом. На макетах всего не создашь, а тех, кто осядет в реальном процессе строительства, потом в операции нельзя будет для участия привлекать. Падёт тень на институт. Вот я про что,- вывернулся Потапов от претензий Гунько.
– Правильно толкует,- поддержал Потапова Панфилов.- Александр, вы как с этим работаете?- обратился он к Сашке.
– Чего в избытке у нас, так оперативной работы. Мы ведь в окопах на передовой, стрелки то есть. Опасность ежедневная в глазки смотрит, только у нас свой уровень каждый поддерживает сам,- ответил Сашка.- Даже нет контроля никакого.
– Это как?- приободрился Гунько.- Не экзаменуете?
– Что вы, на это нет времени. Просто встречаются двое, заранее договорившись, и ловят друг друга, хоть в городе, хоть в лесу. Задача одна: найти и убить,- Сашка цокнул языком имитируя выстрел.
– Не натурально ведь стреляют,- произнёс Гунько, будучи уверенным, что Сашка ответит положительно, но тот сказал:
– Натурально, без подвоха. Одеваются в рубашки непробиваемые и защитные маски, а стреляют боевыми, только специальными, более слабенькими. Иногда используют наган для этого, у него ведь самая слабая убойность.
– Больно ведь!- передёрнул плечами Гунько.
– Бывает не только больно. Я год назад с Левко играл в войну и он мне так попал, что в двух местах кость руки лопнула. Мы в голову не целим, а то череп расколется. Вообще-то начинаем со слабенького заряда, от которого только чешется, в дальнейшем усиливаем. Жух с Максимом сюда в сектор шли из разных мест и устроили охоту друг на друга. Жух, кто выиграл?
– Максим,- Жух почесал бок.- До сих пор болит, синяк солидный. Мы боевыми зарядами били, но с легковесными пулями.
– Вот так и играют. Кто более рисковый и у кого со стрельбой всё в норме, боевыми садят в друг дружку, но это редкость. Смертельных случаев нет, правда. Другого способа поддерживать хорошую форму мы изобрести пока не смогли. Мы – не роботы, обычные люди и прежде, чем с предполагаемым противником сразиться, собираем информацию, изучаем его досконально и только потом действуем. Наобум не работаем. Уголовную среду не считаем – там пускаем в ход оружие без промедления из-за примитивного уровня мышления у этой категории граждан, ведь старые грамотные авторитеты сбежали из страны под натиском молодых и тупых субъектов, теперь улаживать конфликты лучше пулей. Пример. Еду в пригородной электричке и наблюдаю, как шестеро грабят в открытую пассажиров. Люди молчат – кому хочется за не отданную десятку иметь вспоротый живот или бок проколотый? Дошла очередь и до меня. Спокойно всех расстреливаю в упор и прыгаю с поезда в ночь,-Сашка вздохнул глубоко.- Так примерно действуют все наши.
– Убивать обязательно?- спросил Потапов.
– А вы считаете, что надо драться с шестью в узком вагоне? Можно ранить, конечно, одного – двух, но я считаю это лишним. Люди, которые рядом едут, твоего портрета уже нарисовать не смогут, да это, впрочем, никого из нас не очень-то и беспокоит, в случае если ты убиваешь. А если драка или ранение – то обязательно вспомнят. Психология. Стреляешь ведь мгновенно – три секунды и тебя уже нет. А количество убитых мне лично не давит: трое это или десяток – какая разница. Что вам объяснять,- Сашка потянулся и продолжил:- Пусть лучше они в могиле лежат. Набитые морды и простреленные руки их, как правило, с пути этого не отворачивают, наоборот, становятся они ещё больше дерзкими и наглыми.
– Жестоко,- определил Панфилов.
– В цацки-пецки пусть они играют с милицией, мне не досуг,- Сашка выматерился.- Они ведь не банк коммерческий бомбят, не бизнесмена грабят – простого трудягу, который с работы домой к детям едет. Таких сволочей мне не жалко.
– Получается, что у вас одна степень наказания, как в годы Сталина – смерть. Это в отношении не своих. А у себя вы наказываете?- спросил Гунько, который был категорическим противником убийств.
– Во внутреннюю систему взаимоотношений посвятить не могу. Вот вы говорите – смерть. Ну, а что ещё? Сейчас скажете мне, что при определении критериев поступка надо многое учитывать. Так мы судебных функций на себя не брали, нам их тоже не поручал выполнять никто. Мы с вами, Ефимович, из разных эпох и разных сословий, и если мы вас понять ещё способны, то вы нас – нет. У нас степень свободы такая огромная, что наличие государства со всеми присущими ему атрибутами власти нас не волнует. Мы живём вне его закона. Хотя, если подходить со стороны абсолютной свободы, вы – более свободны, чем мы. Потому что в государстве, где есть законы, но их не соблюдают все, от президента до простого смертного, степень свободы выше, чем там – пусть, как в нашем случае, закрытой "клановой семье",- где соблюдается неукоснительно своя законность. Так скажите, почему мы, не живущие по вашим законам, которые вы сами не исполняете, должны придерживаться каких-то правил? Убийство в стране, где нет закона, исполняющегося всеми от "а" до "я", преступлением являться не может.
– Так ведь вы не только в Союзе, где лагерный беспредел царит, убиваете, но и в других странах,- полез в спор Гунько.
– Ефимович, в других странах такие же пороки, как и у нас, только они тщательно завуалированы юридической словесной казуистикой. Вот Италия – одна из ведущих европейских держав, а убийство и преступление вообще – норма. Джентльменов нынче сыскать так же сложно, как дикие племена, живущие в каменном веке. То, что вы затронули,- вечная и глобальная проблема. Где добро и где начинается зло, и чего больше – трудно порой определить, но мы для себя это определили и не скорбим по поводу и без повода, работаем, строим, осваиваем.
– Законы придумывают люди и для людей же, и делают это во имя чьих-то интересов,- попытался обобщить Панфилов, но те слова, которые произнёс ему не понравились, и он поморщился. Сашка увидел это и сказал:
– Всё в мире относительно. Не ищите, мужики, точных формулировок. Не сможете вы их вывести. Господство истины и точное определение правды отсутствует в нашем поганом мире. Человечество придумало деньги, и хорошо это или плохо, но они есть. Нет точки отсчёта в таком вопросе. Сплошной туман. Вот вопрос об отмене смертной казни в стране поставили деятели вроде мадам Старовойтовой. Предлог у таких недоучек один: раз во многих странах мира смертную казнь отменили, значит надо и нам так поступить, потому что это демократично. При этом пытаются подсунуть под это морально-этическую почву, а её нет в Союзе, хотя бы уже потому, что нам содержать в пожизненном заключении людей нет возможности – мы не так богаты, как на западе. И потом, кого не надо расстреливать? Некто насиловал и убивал маленьких детей. Это ему, что ль, надо дать пожизненное? Если бы мадам Старовойтову трахнуло хором человек двадцать, я не думаю, чтобы она ратовала за отмену смертной казни.
– Закроем давайте тему о суете мира и покойниках,- предложил Панфилов.- Мы же не на конгрессе и не на симпозиуме научном, ёлки-моталки.
– Геннадий Фёдорович, а вы что молчите?- спросил Сашка.
– Впитываю, анализирую. Мне очень интересно. Если бы мне кто сказал, что это возможно – имею в виду наличие вашего клана и достижений в технологиях – двое суток назад, я бы тому в морду плюнул. Мурашки во мне, правда не бегают, я хоть и теоретик в большей части, но реалист по натуре. Принцип: зуб за зуб, око за око – мне чужд и я его не воспринимаю, считаю пережитком. Нет, у меня самого много раз было так в жизни, что готов был убить кого-то, разорвать, а вот не сделал. Не смог грань эту перейти. Сдерживало меня что-то. Сущность, видимо. Она ведь от воспитания в огромной мере зависит, которое, в свою очередь от системы ценностей принятой в обществе. Откуда в нас противоречия берутся – не знаю. Я понятно излагаю?
– Мне – да,- ответил Сашка, остальные промолчали.
– Я в поисках своих потому и полез во всю эту ахинею: гипноз, саморегуляции, йога, телепатия и прочее. Перечитал горы книг, а ответа не нашёл. Та скудная информация, которую я почерпнул о вас и вашем обществе, мне понимания не прибавила. Запутала ещё больше. Вы, я так полагаю, этот мучительный этап преодолели и довольно давно. Ясность у вас есть, как должно быть?
