Виктория Токарева - Птица счастья (сборник)
Миша Ушаков был дома, как обычно.
Последние три года он сидел возле парализованной мамы. Попеременно с женой. Денег на сиделку у них не было.
Мама требовала ухода, как грудной ребенок, с той разницей, что ребенок растет и впереди у него большое будущее. Труд во имя жизни. А здесь – тупиковая ветка.
Миша обрадовался Косте. Он радовался любому человеку, который размыкал его пространство. Дом как бы проветривался жизнью.
Миша заметил, что человек имеет несколько кругов. Первый круг – это круг кровообращения, биология, то, что внутри человека.
Второй круг – это связь с родными: мужем, женой, детьми, родителями – кровный круг.
Третий круг – связь с друзьями, сотрудниками по работе – более дальний круг, наполняющий человека информацией.
И четвертый круг – расширенная информация: путешествия, впечатления.
Особенно полноценным четвертый круг бывает у людей, имеющих славу и власть. Слава – тоже власть. А власть – тоже слава.
Этот четвертый круг наиболее полно питает человека. Поэтому так многие устремляются к власти и жаждут славы.
Когда человек заболевает, круги постепенно сужаются: с четвертого – на третий, с третьего – на второй и в конце концов – на первый, когда уже ничего не интересно, кроме своего организма.
Мишина мама сохраняла два круга: первый и второй. Себя и Мишу. Больше ничего и никого.
Первое время она бунтовала: почему это несчастье случилось именно с ней. А теперь уже не бунтовала: случилось и случилось.
Единственное, она очень жалела Мишу. Качество его жизни ухудшилось. Она тащила сына за собой в два круга, отсекая третий и четвертый. Ей хотелось, чтобы Миша жил полноценной жизнью. Она была даже согласна умереть, но как человек верующий – не могла наложить на себя руки. А если честно, то и не хотела. Все шло как шло.
А Миша хотел только одного: чтобы его мама жила и смотрела на него любящими глазами.
Жена была старше Миши, безумно его ревновала, боялась потерять, и такая ситуация в доме ее, как ни странно, устраивала. Она делала жену необходимой. Человеком, без которого не обойтись.
Жена тоже обрадовалась Косте. Она вообще не разрешала себе плохих настроений. Организованная, сделанная женщина.
Костя разделся в прихожей. Вместе с Мишей прошел в его кабинет. Полированный чешский гарнитур, модерн шестидесятых годов. Кресло – просто помоечное, прикрытое пестрой тряпкой. Стулья расшатались, однако служили. Вещи живут дольше человека. Было очевидно, что Мише и его жене плевать, что вокруг.
Равнодушие к комфорту – наследие «совковых» времен. Но и бескорыстное служение науке – тоже оттуда. Из «совка».
– Как у тебя дела? – спросил Костя.
Они с Мишей виделись редко, но от разлуки дружба не портилась, не засыхала. Каждый раз при встрече Косте казалось, что они расстались только вчера.
– Мама лежит, наука стоит, – сообщил Миша. – Финансирование нулевое. Половина лаборатории в Америке. Живут под Сан-Франциско. Чуваев уехал на прошлой неделе. А туберкулез вернулся.
– Кто? – не понял Костя.
– Не кто, а что. Туберкулез. В девятнадцатом веке назывался чахоткой.
– Но ведь изобрели пенициллин… – вспомнил Костя.
– Пятьдесят лет назад. Туберкулез приспособился. Мутировал. И вернулся. Грядет чахотка двадцатого века.
– Что же делать?
– Мы посылали письмо президенту. Я разговаривал с Харитоновым…
Миша замолчал. Потом очнулся.
– Выпить хочешь? – спросил он.
Костя заметил, что женщины всегда предлагают поесть, а мужчины – выпить. Костя вспомнил, что он без машины, а значит, может выпить.
Вышли на кухню. Жена – ее звали Сильва – сварила сосиски. Разогрела заранее приготовленную вермишель.
Сосиски были пересолены.
Изначально плохое мясо, и в него добавлена соль.
Крупный ученый жил в бедности, ел дешевые сосиски. А мог бы уехать под Сан-Франциско, иметь дом с бассейном. А его мама сидела бы в шезлонге, на лужайке перед домом. И ее руку лизал бы черный дог. Но для Миши самым главным был мутирующий туберкулез.
Миша разлил водку по стаканам. Выпили.
– Так что Харитонов? – напомнил Костя.
– Харитонов сказал, что сейчас страна летит в пропасть и надо подождать… Они могут лететь еще семьдесят лет. У нас ведь все по семьдесят лет.
– А ты не хочешь уехать? – спросил Костя. – Какая разница, где бороться против туберкулеза?
– Разница, – отозвался Миша.
– Почему?
– Я там ничего не придумаю. Я только здесь могу работать. В этой комнате. У меня здесь мозги вертятся. А ТАМ стоят.
– Но ты же не пробовал…
– А зачем пробовать? Я и так знаю. Рыбы живут в воде, птицы в небе, а русские – в России.
– А сколько тебе надо денег? – спросил Костя.
– Много.
– Что такое «много»?
– А почему ты спрашиваешь?
– У меня спонсор есть. Он может дать.
– Спонсор – не идиот. Деньги вернутся не скоро. А может, и никогда. Просто люди перестанут умирать от туберкулеза. Харитонов тоже спросил: «Когда вернутся деньги?» Если бы я ему сказал: «Завтра», – был бы другой разговор. Никого не интересует здоровье нации. Всех интересуют только деньги.
– А сколько стоит твоя программа?
– Да я не о всей программе. Мне бы только достать биологический продукт антибиотиков.
– Что? – не понял Костя.
– Бактерии, грибы – природный антибиотик. Они вырабатывают вещество, которое защищает от окружающих бактерий…
– Это дорого? – поинтересовался Костя.
– Если учитывать приборы, химическую посуду, труд лаборантов, то в сто тысяч можно уложиться.
– Сто тысяч чего?
– Ну не рублей же… Я обращался в банки, мне говорят: кризис.
Костя принес из прихожей сумку и стал выкладывать на стол пачки. Миша смотрел с ужасом, как будто увидел привидение.
– Откуда это у тебя? – шепотом спросил Миша.
– Я получил наследство.
– Откуда?
– У меня дедушка в Израиле. У него там нефтяная скважина.
– А разве в Израиле есть нефть? – удивился Миша. – По-моему, ты врешь.
– Какая тебе разница? Дело ведь не в нефти, а в деньгах.
Костя отодвинул в сторону десять пачек. Миша смотрел задумчиво.
– Я думал, что ты русский…
– Я русский.
– А дедушка в Израиле откуда?
– А там тоже много русских. Все живут везде.
В кухню вошла Сильва. Застыла при виде денег. Но ненадолго. И ни одного вопроса. Вышколенная, как гувернантка в богатом доме. Собрала посуду со стола и сложила в раковину.
– Я завтра же закажу Шульцу штаммы, – объявил Миша.
– Шульц – это кто? – спросил Костя.
– Немец.
– Хорошо, – одобрил Костя. – Шульц не украдет.
Миша разлил остатки водки. Сильва поставила на стол магазинное печенье. Вышла.
– Мистика какая-то… – проговорил Миша. – Я всегда знал, что мы выкрутимся. Случится чудо… И вот оно – чудо.
– У меня к тебе просьба: не говори никому, где ты взял деньги.
– Не скажу, – пообещал Миша.
– Поклянись.
– Клянусь.
– Чем?
– Честным словом.
Мишиного честного слова было вполне достаточно.
– Я пошел. – Костя поднялся.
Миша не хотел расставаться сразу, резко. Это все равно что резко затормозить, и тогда можно удариться головой о стекло.
Миша продлевал расставание, как бы плавно тормозил.
Вместе вышли во двор. Зимой смеркается рано. Сумеречное освещение было очень красивым. Все четко, как через темное стекло.
– Чудо только маскируется под чудо. А на самом деле – это проявление справедливости, – сказал Миша.
– А ты считаешь, справедливость есть? – серьезно спросил Костя.
Чужие деньги попали к Косте. Он их раздает широкой рукой. Разве это справедливо?
А может быть, как раз справедливо. Скорее всего это деньги, полученные от фальшивой водки или от наркотиков. Иначе откуда такие бешеные суммы у таких молодых людей? Пусть лучше они попадут в руки теще, которая всю жизнь работала на эту страну и не получила от нее ничего, кроме нищенской пенсии. Бедную тещу использовали и кинули, как теперь говорят. И науку кинули. Значит, Костя частично восстановил справедливость.
– Конечно, есть, – сказал Миша. – Ведь свалили памятник Дзержинскому.
– Через семьдесят лет…
– Это лучше, чем никогда, – возразил Миша.
Фон неба темнел и постепенно растворял в себе дома и деревья.
«Как время, – подумал Костя. – Все в себе растворяет. Целые поколения…»
Вдруг зажглись фонари, и стало как-то театрально.
– Я хотел тебе кое-что сказать… – начал Миша.
«Сейчас скажет, что у него есть другая женщина», – испугался Костя.
– Никто, кроме мамы, не знает, какой я был маленький. В ней я весь, как в компьютерной памяти, – проговорил Миша. – Если она уйдет, она все унесет с собой и останется только то, что Я СЕЙЧАС. Без корней и без прошлого…
Костя задумался. Он заметил: когда у человека нет детей, то всю свою любовь он отдает родителям. Миша любил маму удвоенной любовью, как больного ребенка.
– И еще… – проговорил Миша.
