Эфраим Баух - Завеса
– Чего нам его трогать. Пусть учится на пользу себе и государству.
Так и не отметил какому.
Цигель почувствовал облегчение, когда собеседник сделал жест: уходи первым.
Опять был успокаивающий завтрак. Затем они решили прокатиться на барке по узким городским каналам. В одном месте требовалось пригнуться, чтоб не снесло головы. Успокаивала гнилостная свежесть воды. Притягивали взгляд уютные остроконечные красные крыши и продолговатые окна домов по сторонам канала, который в одном месте поворачивал под прямым углом, так, что барка упиралась в стену и с трудом поворачивалась.
Цигель поднял голову. И что он увидел? Опять этот чертов музей Торвальдсена – огромное мертвое здание.
Жена настояла в последний день – поехать на пригородном поезде в Хельсинор, посетить замок Кронберг, который Шекспир избрал для Гамлета. Более того, жена уперлась пойти по тюремным подвалам замка, освещаемым лишь редкими факелами. Цигель, в общем-то, клаустрофобией не страдал, но тут озноб охватил его нехорошим предчувствием, устрашающим намеком на будущее. Задыхаясь, он вырвался, скорее по наитию, через какую-то почти не видимую дверцу, на свет и оглушающую медь оркестра пожарников.
Вдаль, от равелина, уставленного пушками, убегало море до мерцающего на горизонте шведского города Хельсингфорса, тот самый пролив, который датчане преодолели на всех плавучих посудинах, спасая евреев от нацистов.
В Стокгольме они поселились в заказанном заранее номере гостиницы «Биргер-Ярл». Тут связные ГРУ чувствовали себя почти, как дома, по-хозяйски. Был поздний час. Раздался звонок. Жена, уставшая с дороги, даже не проснулась. Негромкий голос произнес одно слово: «Спуститесь». В холле молодой человек в модной куртке поднял руку в приветствии и тут же повел Цигеля в ресторан гостиницы.
– Откуда вы звонили? – спросил Цигель, удивленный такой оперативностью и бесцеремонностью.
– Из телефона-автомата. – Молодой человек указал на стеклянную стену холла, за которой светилась телефонная будка.
Связного интересовали авиационные моторы. Переданные Цигелем сведения были весьма общими, ибо не касались его цеха и профиля. Но интерес вызвал сфотографированный Цигелем черновик чертежа, забытый кем-то на столе в столовой. Разговор оказался на редкость коротким. Связной объяснил, что надо узнать, передал Цигелю список вопросов, на которые, по возможности, следовало ответить любыми способами, то есть вынюхать, выпытать, проявить ловкость. Затем вынул долгожданный конверт, встал, попрощался с Цигелем, пожелав ему приятно провести время в Швеции. Цигель с трудом добежал до туалета в номере. Опять его пронесло, на этот раз, несомненно, от радости. Сидя на унитазе, он пересчитывал доллары. Сумма превысила все ожидания.
Давно Цигель так долго и сладко не спал.
Повезло с погодой. На всем лежала печать золотисто-солнечной осени, которая ярко вспыхивала на пуговицах мундиров разводного караула у королевского дворца. В часы позднего заката в северном небе со сполохами дальнего сияния на всем лежала печать меланхолии. Да и небо само, подпираемое силуэтами огромных зданий парламента, дворцов, проткнутое лютеранскими шпилями кирх, кажется еще не проснулось от позднего средневековья и раннего ренессанса с их готикой и барокко, несмотря на тщательные, но тщетные старания центральных площадей Сергелс Торг, Стуреплан одолеть его ослепительным кичем реклам «Филиппс» и «Макдоналдс». В Стокгольме было удивительно тихо. Вечером город пуст. Верхнего света в квартирах почти не было видно, лишь настольные лампы на подоконниках хранили своим светом атмосферу затаенности, замкнутости, неодолимого шведского одиночества. Даже молодежь в кафе не шумела, не показывала свою независимость громкими окликами и жестикуляцией, а тоже с какой-то молодой веселой печалью медленно цедила пиво.
В Берген ехали поездом.
Жена читала книгу. Цигель же время от времени щупал пиджак, за подкладку которого тайком от нее вшил доллары. Склонный к постоянно сжимающим грудь страхам, он вдруг заметил нечто странное, может быть, некий перст судьбы в этих далеких и чужих, явно не расположенных к нему, землях: когда сидишь спиной к движению поезда, прошлое набегает будущим, и чудится – тебя везут против твоей воли в неизвестность.
В окне номера гостиницы «Рейнбоу», стоящей у самого причала, в которой они поселились, высился белый, похожий на бригантину, корабль с тремя высокими мачтами, снасти которого сверху донизу были увешаны разноцветными вымпелами, развевающимися на ветру. С ним они засыпали и просыпались, а, выйдя, оказывались лицом к морю с древней башней Розенкранца справа и старым кварталом Бригген, чьи красные деревянные дома с остроконечными крышами вставали слева.
Администрация гостиницы устраивала поездки по фиордам. Цигель с неохотой уступил настойчивым просьбам жены, постоял на палубе, где она восторженно фотографировала воды, скалы, глубины фиорда в аспидно-зеленой дымке, подсвеченной солнцем, испаряющимся в щелях гор. Корабль пробирался по очередному изгибу фиорда под нависающими бурыми скалами. Можно было только удивляться игре света и вод, зеркально идущих светлыми и темными полосами, колеблющих даль, как некий кристалл.
Цигель же был далек от восприятия этих чудес, вдобавок подташнивало. Он спустился в салон, где одиноко сидел человек, которого он еще заприметил в столовой гостиницы. Тот всегда появлялся один. Костюм на нем был мешковат, будто с чужого плеча, да и манеры выдавали явного провинциала.
Цигель только собирался погрузиться в глубокое кресло и, закрыв глаза, попытаться одолеть тошноту, как услышал, совсем рядом, едва слышный, несколько неуверенный, даже смущенный голос:
– Вам привет от Аверьяныча.
Цигель несколько секунд не открывал глаз, думая, что это ему послышалось. Разлепив веки, увидел сначала сбитый набок галстук и несколько измятую рубаху под лацканами костюма подсевшего к нему провинциала. Только такой мог облачиться в костюм и галстук в эту, по сути, туристическую поездку, явно выделяясь среди остальных, одетых по-спортивному.
– Давно вы его видели? – оторопело спросил Цигель, наконец-то придя в себя.
– Я его никогда не видел.
– То есть? – если бы не было названо имя Аверьяныча, Цигель подумал бы, что это провокация.
– Я сам из Днепропетровска, – простодушно сказал человек, – впервые за границей. Тут, в Скандинавии, у меня ведомый. Ну, мой шеф по просьбе Аверьяныча дал мне задание – заодно встретить и вас. Аверьяныч просил передать, что высоко ценит вашу работу.
В голосе человека слышались знакомые Цигелю нотки уважения, граничащие с подобострастием. Подобные нотки он хорошо запомнил в разговорах Аусткална с Аверьянычем. Понятно было, что это офицер КГБ невысокого ранга, сумевший привлечь к сотрудничеству явно еврея, такого же, как сам он, Цигель. Вот и получил в награду поездку за границу.
– Как вас величают?
Два прежних связных так и не назвали Цигелю своих имен.
– Здесь? Христиансен, – с готовностью ответил человек.
– Вы знаете норвежский язык?
– Нет, лишь немецкий. Прохожу, как скандинав, родившийся в Германии.
– Тут со мной жена. Сейчас на палубе. В любой момент может спуститься. Что Аверьяныч велел мне передать?
– Велел передать вам устно, что место вашей работы очень для них важно. Потому вы должны вести себя с повышенной осторожностью. Оплату вам повысят. Понятно, что отпуск вы можете получить лишь через год, поэтому в срочных случаях вам следует связываться по этому телефону, – фальшивый скандинав Христиансен подал Цигелю листок, – там знают о вас.
– Где там?
– В русской церкви. В Иерусалиме. Вот вам пленки для фотоаппарата и шифровальный блокнот. Все, что вы передавали, пришло в хорошем состоянии. Да, и еще. Не посоветуете ли мне, что следует купить в подарок шефу?
В этот миг по ступеням резво сбежала жена. Деться было некуда. Хорошо, что Цигель успел все, переданное ему, спрятать в карманы.
– Познакомься, Дина, господин Христиансен, турист из Германии, неплохо знает русский. Случайно разговорились.
– Очень приятно, – неожиданно с акцентом сказал Христиансен, целуя руку жены.
«Чудеса», – подумал про себя Цигель.
К ужину Христиансен в столовой не появился.
– Где же твой новый приятель? – спросила жена.
– Какой он мне приятель? Просто перекинулись несколькими словами. Наверно, уже уехал.
– О чем же были эти несколько слов, если не секрет?
– Дина, что с тобой?
– Ты законченный идиот, – в голосе жены дрожали панические нотки, – ходишь, разинув рот и ворон считаешь. За тобой следят. Я это уже давно заметила. Ты же на такой работе, но отчета себе не отдаешь. Все. Завтра улетаем домой.
– Но мы же собирались посетить музей и дом Эдварда Грига. Ты же мечтала об этом.
– Никаких Григов. Нам нельзя здесь ни минуты оставаться.
