Марина Ахмедова - Дневник смертницы. Хадижа
Не знаю, как мой язык повернулся такие слова сказать. Не знаю, откуда во мне взялись силы смеяться, отвечая Анне-Ханум. Если бы я сказала, что его никогда не видела, она бы мне не поверила, и бабушка начала бы меня подозревать, а все село — трепать, что Махач приехал из-за меня. Языки далеко уводят, через день они бы так меня опозорили, что, если бы даже я оставалась чистой, как снег на вершине Шалбуздага, люди все равно стали бы видеть на мне черноту. Так у нас в селе работают языки — потом ни за что не отмоешься, никакими деньгами себе доброе имя не вернешь.
Анна-Ханум выдула из блюдца весь чай, вытерла ладонью губы, сморщила их. Вот так тебе, сплетница ты такая, не думай, что ты тут самая умная, в мыслях смеялась я над ней. Бабушка расслабилась. Анна-Ханум встала и отряхнула колени как будто от крошек, хотя она не стала брать с клеенки ни пряников, ни печенья. Что к ее коленям могло прилипнуть, кроме ее собственных липких сплетен?
— Ты смотри какая. — Бабушка сузила глаза, когда, проводив Анну-Ханум, вернулась со двора. — Клянусь, ее язык не знает отдыха. Эта женщина когда-нибудь умрет от своего любопытства. Есть она не может, пока все не разнюхает. Сама уже худая, как палка. Клянусь, от любопытства она сохнет.
— Хорошо ей Хадижа ответила, — сказала Надира. — Она, наверное, думала из-за Хадижи он тут, раз совпало, что они в одно время приехали.
Они с бабушкой захохотали.
— Клянусь, я тоже сначала испугалась, что она к этому ведет, — сказала бабушка.
Вечером, когда дедушка вернулся с годекана, за ужином она рассказывала ему:
— И, значит, заходит она, я как сидела, чуть не упала. Астагфирулла-астагфирулла! Каким нечистым ветром тебя сюда принесло? Аха-ха-ха-ха, значит, дальше что было, слушай. Она тут садится, напротив меня, вот туда, где ты сидишь, а я смотрю на нее, глаз у нее такой весь черный, еще шепчет она что-то про себя. Ну, думаю, точно она мне сейчас тут на все порчу наведет, за тем и пришла. Мы потом с Надирой, клянусь тебе, все углы посмотрели, как бы не подкинула она нам чего. Она стала у Хадижи спрашивать — не знает Хадижа Махача Казибекова? Намекала на что-то…
— А? — Дедушка поднял голову. — На что намекала?
— Что как будто Махач из-за Хадижи приехал. — Бабушка снова засмеялась. — Валла, до чего эти языки только не договорятся. Все село знает, что ему уже засватали невесту. Даже если бы не засватали, Казибековы никогда бы в нашу сторону не посмотрели. Кто мы перед ними? Только через свой труп генерал бы разрешил сыну с нами породниться.
— Я сам! — крикнул дедушка и закашлял, было слышно, как у него в груди что-то булькает. Дедушка кашлял, закрывая рот рукой, и крутил головой. Каждый раз, как из его груди выходил новый кашель, он наклонялся к полу. — Я сам трупом лягу, свою внучку за них не отдам, — сказал он, когда перестал кашлять, и ударил себя в грудь. Его глаза сильно слезились. — Моя внучка — лучше нее никого нет. Посмотри, какая она красавица, умная, учится, хозяйка. И что мне этого генерала бумажки по сравнению с моей внучкой? Кто они такие? Пусть спасибо скажут. Пришли бы, я бы еще сам им отказал. Посмотрели бы…
— Самурхан, — сказала бабушка и покачала головой, она редко называла дедушку по имени. — Давай бросай курить, а? Смотри, как ты кашляешь. Давай, хватит целый день со стариками на годекане сидеть, простываешь ты только там.
— Э-э-э, что ты мне рассказываешь, — дедушка шумно вздохнул красным носом. — Дома сяду, какая это жизнь?
Мне хотелось и плакать, и смеяться. Если бы Анна-Ханум пришла и сказала, что какой-то другой сельский парень приехал из-за меня в село, они бы поверили. Но они ни за что не поверят, что сын генерала Казибекова мог приехать ради меня, потому что мы слишком бедные, а они, даже не по сравнению с нами, — слишком богатые. Аллах, ты создал нас одинаковыми, и в Коране сказал, что все мы равны. Сакина ничем не лучше меня, кроме того, что на мне норка, а на ней — голубая шиншилла. У меня такие же две руки и две ноги, я не хромая и не косая, почему они не могут поверить в то, что Махач выбрал меня?
* * *Закончились две недели в селе. Город тянул меня, как будто я не могла больше жить без него, как будто он успел отравить меня собой. Я пошла на могилу матери и стояла там недолго, от холодной земли мерзли ноги. Ноги тянули меня туда, где Махач.
— Мама, — шептала я. — Вот увидишь, я выйду замуж за Махача, ты даже не мечтала, мама, что твоя дочь может выйти за сына генерала.
Я вспомнила, как мы с мамой шли на родник, она была в больших резиновых шлепках. Она остановилась, чтобы посмотреть на машину генерала, а он не обратил на нас внимания.
У меня изо рта шел пар и грел мне лицо. Мама, спрашивала я, сколько таких слов надо, чтобы согреть твой холодный камень?
— Я буду приходить к тебе каждый раз, приезжая в село, и вот ты увидишь, мои слова будут горячей и горячей, ты будешь радоваться, слыша, как счастлива твоя дочь. Ты увидишь, мама.
Я посмотрела на твердую землю, накрывающую ее могилу. Желтая трава покрылась мелкими осколками снега. Камни замерзли до самой весны.
— Особенно зимой, мама, я буду говорить тебе горячие слова, и вот ты увидишь, ты согреешься даже под холодной землей.
Я обернулась на село. Из труб выходил дым. Куда он уходил? Аллах, почему ты не сделал так, чтобы люди никогда не умирали?
За мной приехал дядя Вагаб. Он спешил на работу. Я быстро собрала свои вещи. Бабушка с дедушкой махали мне рукой. Они тоже верили, что с каждым разом все будет лучше. На этот раз я не плакала. Когда мы выехали из села, я увидела, что над лысой горой собирается туман. Интересно, кто в нашем селе скоро умрет?
Я увидела Сакину в первый день семестра. Она прошла мимо, мельком взглянув на меня. Запах ее духов змеей тянулся за мной по коридорам, не давая забыть о том, что официально она связана с Махачем, а не я.
Я ждала Сабрину, но она не пришла. В этот день солнце не вышло, в коридорах было темно, мне казалось, в каждом черном углу меня ждет гадалка. Был бы Исмаил жив, если бы Сабрина послушалась ее и перестала со мной дружить?
Я сидела на лекции по зарубежной литературе и смотрела в окно. Дождь капал с крыш. Иногда я переводила взгляд на тетино кольцо с бриллиантом, которое не лезло ей на палец и она дала его мне поносить. Если бы из окна было солнце, камень больше бы блестел.
На перемене все встали со своих мест. Я слышала, как они говорили о Сабрине. А те, кто не знал, что произошло в последний день сессии, громко удивлялись: «Ааа!» Каркали как вороны. Особенно Буталибова не унималась, ей не надоело в тысячно первый раз рассказывать, как те женщины уводили Сабрину.
Только Гаджиева Елена и еще одна новенькая сидели одни. Рядом с Еленой лежала ее норка, как будто она не могла с ней расстаться. А новенькая мне не понравилась. На ней была короткая юбка выше колен. Волосы, сразу видно, в химической завивке, распущенные до пояса. Еще у нее была неприятная родинка над губой.
— Хадижа, какое у тебя кольцо! Покажи, покажи! Тебя засватали? — незаметно подошла ко мне Мадина.
— Мадина, ты так подходишь! — вскрикнула я. — Когда засватают, я тебе первой скажу.
— Обязательно мне первой скажи. А то я переживать за тебя буду, Хадижа. — Мадина обернулась на Джамилю и Раису, возле которых они с Наидой всегда терлись. Зимой Джамиля наконец вышла замуж и с тех пор стала еще высокомерней.
Мадина улыбнулась. Как будто я не знаю: она сдохнуть от зависти готова, когда кто-то у нас на курсе выходит замуж.
— За себя почему не переживаешь? — спросила я. — Что-то я не вижу ни одного бриллианта у тебя на пальцах.
— Мы просто переживаем — ты же с Сабриной дружила. Вдруг тебя постигнет та же участь. — Ее слова, сказанные с притворством, подползали ко мне, как тихие змеи по траве. Точно так же я один раз в детстве сидела на камне, смотрела на горы, вокруг было тихо, только птицы пели, потом опустила голову — а у моих ног извивалась змея.
— Я буду знать, Мадина, как сильно ты за меня переживаешь, — я улыбнулась, — и первой позову тебя на свою свадьбу. Может быть, и ты когда-нибудь позовешь меня. — Я специально с выражением произнесла «когда-нибудь», чтобы она знала — с такими ногами-бутылками и лицом-чуреком ей долго свадьбы ждать придется.
Она тоже улыбнулась и отошла.
Сдохни, подумала я ей вслед.
Джамиля с Раисой наклонились друг к другу и зашушукались. Ничего, шушукайтесь, думала я, вот когда выйду за Махача, тогда узнаете, тогда вы не как змеи будете извиваться, а ковром стелиться у меня под ногами. Особенно Джамиля. Пусть подавится своими овощными ларьками, все равно им до семьи Махача далеко.
Всю неделю я только и делаю, что жду. Постоянно думаю о Махаче. С тех пор он больше не присылал мне эсэмэс. Я спрашиваю себя — почему? почему? почему? Только этот вопрос вертится в моей голове. А перед глазами у меня плывет Сакина в свадебном платье. Мое сердце становится похожим на атласную подушечку, в которую тетя втыкает иголки, чтобы не потерялись. Вопросы, которые приходят в мою голову, — как иголки для сердца. Скорее бы уже все стало понятно.
