Вячеслав Сухнев - Грязные игры

— У нас в деревне говорили, — усмехнулся Толмачев, — при чем тут милиция, если кони дохнут! При чем тут сельское хозяйство, которое курирует Мостовой, и внутренние войска, которыми командует первый зам?

— Внутренние войска… Это интересно! Выучки, прямо скажем, маловато, но зато они мобильны, хорошо структурированы. Дислокация — от Чукотки до Пскова. И по составу… Дети гор! Сказали: стреляй — будут стрелять. В кого угодно. Определенно за встречами Мостового с генералом Гурьевым что-то кроется. Особенно если учесть, что Гурьев — участник поваровских посиделок. Или он и вашим, и нашим служит, или представляет в ткачевской банде интересы Мостового. Копай на вице-премьера дальше. И глубже. Вполне возможно, нам придется очень серьезно заняться этим крестьянином. Как по-твоему, Николай Андреевич, тянет Мостовой на роль Брута?

— Не тянет. Тут напрашивается другая аналогия. Скорей это Вителлий.

— Ну-ну… Если Ткачев успеет побывать Отоном! Ладно. Пора к начальнику. Вопросы есть?

— Есть. Вы ничего не можете сказать о передвижении бронетехники в городе?

— Бронетехники? Этого не может быть. Парадов не предвидится, а если где-то и перегоняют коробки, то только в пределах дислокации частей.

— Тем не менее вчера в двадцать три часа с минутами мы с майором Акоповым видели собственными глазами два десятка БМП на улице Джалиля.

— Интересно… Сегодня я узнал, что в Минобороны подготовлено решение о переброске в Подмосковье дивизии ВДВ из Рязани. Воины будут помогать убирать картошку.

— Ну а боевую броню в этом случае направляют на уборку морковки?

— Вот тебе номер, дозвонись насчет бронетехники, пока я буду у начальника.

Гаражи сваривали из металлического листа. Несколько рядов темно-зеленых неприступных скворечников для машин торчали посреди бывшего сквера, наискосок от дома. На крыше одной такой цитадели два полуголых человека обивали молотками железо. Резкий надоедливый звук метался между домами.

— Особенно хорошо на экваторе, — сказал Толмачев, глядя в окно. — Сорок градусов тепла днем и тридцать — ночью. И так — круглый год.

Он стоял у окна в одних трусах, и ветер с улицы сушил потные плечи. Баночное пиво сильно горчило. День кончался.

— На экваторе хорошо, — согласилась Полина. — Пальто не нужно.

— Да, — сказал Толмачев. — Ни пальто, ни шубы. Только трусы.

— Главное, чтобы рядом была вода, — сказала Полина. — Берег моря. Или океана.

— Лучше океана, — вздохнул Толмачев. — Чтобы хоть с одной стороны был открытый горизонт.

Он подошел к книжному шкафу и достал «Атлас офицера», изданный военно-топографическим управлением в 1984 году. На развороте страниц 178 и 179 красовалась желто-зеленая карта Западной Африки.

— В Нигерию не хочу, — пробормотал Толмачев. — Там то и дело перевороты. Габон — другое дело. Тихо-мирно. Два города на побережье Гвинейского залива. Один называется Либревиль, другой — Порт-Жантиль. У тебя как с французским? Никак… У меня тоже. Жаль. Эти города почти на экваторе. Тогда придется ехать в Экваториальную Гвинею. Страна так себе. Территория — половина Московской области. Зато тут говорят по-испански. Очень простой язык.

— А ты его учил?

Он не успел ответить. Затрезвонил телефон.

— Машину за тобой послал, — сказал Савостьянов без предисловий. — Минут через тридцать выходи к подъезду.

— Что случилось? — досадливо спросил Толмачев и оглянулся на Полину.

Она сидела в кресле с жестянкой пива, свернувшись, как кошка.

— Случилось, — равнодушно сказал генерал. — Только что стреляли в Упрямого.

Толмачев положил трубку и сказал Полине:

— У нас, киска, есть полчаса. До Гвинейского залива не доберемся, но кое-что успеем.

В кабинете Савостьянова уже сидел начальник опергруппы полковник Вавакин — угрюмый дылда с квадратным затылком. Сквозь короткую шерсть на голове просвечивала розовая детская кожа. Вавакин деликатно отгонял ладонью, похожей на экскаваторный ковш, табачный дым, волнами наплывавший от генеральского стола.

Савостьянов, увидев входящего Толмачева, ткнул в дисплей:

— Наши наблюдатели, к счастью, зафиксировали стрелявшего и его машину. Необходимо найти стрелка до того, как на него выйдут другие. Ты, Николай Андреевич, будешь координировать поиски. Вавакин, доложи детали. И помните, ребята, срок жесткий — найти до утра. До утра! Эта стрельба может спровоцировать события, к которым мы пока не готовы.

28

«До половины „сборов“ рэкетиров, по мнению компетентных специалистов МВД России, идет на подкуп должностных лиц… Российская милиция впервые за 20 лет подвела итога по таким показателям, как коррупция, организованная и вооруженная преступность (так называемые бандформирования), и философским взглядом окинула проблему сращивания общеуголовной и экономической преступности… ГУОП МВД изобличило за 9 месяцев прошлого года 1027 банд, а количество группировок, равно как и их численность, вопреки всему имеет тенденцию к росту».

Раскаленная, кое-где рассеченная перелогами степь кружилась вокруг машины. Серые лесополосы на взгорбках вдоль трассы почти не задерживали горячий ветер, который завывал в открытых окнах «КамАЗа». В желтых полях за лесополосами работали комбайны. Дорога на съездах в поле была усыпана зерном. Солнце сваливалось на вторую половину длинного дневного пути.

До Шахт ехали чуть больше часа. Пейзаж начал меняться. Степь пошла всхолмленная, с пиками терриконов на горизонте, с черными разводами железнодорожных веток. Крепко вросла в скудную землю угольная пыль старых шахт. Потом и степь кончилась, захороводились вокруг высоченные холмы, перерезанные узкими долинами маленьких мутных речек, заплескали у мостов вербы и камыши. И лишь за широким Северским Донцом холмы с темными пятнами забоев отступили. Теперь дорога пролегала по левому берегу речки Глубокой, по самому урезу речной долины и невысокой плоской возвышенности, и распахнута дорога была далеко-далеко — до Миллерова и дальше.

Они были в самом сердце Дикого Поля, где из-за каждого кургана выглядывали тени древних кочевий, где над каждым бродом еще слышался храп лошадей и посвист стрел… Ни одна война, подумал Седледкий, не минула этот просторный и скупой на краски край.

— Не пора ли наведаться к нашему грузу? — прервал Мирзоев возвышенные размышления Седлецкого. — Любопытных вроде нет. — Он указал на пустынное шоссе.

Вася притормозил неподалеку от невысокого, но густого леска, сплетенного из черного тополя и терновника. Седлецкий, памятуя договор, выпрыгнул на дорогу и открыл потай со стороны зарослей.

Вероятно, Адамян еще не отошел от действия наркотика, еще п л ы л. Да и жара основательно давила на рефлексы. Поэтому он и не попал Седлецкому в голову. Доска, отодранная от ящика, со свистом рассекла горячий воздух и вскользь ударила Седлецкого по плечу. Он увернулся от второго удара, схватил Адамяна за ноги и выбросил на дорогу.

А затем двинул полковника коленом в печень. Произошло все настолько быстро, что Мирзоев успел лишь обежать машину.

— Видал героя? — Седлецкий кивнул на доску с кривыми шипами гвоздей. — Убить мог, тварь такая…

Он пнул скорчившегося Адамяна.

— Не зверей, — сказал Мирзоев, копаясь в медицинской сумке. — Сейчас наш мальчик снова ляжет спать.

— Вы за это ответите, — сказал Адамян, с трудом ворочая языком. — Вы даже не представляете… Вы будете умолять, чтобы вас пристрелили!

Мирзоев воткнул иглу в предплечье полковника, дожал шток. Адамян затих. Они снова втащили его в тайник, положили в ящик и привязали за пояс к доскам — чтобы не вылетел ненароком и не сломал шею. Лишь теперь Седлецкий почувствовал тяжелый запах скотного двора. Мирзоев оказался прав в прогнозах.

Фальшборт вернули на место. Вася, выглядывая в распахнутую дверцу, отчаянно зевал.

— Дальше я поведу, — сказал Мирзоев, подталкивая Васю на среднее сиденье. — Спи, родной, вечером сменишь.

И они помчались дальше, к горизонту, на котором в горячем мареве медленно поднимались белые коробки зданий и трубы Миллерова. Седлецкий искоса поглядывал, как уверенно вертит рулевое колесо Мирзоев, как свободно, откинувшись на спинку сиденья, обращается с педалями.

— Где научился? — не выдержал он через несколько минут.

— Нелюбопытный не научится, — неопределенно ответил Мирзоев. — А любопытный… Впереди гаишники! Что там капитан в Ростове говорил?

— Ночью останавливаться не надо. А сейчас еще не ночь.

— Значит, остановимся.

Гаишник с поднятым жезлом, в расхристанной форменной рубашке, стоял на дороге, словно памятник «неизвестному гаишнику». Чуть поодаль, возле грязных желто-голубых «Жигулей» маялись еще двое милиционеров.