Адам Торп - Правила перспективы
Герр Хоффер вернулся к реальности. Он понятия не имел, откуда взялся этот голос. Герр Хоффер просто спускался по главной лестнице на первый этаж, и этот голос — женский, живой — послышался прямо у него над ухом. Герр Хоффер решил, что сходит с ума, ведь на лестнице, кроме него, никого не было. Должно быть, это переутомление — воспоминания прорываются сквозь ткани разума. Например, их первое свидание с Сабиной. Они гуляли в парке. Он обнимал ее за талию, наслаждаясь близостью и теплом ее тела, легкими движениями мышц под своей рукой. До чего же он любил рисовать обнаженную натуру!.. Попытки как можно точнее передать игру тени и света, скрупулезно скопировать изгиб живой плоти успеха не приносят. На самом деле, чем меньше усилий, тем зримей результат. Чтобы понять, как рисовать талию, надо ее обнять, сильную и нежную, почувствовать движение. Ты или это, любимая? Как я люблю твою талию, моя любимая. Его восхищали линии изгиба любого женского торса, но торса жены — особенно. Душа преисполнилась желанием обнять ее, а с ней и всех на свете. Его слегка пошатывало, поэтому герр Хоффер смотрел вниз, себе под ноги. У подножия лестницы он увидел пару черных сапог, железные набойки на носках скалились, точно челюсти. Откуда они тут взялись? Подняв взгляд, он разглядел ноги в камуфляжных штанах, затем — китель с руками, челюсть и эсэсовские руны на воротнике и, наконец, знакомое лицо.
— Я при исполнении, — выдавил он.
У Бенделя на плече висел автомат. Самой мерзкой разновидности, весь из железа. Одна рука покоилась на прикладе.
— Герр Хоффер, вы ранены.
— Да? Возможно, — произнес он, пощупав окровавленную голову. — Господи, ну и сюрприз!
Бендель стоял на цветочной мозаике Ханса Тома. Погоны с голубой каймой, один висит на нитке. До сих пор штурмфюрер. Ну и отлично.
— Почему вы не в укрытии, герр Хоффер?
— Я делал обход. Проверял чердаки.
— Зачем?
— Туда упала бомба.
— Мне тоже так показалось.
Теперь он в боевом подразделении СС, подумал герр Хоффер. Солдат. Выглядит потрепанным и грязным. На плече сумка для провизии и планшет для карт.
— Здание очень большое, — добавил Бендель.
— Было. Но все относительно. Теперь в крыше дыра. Думаю, что разрушена башня.
— Пожара нет?
— Нет-нет! Слава Богу!
— Они кидают зажигалки.
— Я все проверил.
— Хорошо.
— Да, вот так сюрприз, штурмфюрер Бендель. Видеть вас здесь. Глазам не верю, впрочем, очкам тоже. Взгляните, что с ними стало.
Герр Хоффер вдруг сообразил, что размахивает ботинком. Собственным ботинком.
— Если честно, — признался он, — я думал, что вы погибли.
— Пока нет. Наверное, неприятно ходить в одних носках.
Покрытое грязью лицо Бенделя озарила улыбка. Мешки под глазами старили его лет на десять.
— Мне надо присесть, — признался герр Хоффер. — Похоже, вы побывали в самом пекле.
— Да, можно сказать и так.
— Если вы не возражаете, мне действительно необходимо сесть.
Герр Хоффер проследовал в зал XII века, в самом центре которого, словно зеленый остров, находился удобный двухместный диванчик. Бендель не отставал от него ни на шаг. Первый опустился на потертую кожу, второй остался стоять рядом. В зале было дымно, и не сразу бросалось в глаза, что стены голые. У герра Хоффера запершило в горле.
Три слоя грунта поверх холста. И зачем? Сможем ли мы когда-нибудь их смыть?
— Ну и ну, — сказал Бендель. Он стоял, широко расставив ноги.
— Действительно, — согласился герр Хоффер. — Кстати, дым просочился с улицы.
— Я считал вас человеком весьма хладнокровным.
— Теперь вам так не кажется?
— Пожалуй.
— Что ж, — вздохнул герр Хоффер, слегка разочарованный. — А я-то полагал, что неплохо справляюсь. Учитывая весь этот ужас.
— Я едва вспомнил ваше имя, герр Хоффер. Вылетело из головы. Но это нормально. Я уже несколько недель не сплю.
Автомат, свисавший с его плеча, казался маленьким и тонким, как ручка ребенка.
— Ингрид, — продолжал Бендель, хохотнув. — Удивительно, как неожиданно всплывают в памяти имена.
Герр Хоффер прикрыл глаза. Шок, или что он там испытал, вызвал у него тошноту и головокружение.
— Генрих, — произнес он.
— Хорошее, простое имя. Как мое. Клаус.
— Куда уж лучше, — сказал герр Хоффер. — Если не возражаете, я прилягу тут ненадолго.
— Вам надо бы где-то укрыться, герр Хоффер. Город почти стерт с лица земли. На самом деле вам бы следовало находиться в бомбоубежище.
Герр Хоффер кивнул. Он лежал на диванчике, свесив ноги. Слов не было. Во рту до того пересохло, что саднило горло. Бендель о подвалах не знает. И не должен узнать.
— А еще лучше спуститься в подвалы.
— В подвалы?
— Сырые подвалы, кишащие крысами, — так, кажется, вы мне когда-то говорили. Древние подвалы замка. Я считаю, лучше сырость и крысы, чем взлететь на воздух.
— Терпеть не могу крыс, — сказал герр Хоффер, открывая глаза.
Похоже, бомбежка на время прекратилась, а может, это был момент между жизнью и вечностью. Бендель застыл в центре зала с автоматом на груди. Ручка у автомата, точно у теннисной ракетки, была обмотана потертым полотенцем, толстая муфта ствола заметно помята. Ни одной деревянной детали, даже на прикладе. Судя по внешнему виду, автомат уже многое успел повидать.
— Зачем вы пришли, Бендель? — спросил герр Хоффер, глядя в потолок. — Теперь тут любоваться нечем.
Он улыбнулся, но Бендель не ответил на улыбку, он смотрел себе под ноги. Вообще-то зрелище было страшноватое: штаны в двух местах порваны, мятая камуфляжная куртка заляпана грязью, эсэсовские руны на воротнике в пятнах. Веки красные, под глазами мешки, лицо грязное, но, как ни странно, свежевыбритое. А может, ему вообще не нужно бриться! Случается и такое, стопроцентный мужик, а брить нечего. Сумка и планшет потерты и загвазданы, как котомки бродяги.
Бендель промолчал, как будто и не услышал. Может, и в самом деле частично оглох на поле битвы.
— Вы участвовали в битве на Крайбургском холме? — спросил герр Хоффер погромче.
Бендель вздрогнул, словно очнулся от забытья.
— Пробивался с боями от берегов Мааса.
— Оно и видно.
Герру Хофферу стало казаться, что скамейка слегка покачивается.
— Это штаны с макаронника, — сказал Бендель. — Осенний камуфляж. Леопардовые пятна.
— Чему только не научишься у матери-природы, — пробормотал герр Хоффер, которому стало совсем худо. Он попытался сесть, резко дернув головой. Немного полегчало.
— Тесноваты. Итальяшки тонкокостные. Один их сержант, покрупнее, все пытался доползти до медпункта, пока у него кишки не вывалились. Я снял с него куртку. Даже постирать не успел. С декабря не мылся. Штанов с него мне не досталось, потому как ног у него уже не было. Вот, погоны кое-как пришил. Шить я не очень умею.
Он дернул за погон, висевший на нитке, тот оторвался и упал на пол. Фыркнув, он отшвырнул его ногой, к немалому изумлению герра Хоффера. Черно-коричневый узор на куртке был покрыт рыжими пятнами, а пятна на штанах походили на отпечатки пальцев — розовые, коричневые и зеленые. Герр Хоффер судорожно сглотнул.
— Двусторонняя, — продолжал Бендель, оттянув полу куртки. — Изнутри белая — на случай холодов. Это летняя сторона. Он носил зимней стороной наружу, так что эта не такая грязная.
— Повезло, — с невероятным усилием проговорил герр Хоффер.
— Не расхаживать же в белом, когда нет снега? Да и зимой белое остается белым максимум на день, а потом вываляешься в грязи, и тебя все равно видно. А это солнечные пятна, пробивающиеся сквозь ветви. Я — ходячее полотно импрессиониста, герр Хоффер. Штаны кисти Сера.
Герр Хоффер только улыбнулся — ему было слишком плохо.
— Вы не поверите: этот рисунок придумал профессор Шик. Мой старый учитель. Бывает же такое, а, герр Хоффер?
Бендель начал вышагивать взад-вперед по пустому залу.
— Старина Шик, — повторил он. — Кто бы мог подумать?
— Что ж, дорогой друг, — пробормотал герр Хоффер, — похоже, для нас все уже закончилось.
— Что ты говоришь, Ингрид?
— Я не Ингрид.
Бендель рассмеялся своим странным, резким смехом. Герр Хоффер поправил очки. Сквозь тошноту пробивалось раздражение. Он попытался сосредоточиться на тоненькой ниточке паутины там, где столько лет висел "Букет в вазе" Якоба Марелла. Трещина в очках раздражала, все время хотелось их протереть, но воображение могло нарисовать ему картину с точностью до карминного лепестка тюльпана. Паук оставил свою паутину. Может быть, насытился.
Какого черта тут оказался Бендель?
Тошнота начала отступать, и он снова закрыл глаза. И в самом деле, думал он, фрау Шенкель права: я должен был остаться с женой и дочерьми. Иногда все-таки она бывает права. С Сабиной стало так трудно. Он никому не говорил, как ему тяжело с ней в последнее время. Он, конечно, тоже не совершенство, но ведь он старается! А она устраивает истерики и швыряет в него фарфоровые чашки. Чашки бьются о стену. В груди вдруг закололо, будто туда попала чашка. Его рука сильно, чрезвычайно сильно пахла мышами. Ингрид! Вот еще выдумал! Безобразие!
