Александр Галкин - "Болваны"
- Что вы называете "хэппи эндом"? - уточнил Богоявленский, записав Мишин ответ.
- Мы бессмертны. Мы живем много раз. Существует несколько измерений. Наш мир - это как один ящик в большом шкафу. А кроме этого ящичка, еще сотня других. И даже в нашем ящике содержится не один десяток миров, параллельных миров, если хотите. Это все равно что матрешка. Наш мир -- самая маленькая матрешка внутри других, покрупней. Или луковица... Об этом говорит каббала. Об этом же говорят индийские йоги. Они считают, что человек состоит из семи тонких тел, помимо обычного видимого физического тела, и внутри этих тел еще семь чакр - источников энергии, вроде вращающихся изнутри наружу воронок. Человек может путешествовать по этим мирам во сне или наяву - в результате йоговских упражнений. Его связывает с этим миром один только тонюсенький энергетический шнур, который прикреплен к макушке. (Лунин нагнул голову и похлопал рукой это место, демонстрируя его психиатру.) Йог делает из себя энергетический дубль, или астрального двойника, и посылает его путешествовать на другую планету: на Марс, или Меркурий, или Юпитер. Он встречается там с такими же дублями и теми, кто населяет эти планеты. Быть может, это когда-то давно или недавно умершие. А Бог все это контролирует. Это не человек, не личность. В церкви люди заблуждаются, думая, что Бог - это дядька с бородой. Бог - это Абсолют, Атман и одновременно Брахман... Я три года жил со страхом смерти. И вот теперь я поверил в хэппи энд. А иначе нельзя жить.
- Откуда вы всего этого набрались? - Богоявленский не мог скрыть гримасу брезгливости. Он с трудом сдерживал раздражение.
- Об этом пишут Рамачарака, Вивекананда, Даниил Андреев.
- Бред сивой кобылы, - отрезал психиатр. - Закончим. Осталось чуть-чуть. Почему "лошадь - богиня Кали"? Вы думали целых 15 секунд.
- Лошадь, собственно, ассоциировалась у меня с Ницше. Ницше сидел в Базеле, в своем кабинете, и смотрел в окно. Он увидел, как кучер зверски бьет лошадь. Ницше сбежал вниз, подбежал к лошади и обнял ее. Кучер по инерции продолжал бить. Кнут попал и по Ницше тоже. Так Ницше сошел с ума. То же самое было с Рамакришной. На его глазах били буйволов, а рубцы появлялись на его теле. Он в этот момент молился богине Кали. Это очень странная богиня: у нее изо рта торчат клыки, в руке она держит меч, широко раздвигает ноги и показывает свою окровавленную вагину. Как такой демонической богине, которой приносят кровавые жертвы, можно молиться?! Да еще впадать в экстаз?! Не понимаю... Я не верю в этих богов, в которых верил Рамакришна, не верю в эту Кали...
- Почему "шахматы - Ассоль"? 14 секунд.
- Грин отлично знал, что таких женщин, как Ассоль, в реальной жизни не бывает. У него есть в каком-то рассказе понятие "несбывшееся". Вот Ассоль - это несбывшееся. Так же как и Артур Грей. Ассоль - пешка. Пешка ждет принца. И принц к ней приходит. В шахматах пешка тоже может стать королевой, если дойдет до противоположного поля, то есть до края, до бездны отчаяния. Тогда, быть может, случится чудо...
- Мы выбьем из вас эту мистическую дурь! - Богословский хлопнул ребром ладони по столу и отпустил Лунина на полдник. Завтра поутру психиатр ждал Мишу в своем кабинете. Всю ночь он обещал думать и анализировать юнговский тест.
Глава 3. СЛУЖУ СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ!
1.
- Трусы спустить! Ниже, ниже... Обнажить крайнюю плоть! Ну-у-у!.. Что ж ты такой тупой! А еще с бородой! Член обнажи! Вот! Приподнять мошонку! Кру-у-у-гом! Ноги шире плеч! Раздвинуть задний проход... своими руками... Ещё! Сильней, сильней... Наклониться вперед! Т-а-а-к! Руки не отпускать... Встать прямо! Кру-у-гом! Лицом ко мне! Мочишься в постель? Нет? Трусы поднять. Следующий! Фамилия? Гусаков? Трусы спустить...
Птицын с облегчением отошел от этой маленькой крикливой бабы в белом халате. Стоя спиной к окну, метрах в трех от очередного призывника, она, не скрывая брезгливости, проводила досмотр мочеполовых и анальных органов. Как она могла что-нибудь разглядеть на таком расстоянии, Птицын искренне не понимал. Хотя все дело в опыте. Если каждый год лет десять подряд работать на призыве (а Птицын давным-давно, года три назад, заприметил ее по прыгающей, ковыляющей походке хромоножки), то не только набьешь глаз и натрудишь руку, но и поневоле превратишься во врага рода человеческого: созерцать ежедневно по три сотни задниц - и при этом не поддаться соблазну отправить все эти мерзкие волосатые задницы на фронт, под пули афганцев, - невозможно.
Впрочем, навряд ли эта женщина на самом деле испытывала какие-нибудь чувства. На призыве работают люди с особой закалкой. У них нет нервов, сердца, души и прочей сентиментальной чепухи, которой снабжены все остальные простые смертные.
Птицын встал в очередь к ушнику. Перед ним стоял рыхлый, мясистый парень в семейных трусах с ромбами. Голова Птицына чуть-чуть не доставала ему до копчика. Парень переминался с ноги на ногу, и его туловище, похожее на холодильник "Саратов", плавно покачивалось. Короткие по сравнению с туловищем руки и ноги служили противовесом, удерживая от падения качающийся холодильник.
Привалившись к подоконнику в коридоре и разглядывая в окно серый облупившийся забор, Птицын вполуха слышал и вполглаза видел, как этот парень, встряхивая копной черных волос, вперемежку со сплошным потоком матерной речи сообщал другим юнцам, что будет проситься в ВДВ. Птицын тогда подумал, что гиганты - самый благодарный материал для тотальной пропаганды. Они верят всему тому, что им накануне скажут по телевизору: например, что защищать Родину-мать - священный долг каждого гражданина или что настоящий мужик должен послужить, иначе он не мужик, что "нештяк быть десантником: всякому дашь в рожу".
Очередь быстро рассосалась. "Десантник" босыми ногами встал на два громадных, вцементированных в пол человеческих следа спиной к врачу и стал повторять за ней трехзначные числа, которые она в метре от него скандировала громким шёпотом: "Триста двадцать семь, шестьсот сорок четыре..." Птицын вскоре занял место "Десантника". Врач раздражалась, потому что ей по несколько раз приходилось повторять одно и то же число. Птицын был слегка глуховат и знал об этом. Наконец, закончив, она спросила:
- Жалобы есть?
- У меня было сотрясение мозга... Я лежал в 915-й горбольнице. (Птицын крепко держал в памяти советы Кукеса и потому каждому врачу торжественно докладывал о своем сотрясении.)
- Ну, это... к невропатологу...
Птицын оделся и из кабинета вышел в коридор. Голые, в одних трусах, призывники ежились от холода.
Из врачей оставался только невропатолог да еще психиатр. Казалось бы, ничего плохого случиться не должно: у него в кармане лежала симпатичная зеленая бумажка в пол-листа с диагнозом: "Посттравматическая энцефалопатия с начальными явлениями гидроцефалии. Артериальная гипертензия II стадии". Когда летом прошлого года Птицын получил выписку из 915-й горбольницы, он был страшно горд собой: "Я сделал это! Ай да, Птицын, ай да, сукин сын! Человек - творец своего счастья!" и прочее. Сегодня, однако, он почему-то шел в военкомат, помимо всегдашней гадливости к этому заведению, еще и с каким-то странно-тревожным чувством. В таком настроении, по-видимому, находится бычок, когда его ведут на живодерню.
Чтобы подбодрить себя, Птицын по дороге в военкомат играл с собой в незамысловатую игру: "7-7" - мое счастье". Он выискивал автомобильные номера, где дважды повторялась цифра "7". Он загадал, что если от дома до военкомата ему попадется 7 машин с двумя семерками на номере, то все будет отлично. Таких машин оказалось только четыре.
Вторая неприятность - бесконечные затяжки. После того как в 9 утра у дежурного лейтенанта на вахте прозвенел будильник, и толпа призывников, предъявляя лейтенанту повестки, тоненькой струйкой потекла через турникет, военкоматовские начальники вовсе не торопились начать медкомиссию, и толпа призывников прождала в коридоре четвертого этажа полтора часа, пока всех не согнали на третий, в Красный уголок.
Птицын сел с краю на откидывающийся, как в кинотеатре, стул. Красный уголок был украшен зажигательными плакатами блекло-зеленого цвета, на которых улыбающиеся или, напротив, сосредоточенные солдаты метали гранаты, маршировали по плацу, разбирали автомат Калашникова под присмотром доброжелательных офицеров-наставников. На сцене стоял стол под зеленым сукном и трибуна. Справа от сцены на стене висели портреты Суворова, маршала Жукова, министра обороны Устинова и портрет Черненко с лицом хитроватого чукчи.
За столом сидели полковник, капитан и старший лейтенант. По их тоскливым лицам Птицын увидел, что собрались они здесь для галочки, отбывая утомительную общественную повинность. На трибуну нехотя взгромоздился лысоватый капитан. В кулаке он сжимал свернутую в трубочку газету, которую положил на трибуну.
- Товарищи призывники! - начал он торжественно, после чего как следует прочистил горло, откашлялся, и продолжал: - Вы знаете... как его... наше положение... нашей социалистической родины... Американский, это вот, империализм... наступает... Наша родина в кольце... И все эти... тоже... США, Германия, Италия, Израиль, Франция и другие... они хотят сдавить нам... как его... горло. Не получится! Советский Союз... не выйдет... У фашистов не вышло... И у США... Пусть не надеются... Они все узнают, это вот, как его, наш кулак... русский. И Афганистан не получат...
