Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители
Речка эта течет где почти ручейком, а где растекается плесами. Соблазнительно было думать: «Вот тут Аксаков мог сидеть с удочкой. И вот тут тоже…»
Бугурусланка с тех давних времен, конечно, неузнаваемо изменилась. И я подумал: нынешняя речка не могла бы дать ему то богатство впечатлений и радости, которые видим мы в бессмертных его «Записках».
Присев на одном особом привлекательном месте, за час не увидели ни единой поклевки. Только бесстрашный бобр, добывавший древесное пропитанье на берегу, бултыхнулся в воду так, что волна закачала наши два поплавка.
Аксаков был рыболовом отменным, живя то в родной лесостепи, то в Подмосковье, знал всякую и не мелкую рыбу, жившую в абрамцевской Воре и в родной Бугурусланке.
В каком-то из опубликованных писем прочел я, как в Абрамцево к Аксакову (уже знаменитому) приехал в гости Тургенев. Автор книги об ужении рыбы, конечно, сразу же решил угостить его сиденьем у Вори.
Сели в хорошем месте. И, к радости знатного рыболова, сразу клюнуло у Тургенева, и тот выдернул из воды большого язя. Потом вторая поклевка, но опять у Тургенева. И тот (новичок в ловле) опять умело подсек добычу. Третья поклевка опять была у Тургенева. Возможно, рассказчик в письме кое-что и придумал, написав: «Аксаков схватил свою снасть и демонстративно побежал к дому».
И еще одно, уже трогательное свидетельство. Рыбалку Аксаков любил до конца своих дней. Почти ослепнув, он не различал уже на воде поплавка и узнавал о поклевке по дрожанию удилища. Для этого рыба, конечно, должна была быть немаленькая. И она в Бугурусланке была.
По берегу речки перед закатом солнца мы с Александром и Сергеем Ждановым прошли за селенье на вершину холма. Отсюда дома в Аксакове виднелись со спичечный коробок, коровы и овцы — козявками, а речка голубою ниткой вилась по зарослям, к которым приближались острова из мест, переходящих тут в оренбургскую степь…
Прочтите или перечитайте Аксакова!
Сегодня на речке Бугурусланке.
Фото автора. 23 июля 2009 г.
Ученье — свет
(Окно в природу)
Обратите внимание на необычный снимок медведей. Без пояснений видно — выговор. И серьезный. Но только за шалость. За провинность мать должна бы беззаботному сорванцу дать затрещину — у медведей это в порядке вещей, воспитание этого требует.
У всех высших животных воспитанье потомства — не только кормленье, это целая школа приспособления к жизни: избеганье опасностей, добывание пищи, приемы охоты, самолеченье. Инстинкт свое делает. Но кое-чему надо учиться. На примере волков и медведей это особенно хорошо видно. Медведица — мать внимательная. На защиту своего отпрыска бросится, рискуя собственной жизнью. Она может быть ласковой. Но на глаза наблюдателей часто попадаются такие вот сцены, как эта.
Уморительная картина: мать за что-то строго выговаривает шалуну-сыну. Учеба у высших животных — важнейшее средство приобщенья к суровой жизни.
Иногда с матерью ходят два медвежонка — прошлогодний и маленький «прибылой». Старший («пестун») уже опытен — жизнь его обласкала, где ущипнула, многому он научился, наблюдая поведение матери. Мать этот опыт учитывает, поручая младшего медвежонка старшему, и тот обязан младшего «пестовать» — опекать. Охотник в Сибири рассказывал, как наблюдал переправу медвежьей семьи через реку.
«Вода была неглубокой, но быстрой. Мать перешла поток, уверенная, что «пестун» поможет малышу его одолеть. Но «пестун» перескочил воду, отряхнул брызги так, что в них радуга засияла, и побежал к матери. А младший скулил на том берегу, испугавшись теченья. Любопытно, что мать на помощь ему не бросилась. Подскочила она к «пестуну» и отвалила ему по заду такую затрещину, что тот кубарем покатился с откоса. И «пестун» понял, за что получил наказанье, — вернулся к брату и увлек его в воду.
Мать спокойно наблюдала с берега эту картину». Все живое, рождаясь, уже имеет какую-то программу действий и поведения. Например, плести паутину паук не учится. Опыт предыдущих поколений закодирован в его нервной системе, незаурядное мастерство паука — врожденное. Можно привести еще немало примеров из жизни других животных, когда, рождаясь, малыш уже имеет минимум знаний, чтобы существовать. Птенец в яйце нажимает на скорлупу «яйцевым зубом» и разрушает ее, чтобы выйти на свет. Оперившись в гнезде и вылетев из него, птенец уязвим. Шанс выжить заключается в том, чтобы ввиду опасности (подлинной или мнимой) затаиться, не шевелиться. К этому малыша побуждает условный сигнал матери: «Не двигаться, замереть!» И так поступают не только птицы, но и малыши крупных животных — оленята, кабанята. Чтобы они совершенно слились с окружающей обстановкой, природа снабжает их камуфляжем: оленят — «солнечными пятнышками», кабанят — полосками.
Но пассивная эта защита долго хранить не может. Жизнь требует движенья. И если у насекомых почти на все случаи жизни есть наследственная программа поведения, а опыт, учеба играют роль очень малую, то животным высшим без учебы трудно приспособиться к меняющемуся миру. В их мозгу есть как бы чистые листы, на которые будет записан их собственный опыт жизни.
Приобретение опыта — это часто метод проб и ошибок, чреватый опасностями. Рождаясь, мы не знаем, что дверца у печки горячая, и, только обжегшись, будем это хорошо знать. В детстве, помню, я лизнул заиндевевший замок и поплатился за это кожей на языке. Уберечься от этих опасных проб малышу помогают те, кто опытом жизни уже владеет, — мать, старшие братья, сестры, все окружающие.
В природе эта учеба идет непрерывно. Для хищников очень важно научиться приемам охоты. Но поначалу врожденное чувство надо как следует пробудить. И родители — к примеру, волки и лисы — приносят к логову еще живую добычу. На ней молодые волчата и лисы «пробуют зубы» — крадутся к жертве, находят наиболее уязвимое место.
Уроки же настоящей охоты повзрослевшая молодь получает, наблюдая, как действуют родители. Волки, например, специально устраивают показательные загоны, давая возможность молодняку все как следует видеть, а самым инициативным и сметливым — отличиться. Так копятся опыт и знания. Волчонок должен усвоить, например, что лося надо бояться спереди, а лошадь сзади, что женщина в лесу не так опасна, как мужчина, что мужчина, шумно работающий с топором, не так опасен, как тихо идущий с ружьем, что оленя и лося зимой очень выгодно выгнать на речку — на льду эти жертвы беспомощны. И так далее. Книга учения велика. Не всем удается осилить ее без ошибок. А ошибка часто стоит ученику жизни. Потому-то больше всего животных гибнет в раннем возрасте. А успешно прошедшие школу учебы живут долго. Хотя учиться надо всю жизнь.
Всю жизнь и учатся, ибо окружающий мир может резко меняться, в нем появляются новые выгодные возможности, но чаще возникают опасности и осложненья. Это меньше касается тех, кто живет в устоявшемся мире — где-нибудь в непролазной тайге или в джунглях. Тем же, кто приспособился жить но соседству с людьми, надо быть постоянно готовыми к переменам и неожиданностям. Надо постоянно учиться.
Любознательность, присущая всему живому, — главный двигатель приспособления к жизни. Заметив что-нибудь необычное в окружающей обстановке, все животные стремятся верно оценить новшество даже с риском для жизни. Им крайне важно знать, как следует впредь к новшеству относиться. Пингвины в Антарктиде, впервые увидев людей, совершали в поселки «экскурсии», наблюдая, как люди передвигают грузы, стучат молотками. Убедившись, что невиданные пришельцы ничем пингвинам не угрожают, птицы перестали ходить в поселки, а у себя на льдинах людей ничуть не боятся.
В других местах чаще бывает наоборот. Лучше всех знают наши повадки волки. Обитая рядом с людьми, эти звери, с одной стороны, панически их боятся, с другой — умом и хитростью извлекают из сожительства пользу. В глухой тайге волка не встретишь.
Волки держатся в обжитых человеком местах: тут можно украсть овечку, собаку, спастись от голода на скотомогильнике. Но ухо надо держать востро — все время ждать ответных козней от человека. Волки научились «не возникать», когда человек обнаруживает их логово. Волчица с тоской издали будет смотреть, как лесник бросает в мешок волчат, но даже не подаст голоса. Это опыт уже множества поколений зверей. Те, кто пытался защитить логово, погибали — отбором закрепилась терпимость к нестерпимому грабежу. Волк, находясь в сознательной близости к человеку и причиняя ему нередко очень заметный урон, все время боится подвоха. Его путает все необычное, новое в окружающей обстановке. И охотники на волков давно это поняли. Выследив стаю, они окружают место лежки зверей бечевкой с флажками. И волки не в силах перепрыгнуть, перескочить этот ничтожный с точки зрения здравого смысла барьер. В поисках выхода из оклада полки попадают под выстрел. Но один раз вгорячах, с испугу или в отчаянии перемахнув флажки, полк уже не будет панически их бояться и постарается другим показать безопасность пересеченья магической линии.
