Питер Абрахамс - Живущие в ночи. Чрезвычайное положение
— Да.
— Вы здесь живете?
— Снимаю комнату.
— Если не ошибаюсь, вы учитель?
— Да.
— Он работает в стеенбергской школе, — рявкнул Септембер, впервые раскрыв рот. Эндрю облил его презрением.
— Я вижу, ваши люди неплохо информированы.
— Мы вас спрашиваем не об этом.
— Тогда продолжайте.
— Вы член Панафриканистского конгресса?
— Изволите шутить?
— Вы член ПАК?
— В Панафриканистский конгресс принимают только африканцев. А я официально зарегистрирован как цветной, хотя и не знаю, с чем это едят.
— Вы член ПАК?
— Нет.
— И не член Африканского национального конгресса?
— Нет.
— Состоите в какой-нибудь левой организации?
— Только в клубе настольного тенниса на Оттери-роуд и в культурном обществе при стеенбергской школе.
— Предупреждаю, я спрашиваю серьезно.
— Откуда я могу знать, что вы понимаете под «левыми организациями»?
— Разве ваши друзья не объяснили вам? Вы очень популярны в некоторых кругах.
— В самом деле?
— Как вы только что упомянули, наши люди неплохо информированы. Вы учитель. От кого вы получаете жалованье?
— Я его не получаю, а зарабатываю.
— Я хотел бы осмотреть вашу комнату.
— Обыскивайте.
Эндрю почувствовал, что слишком много болтает. А ведь его предостерегали, чтобы он держал язык за зубами. Нужно взять себя в руки. Он впустил их в свою комнату. Блигенхаут провел пальцем по рядам книг.
— Ничего запрещенного?
Эндрю молчал. Сержант достал с полки пачку непроверенных школьных сочинений. Эндрю с облегчением заметил, что портфель унесли.
— Это сочинения на тему «Проблемы современного юношества и внешкольные занятия».
— Ну, внешкольных занятий у вас больше чем достаточно. Могу я осмотреть вашу сумку?
— Что?
— Ваш портфель. В чем вы носите книги.
— Я оставил его в своем шкафу, в школе. Можете позвонить директору.
— Зачем? Благодарю вас. До свидания. Передайте наш привет Руфи Тэлбот.
Агенты ушли… Значит, уже пронюхали, что он встречается с Руфью? Неприятная история. Придется ей позвонить. Или нет, это рискованно. Лучше ее где-нибудь повидать. Договориться о встрече в укромном уголке. Может быть, в университетской библиотеке?.. Он вздрогнул и внезапно ощутил, что у него начинает болеть голова.
— Мистер Д.?
— Да?
— Что-нибудь серьезное?
— Да нет, все в порядке.
— Я приготовлю вам кофе. Портфель в ванной.
— Большое вам спасибо.
Спать ему расхотелось, и он завалился на кровать, устремив взгляд в окно, где уже брезжил рассвет.
Это было в четверг. Вечером он повидался с Руфью и предупредил ее, что надо быть осторожнее. За ними следят. Конечно, миссис Каролиссен можно доверять, но надолго ли ее хватит?
Кенилворт… Винберг… Виттебоум… Благоразумнее всего уехать куда-нибудь на некоторое время. Со школой, пожалуй, нетрудно уладить. Можно будет позвонить Де Ягеру, а потом раздобыть медицинскую справку. Пахнет новыми полицейскими налетами; на этот раз, вероятно, с арестами, и ему вовсе не улыбается, чтобы его сцапали. Он не дастся им так легко — ни Блигенхауту, ни Септемберу, ни всей этой гнусной своре. «Вот попал в переплет!» — думал Эндрю, в то время как поезд подходил к Пламстеду.
Глава третья
Выйдя из здания вокзала, Эндрю купил свежий номер «Кейп аргуса» и посмотрел на небо в серых и черных пятнах. Автобус должен подойти в восемь десять. Он взглянул на часы. Еще добрых тридцать минут. Что ж, теперь надо запастись терпением и ждать. И нет ни малейшей гарантии, что автобус придет вовремя. Стоишь и ждешь, а за твоей спиной выстраивается длинная очередь…
Все вокруг возбужденно толковали о событиях дня. Несколько человек были в Кейптауне и видели, как полиция разгоняла толпу на площади. Другие говорили о забастовке, которая, очевидно, проходила успешно. В разговорах этих звучала смесь страха, уверенности, беспокойства, тревоги, облегчения, сомнений, бахвальства, неукротимой расовой гордости и безразличия. Минута шла за минутой, а автобуса все не было, и настроение толпы стало заметно падать; если прежде оно походило на бодрый джазовый ритм, то теперь напоминало тихую, печальную мелодию блюза. Разговаривали уже не так громко. Беззаботный смех сменился перешептыванием, а потом и задумчивым молчанием. Заморосил мелкий дождь. «Хоть бы скорее подошел автобус!» — мечтал Эндрю. Автобусы на линии для цветных всегда задерживаются. Вечная история! С опаздывающих автобусов мысли его перескочили на полицейские репрессии, похороны, в которых участвовало столько народу, и утренние обыски, а затем на миссис Каролиссен и Руфь. Может быть, это слабое утешение, но о Руфи, по крайней мере, приятно думать. Хорошенькая, с чуть вздернутым носиком и черными волосами. Если бы только она не подводила глаза этой дрянью! Но ведь она учится на театральном отделении.
Забавно, как они познакомились с Руфью. Через Браама де Вриса. В тот вечер, когда Браам пригласил его на ужин. Занятный тип этот Браам. Африканер из какой-то забытой богом деревушки Оранжевой Республики, он поступил в Кейптаунский университет, а после того как окончил его с отличием, стал ультралибералом и всячески подчеркивал свою принадлежность к богеме. Он кропал плохие стишки и, пожалуй, еще более бездарные политические статейки. В Движение он вцепился мертвой хваткой и окрестил себя лидером местного люмпен-пролетариата. Он нарочно ерошил волосы, редко мылся, носил грубошерстную куртку, шорты цвета хаки, и, когда дворники видели его на улице, они даже присвистывали от удивления. Одежда его была тщательно разорвана. Он был огорчен, когда правительство не объявило его коммунистом, и воспринял как личное оскорбление то, что его не арестовали по обвинению в подрывной деятельности.
Выйдя после первой лекции в шесть часов вечера, Эндрю увидел, что Браам ждет его на ступеньках лестницы. Через десять минут начиналась лекция по бухгалтерскому делу, и Эндрю торопился. Браам отрастил окладистую белокурую бороду и ходил с томным видом распятого Христа — это было тогда модно.
— Пойдем поужинаем?
— У меня еще одна лекция.
— Когда ты кончаешь?
— В семь.
— Ну что ж, я подожду тебя.
— Вряд ли я смогу пойти. У меня встреча с Эйбом.
— С кем?
— С Эйбом Хэнсло. Ты, наверно, его знаешь. Вы, кажется, познакомились в тот день, когда объявляли результаты. А возможно, ты его видел с Джастином.
— Он учитель?
— Да. Работает вместе со мной.
— Пригласи и его.
— Попытаюсь. Встретимся возле библиотеки.
— О’кей.
Эйб сперва отнекивался, но потом сдался на уговоры.
— Ты же знаешь, он чокнутый.
— Ну это ты уж слишком.
— Хорошо, тогда скажем — экзальтированный. Такие белые действуют мне на нервы. Ты понимаешь, о какого типа людях я говорю? Никогда не знаешь, как себя вести с ними. Когда они здороваются с черными, то слишком поспешно суют руку.
— Я убежден, что Браам — человек искренний.
— Я тоже. Видимо, это своего рода божественное возмездие: романтически настроенный белый, выпускник университета, во главе воспламененных черных масс. В этом есть нечто байроническое… Где он, черт побери, живет?
— Где-то на Бри-стрит. Ну пойдем.
— Хорошо, если ты так настаиваешь. Увидимся после занятий.
— Мы договорились встретиться возле библиотеки.
— Я приду прямо туда.
Когда в семь часов Эндрю и его друг явились на условленное место, Браам увлеченно беседовал с какой-то симпатичной белой девушкой.
— Это Руфь Тэлбот… Познакомься с двумя моими так называемыми цветными друзьями. Эндрю Дрейер и… извините, забыл…
— Абрахам Хэнсло.
— И Абрахам Хэнсло.
Девушка робко кивнула. Эндрю одним взглядом охватил всю ее стройную фигуру до точеных лодыжек.
— На чем мы поедем? — спросил Браам.
— У Эйба свой автомобиль.
— Прекрасно. Подбросите нас до моего дома?
— Разумеется, — небрежно кивнул Эйб. — Моя телега стоит возле гуманитарного факультета.
Они без всяких приключений доехали до центра и там остановились: Браам пошел купить хлеба. Эндрю почувствовал, что должен заговорить с Руфью.
— Вы с Браамом друзья?
— Пожалуй.
— И давно вы его знаете?
— Нет. Откровенно говоря, познакомилась с ним десять минут тому назад. Я сидела в библиотеке, а он подошел ко мне и пригласил поужинать. И вот я здесь. Все очень просто.
— А-а.
Последовало неловкое молчание. Эндрю нравился ее вздернутый носик. В ней было что-то кокетливое и даже немного озорное. Он не знал, хорошо ли это, но ему хотелось попросить ее рассказать о себе. Однако он смущенно молчал.
