Вячеслав Сухнев - Грязные игры
Особенно дружеские отношения у Рваного сложились с командованием Отдельной армии. Начальник особого отдела Дцамян напрямую связан с «экспедиторами» Гоги. Служебное положение позволяет ему прикрывать все незаконные операции с оружием и техникой.
— Я читал об этом в обзорном отчете, — сказал Акопов. — А что Гоги любит? Водку, селедку, девочек, пинг-понг? Должен же он что-то любить, кроме денег?
— И водку любит, и селедку, и девочек, — усмехнулся полковник. — А пинг-понг ему заменяет баня. В Краснопресненских бывает два-три раза в неделю. Гудит часами. С месяц назад, например, очень весело мылся с генералом Ткачевым, командующим Отдельной армией.
— Тогда поговорим о деталях… В какое время приезжает в бани, сколько человек сопровождают, на каких тачках, где их оставляют?
Полковник достал компьютерную распечатку.
— Здесь вся информация. Запомнишь?
Через несколько минут Акопов вернул листки.
— Готово. Второй номер?
— Федя Монастырский. Из славянской группировки. Игорный бизнес, контроль авторемонтных станций, сеть кафе и ресторанов. Почти легальное дело, большие деньги и большая дружба с людьми из властных структур, вплоть до правоохранительных. Никакого отношения к заговору, в отличие от Рваного, не имеет. Ненасытная утроба — и только.
— Понял, — кивнул Акопов. — Голова для счета.
— Вот именно, — сказал Рябушев. — Отдаю Федю по одной причине — его дружеские объятия кое для кого становятся слишком тесными. А взять на горячем не можем. Также, как и Рваного.
— А что любит этот друг больших людей?
— Пожрать любит. На Алексеевской есть кафе «Ласточка». Тихий уголок, готовят прекрасно. Монастырский почти каждый вечер здесь ужинает. У него свой кабинет. За столом решает самые щепетильные вопросы. Обычно Федю пасут две гориллы. Возле двери в кабинет, со стороны общего зала, у них свой столик.
— Значит, Федя в кабинете один?
— Нет. Как правило, с гостями. С нужными людьми. Или со своим бухгалтером Кругловым. Федя зовет его министром финансов. Вот фото Круглова. Между прочим, закончил аспирантуру Плехановки… Ученик нынешнего председателя Верховного Совета.
— План кафе имеется?
— Вот, держи.
— Кто третий?
— Дуся Алмаз. Крестник Лаврентия Павловича — вышел после первой отсидки по амнистии пятьдесят третьего года. Правда, вскоре снова загремел. И утихомирился только после того, как получил мощный и устойчивый радикулит. Живет на природе, на даче в Донине — это по Горьковской дороге. Повар, врач, массажистка и десяток мордоворотов. На старости лет Дуся подался в политику. Наверное, хочет в будущем баллотироваться в Верховный Совет. Пока же на деньги от рэкета ларьков и грузоперевозок финансирует радикальные движения. И на всякий случай — некоторых чиновников. Причем, что любопытно, среди них немало участников заговора. Совпадение?
— Не понимаю, — задумчиво сказал Акопов. — Не понимаю, зачем эти лезут?
— Чиновники?
— Нет, воры в законе. Если допустить, что заговор удастся, то Рваного и Алмаза новые власти непременно посадят. Или застрелят при попытке к бегству. Или удавят втихаря.
— Тут ты не прав, — сказал Рябушев. — Не будут их убирать при попытке к бегству. Наоборот, устроят показательный процесс, объяснят народу, как замечательно начали бороться с организованной преступностью, в отличие от предыдущих товарищей. Эта самая преступность теперь долго будет красной тряпкой, которой возбуждают толпу перед выборами или после переворотов.
— Пусть так. Но неужели воры не догадываются, куда суют головы?
— Догадываются. Однако надеются, что великая криминальная революция поможет въехать на плечах заговорщиков в настоящую власть. Легализует и бизнес, и их особы. Между прочим, Рваного с Алмазом мне жалко.
— Не понял! — поднял брови Акопов.
— Жалко. Их можно было просчитывать. Представь себе стихийное бедствие… К примеру, гололед зимой. Надо запастись песочком и посыпать на самых опасных участках. Полностью устранить аварии нельзя, но сократить их, и довольно значительно, можно. Так и со старыми авторитетами. Они хоть как-то контролируют ситуацию, с ними есть возможность договориться. На смену им идут новые, молодые. Настоящие волки. Эти не разговаривают. Сначала стреляют. Никаких сантиментов, никаких намеков на воровскую солидарность и честь.
— А ты договаривался?
— Со старыми — да. С новыми — ни разу. Поэтому, брат, возьми и четвертого. Из моей личной заначки. Тоже в качестве головы для счета. С Юрием Петровичем мы эту деталь обговорили.
— Кто?
— Игорь Балабанов, для своих — Балабан. Бывший чемпион Союза по штанге в полусреднем весе. Спортсмен, красавец, без компьютера ни шагу. Деловые связи в Канаде и в Штатах. Специалист по отмыванию денег, по операциям с цветными металлами. Есть недоказанные эпизоды с оружейным плутонием. Взять не можем — уничтожает и конкурентов, и всех потенциальных свидетелей.
— Пожалуй, с него и начну, — сказал Акопов после некоторого размышления. — Вторым пойдет либо Рваный, либо Алмаз. В целом же все будет выглядеть как начало войны старых с молодыми. Ты мне сам подсказал этот ход.
— Неплохо, — согласился Рябушев. — Вот и готовая версия для моих начальников.
Длинный летний день догорал. Фонари на Ореховом бульваре еще не зажигались, но дорога опустела, и многочисленные ларьки возле станции «Красногвардейская» уже были закрыты. Акопов успел купить в лавчонке, похожей на собачью будку, бутылку «пепси» — после жирного наперченного мяса, которым его угощал полковник Рябушев, очень хотелось пить. Только поднес бутылку ко рту — толкнули. «Пепси» пролилась за пазуху.
— Извините, — буркнул толкнувший и сунул деньги сидельцу лавки. — Две пачки «Мальборо», пожалуйста.
Взял сигареты и повернулся к Акопову.
— Еще раз извините, боялся — не успею.
— Тебе надо называться не Толмачевым, а Толкачевым, — пошутил Акопов, вытирая носовым платком грудь.
— Вот так встреча! — удивился Толмачев. — Впрочем… У тебя же здесь свидание. Нормально прошло?
— Нормально. А ты что здесь делаешь?
— Живу, — пожал плечами Толмачев.
Он расковырял пачку сигарет, протянул Акопову. Тот лишь отмахнулся. Отошли от киоска, присели на бетонный парапет, ограждающий вход на станцию метро. Толмачев закурил. Синий дым встал столбиком в спокойном воздухе.
— Вообще-то здесь хорошо. Просторно. Не то что на Тишинке. Я там в прошлом году жил.
— А где?
— В Малом Тишинском переулке.
— Значит, это твою бывшую нору предлагал мне Абашкин! — засмеялся Акопов. — Я ж пока без квартиры. Ладно. Побегу. На электричку надо успеть.
Толмачев достал из портфеля сводное расписание, полистал.
— Не успеешь. Отсюда до Ленинградского вокзала — минут сорок. А последняя электричка до Поваровки уходит через полчаса. Арифметика! Так что пошли ко мне. Пошли, пошли!
Акопов заколебался:
— Неудобно. Дома-то что скажут?
— А кому говорить?
И они двинулись от станции через двор, потом через пустырь, по широким натоптанным тропкам в зарослях пижмы, шапки которой еще желтели в надвигающихся сумерках. Здоровенный черный ньюфаундленд подбежал к Акопову, обнюхал и побежал в траву, где прилег грузный мужчина в летах, неухоженный, с трехдневной щетиной на щеках.
— Это Нюшка, симпатичная псина, — представил собаку Толмачев. — На шестом этаже живет.
А это Глорий Георгиевич Пронин. Писатель.
— Хозяин?
— Нет, Нюшкин приятель.
Пронин приветственно помахал рукою, пребывая в позе римского патриция в бане.
— Присоединяйтесь, — сказал писатель из травы. — Пока есть к чему. — И продемонстрировал початую бутылку вина.
Толмачев отмахнулся.
— А почему на метро катаешься? — полюбопытствовал Акопов. — Разве тебе не полагается разгонная машина?
— Полагается, но у меня же своя есть, да вот колодки начало клинить. А заняться некогда.
— Так сообщи в техотдел! И срок дай — три часа.
На колодки более чем достаточно.
— Ты не понял, — вздохнул Толмачев. — Машина моя. Личная.
— Ну, ты даешь! А если тебе в метро ноги оторвут? Это по какой статье расходов пойдет? По личной или государственной? Еще один большевик на мою голову…
У самого дома их настиг ровный тяжелый гул.
— А говоришь — тихо тут, — сказал Акопов.
— Иногда гудят. Грунт возят. Достраивают метродепо.
— Это не грунт возят, — сказал Акопов, прислушиваясь. — По-моему, это броня идет.
Они побежали от подъезда к углу дома по заросшему бурьяном газону. Зрелище, открывшееся им, потрясало. Широкой улицей Мусы Джалиля, мимо липовых аллей, мимо скверов, забитых легковушками и собаками, стремительно шла колонна боевых машин пехоты, раскрашенных под лягушачью кожу. Из плоских башен торчали зачехленные стволы.
