Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители
Снарядили команду и стали искать. Недолго искали. Из покрытого уже инеем стожка сена вдруг выскочил черный похититель колхозного добра и тут же в зарослях скрылся. А за ним из стога вылезли блондинистые беглянки. И, как бы с одна пая вину, безропотно затрусили на ферму. В апреле у трех блондинок появились полосатые поросятки. Очень хотели их воспитать, но, видно, действовали неумело — все околели.
А вот жена директора Окского заповедника Оксана Приклонская сумела вырастить кабаненка, которого мы подобрали во время весеннего половодья среди безбрежной воды. С ботинок был этот малыш, но Оксана выходила страдальца. И какой вырос на туристских гостинцах — верхом можно было ездить на нем!
Дикие животные к родне одомашненной тянутся. На базе, где держат зверей для съемок в кино, я увидел однажды умилительную картину: в просторной вольере на полочке для лежания нежилась рысь, а ее, как подушку, облепили местные кошки, пришедшие навестить родственницу.
Но иногда сближаются персоны, биологически друг от друга далекие. Например, записана у меня дружба собаки и селезня, выросшего из птенца дикой утки на сельском дворе. Друг без друга жить не могли. Селезень спал на спине у Трезора в будке. Кобелек переплывал речку, если видел, что селезень перелетел на другой берег.
Интересные отношения наблюдал я у Волги на кордоне Сотовом между волком и матерой свиньей. Кордон осаждали жившие в междуречье волки. Лесник обнаружил весной их логово. Волчица скрылась, оставив пять еще незрячих волчат. Четыре из них погибли, а одного лесник вырастил.
Я оказался на Сотовом, когда Волчок был уже почти взрослым. Держали его на цепи, но вечером, после того как куры собирались на насест ночевать, его выпускали побегать и даже брали в лес на прогулки. Для меня специально Волчка спустили с цепи, и я наблюдал, как вместе с огромной свиньей Зинкой он ел из одного тазика. Но интересовала его не столько еда, сколько игра с приятельницей. Волчок к ней подкрадывался и, скользнув зубами по боку Зинки, смотрел, как на это она реагирует.
Свиньи — существа далеко не глупые. Но Зинка не ведала, кто с ней играет. Между тем Волчок, осмелев, стал тянуть приятельницу от таза за хвост. Кончилось все недели через три тем, что волк стал присматриваться, а потом и охотиться на кур и гусей. Жизнь молодого активного зверя пришлось скрепя сердце укоротить…
С собаками (потомками волков) у серых отношенья особые. Когда волков мало, волчица ищет кавалера на время течки среди собак. Но обычно волки режут «родню» даже охотнее, чем овец.
А там, где волки человека не знают, ведут себя безбоязненно. К таежному жилищу Агафьи Лыковой прибилась, как показалось отшельнице, большая собака. Она бегала возле хижины, играла с Дружком, выпущенным по этому случаю из будки. Агафья решила, что видит собаку, потерянную охотниками. А через день «собака» в ста метрах от избушки зарезала марала и приглашала Дружка на трапезу. Только тут таежница поняла, что к жилищу прибился еще «неграмотный» волк. Охотники из геологической партии, жившие в двадцати километрах, без труда выследили хищника и подтвердили: волк! За «неграмотность» зверь заплатил своей шкурой.
Соприкосновенье домашних животных с дикими — явленье не очень редкое. Я знаю историю, как во дворе прижился с поврежденным крылом журавль. Авторитет у этой крупной осанистой птицы был исключительным. Журавль не терпел во дворе ни драк, ни ссор — унимал по глупости лающую собаку, оберегал у наседки цыплят, давал покормиться слабым, кого от еды оттесняли более сильные, пытался мирить дравшихся петухов. Любопытно, что вынужденная неволя журавля нисколько не тяготила, жил так, как будто ничего плохого с ним не случилось.
А в заповедном поселке Борок на Рыбинском море во дворе орнитолога Вячеслава Васильевича Немцева жил выращенный из птенца филин. Ему предоставлена была свобода. Он улетал куда-то, но всегда возвращался в сарай через оконце в боковой части крыши. Увидев своего покровителя, филин приветливо щелкал клювом.
И вот картинка. У егеря Евгения Борисовича Шорохова в селе Синодное Пензенской области в загородке площадью с футбольное поле обитают три разные персоны: дикий кабан, помесь кабана с домашней свиньей и черный козел, которого егерь зовет Гришкою за распутство. Серьезных драк и соперничества тут не бывает, но иерархия утвердилась.
Все важные решения — где кому спать, кому первому есть, где спасаться от солнца или мнимой опасности — принимает кабан. Его подруга — дородная «мулатка» — в споры с выходцем из лесов не вступает, но интересы свои защитить может. Козел же Григорий все время держится в стороне. Характер побуждает его временами подраться, и он с разбега ударяет рогами кабана в бок. Но тот поддает его рылом так, что Гриша летит подобно мячу на край территории. Некоторое время потом он стоит неподвижно и что-то обдумывает. Всегда это план новой атаки на кабана.
И еще страдает Григорий от пчел с расположенной рядом пасеки. Кабана и свинью пчелы жалят так же, как Гришку, но подкожный их жир, видимо, не дает яду действовать. А Гришку пчелы жалят «результативно», как говорит егерь. Он аж взвивается на задних ногах. «Отсадить бы надо козла куда-нибудь в сторону. Уже пробовал. Но Гришка один скучает. Мятежный характер его ищет драки. И тут рядом с пчелами и в скоротечных столкновениях с кабаном он, кажется, видит смысл жизни», — весело философствует егерь, давая козлу с ладони кусочки подсоленного хлеба. Вот так и живет эта троица в загородке.
Козел Григорий тут — третий лишний.
Фото автора. 2 июня 2009 г.
Таежный тупик
(Окно в природу)
Свечка еще горит
«Лето какое-то ломкое — то жарко, то холодно», — определила Агафья. Попали мы в таежное ее убежище после трехдневного сидения у Телецкого озера — не пускали низкие облака над горами. Наконец утром всех разбудил торжествующий голос одного из пилотов: «Ребята, видимость — миллион на миллион!» Это форма радости летчиков при виде чистого неба.
Летим знакомым маршрутом. Позавчера, как оказалось, тут (19 июня!) падал снег. В глубину долин снежинки, тая, не долетали, а на вершинах, как раз выше полосы леса, снег лежал белыми шапками. Из-под него вниз узловатыми ломкими нитями серебра бежала вода. В пространстве между таежными, похожими на штыки елями и пушистыми кедрами изумрудным покрывалом сияла молодая трава. А в самом низу ущелий бушевал водой переполненный Абакан.
Агафья нас встретила с вязанкой зеленой лозы для коз на каменистой отмели, где мы сели. Меня приветствовала, улыбнувшись: «В тридцать четвертый раз прилетаешь». Чтобы поразить летчиков крепкой памятью «хроникера», спрашиваю у Агафьи: «А какое нынче число?» Как всегда, не моргнув, отвечает: «21 июня по-новому и 8 июня 7517 года от сотворения мира».
Летчики и специалисты-экологи улетают по своим делам, пообещав прилететь сюда вечером либо, если позволит погода, завтрашним утром.
Идем с Агафьей тропинкой вдоль ревущей от избытка воды реки. Кое-где останавливаемся. Моя спутница поясняет: «Вот тут я приготовилась вылить из себя воду. Слышу, какой-то шорох. Засветила фонариком — медведь в трех шагах жрет рыбу из сети. Пришлось дать выстрел. Зверь, дристанув, убежал, а у меня тоже коленки дрожали». На пеньке у дорожки лежит большой иссиня-черный камень. Я разглядываю его, а спутница поясняет: «Это кремень. Вода откуда-то прикатила, прямо как подарок его приняла. Без кремня огня не добыть». Еще большой по размеру камень я видел у лыковской верхней избы. То был «стратегический» запас кремня, которого хватило бы на несколько поколений жильцов в тайге. «Там камень и остался лежать. Но я уже четыре года не была у верхней избы, не знаю, что там теперь». (Вечером Агафья показала мне весь припас для старинного добыванья огня: кусок кремня, плоскую плашку стального кресала, трут из лоскута плотной малиновой ткани и березовый туесок для храненья всего богатства по производству огня в любую погоду.) И трогательный знак на пути: прямо на тропке красуется кустик ярко-желтых цветов. Агафья, чтобы ненароком ночью его не смять, обложила кружочком камней.
Кремень, кресало и трут для старинного способа добыванья огня.
Этим летом Агафье Лыковой исполнилось шестьдесят четыре года.
Что еще мы увидели? Сваленную в кучу «занавеску» из прочных прутьев. Ее клали на «кобылы» из бревен, а в прогалах крепили «морды» — ловушки из хвороста, в которые попадали шедшие на зимовку хариусы величиною с ладошку. Теперь подобная ловля не под силу Агафье. Добывает рыбу не очень уловистой сетью.
