Рейчел Джойс - Невероятное паломничество Гарольда Фрая
— С прибытием вас, Гарольд, — произнесла монахиня.
Она назвалась сестрой Филоменой и пригласила его войти. Гарольд вытер ноги, потом еще раз.
— Ничего страшного, — сказала сестра Филомена.
Но Гарольд не унимался. Он основательно потопал на пороге, затем поочередно приподнял ноги и проверил, не прилипла ли к подошвам грязь. Убедившись, что нет, он тем не менее продолжал скрести подошвами о жесткий коврик, как бывало в детстве, когда он старался угодить тетушкам, чтобы его впустили в дом.
Затем он нагнулся и принялся отдирать с ног изоленту, на что ушло немало времени, потому что клейкие обрывки липли к пальцам. Чем больше он усердствовал, тем больше жалел, что все это затеял.
— Наверное, мне лучше оставить обувь у входа…
В хосписе было прохладно и тихо. Пахло чем-то дезинфицирующим — запах напомнил Гарольду о Морин — и какой-то горячей пищей, возможно, картофелем. Наступив носком одной тапочки на задник другой, он стащил ее, затем проделал то же со второй. Стоя на полу в одних носках, Гарольд ощутил себя нагим и ничтожным.
Монахиня снова улыбнулась:
— Вам наверняка не терпится повидать Куини.
Она спросила, готов ли он к встрече, и Гарольд кивнул. Они бесшумно двинулись по коридору, устланному синей ковровой дорожкой. Никто вокруг не аплодировал, не было ни смеющихся медсестер, ни обрадованных пациентов. Был один Гарольд, идущий по чистому и пустому коридору вслед за объемным силуэтом монахини. Откуда-то будто бы доносилось пение, но, прислушавшись, Гарольд решил, что ему, наверное, померещилось. Может быть, просто ветер свистит в оконных рамах или кто-то кого-то окликнул. Он вдруг вспомнил, что забыл принести цветы.
— Все хорошо? — спросила сестра Филомена.
Гарольд опять кивнул. По левую сторону потянулись окна, распахнутые во внутренний садик. Гарольд с вожделением покосился на гладко выстриженную лужайку, воображая травянистую мягкость под своими голыми ступнями. Газон окружали скамейки, а дугообразные струи дождевальной установки подрагивали, искрясь в лучах проглянувшего солнца. Вдаль по коридору тянулась череда закрытых дверей. Гарольд не сомневался, что Куини ждет за одной из них. Он устремил взгляд в сад, неожиданно почувствовав, что ему страшно.
— Сколько, вы сказали, вы шли?
— О… — произнес Гарольд.
Чем дальше он шагал за монахиней, тем незначительнее представлялся ему проделанный путь.
— Долго.
Она сказала:
— Честно говоря, мы не пригласили сюда тех, других паломников. Мы видели их по телевидению. Они показались нам слишком крикливыми.
Она обернулась к нему и, кажется, подмигнула, но Гарольд не поверил своим глазам. Они прошли мимо полуоткрытой двери. Он нарочно не посмотрел в ту сторону.
— Сестра Филомена! — позвал кто-то немощным, похожим на шепот голосом.
Монахиня остановилась и заглянула в палату, взявшись руками за косяки.
— Я только на минутку! — пообещала она тому, кто позвал ее.
Сестра Филомена помедлила, отставив одну ногу назад на носок, словно танцовщица, обутая в кроссовки. Повернувшись, она одарила Гарольда сердечной улыбкой и сообщила, что они почти пришли. Он чувствовал озноб, и усталость, и еще что-то, выдавливающее из него остатки жизни.
Монахиня подошла к следующей двери и тихо постучалась. Прислушалась, замерев с поднятой рукой и приникнув к двери ухом, а затем рывком дернула ее на себя и заглянула в палату.
— А у нас гость! — объявила она куда-то в пустоту.
Отведя дверь к стене, сестра Филомена распласталась по ней, пропуская Гарольда вперед.
— Какой волнующий момент! — заметила она ему.
Он глубоко вздохнул, набрав воздуху откуда-то из самых ступней, и поднял глаза на распахнутый перед ним проем. Он увидел обычное окно, полуприкрытое тонкими занавесками, а за ним — убегающее вдаль серое небо. Деревянный крест на стене в изголовье простой кровати, под ней судно, а в ногах — пустой стул.
— Но ее же здесь нет!
У Гарольда отлегло от сердца. Сестра Филомена усмехнулась:
— Где же ей быть, как не здесь…
Она кивком указала ему на кровать, и, приглядевшись, Гарольд обнаружил на белоснежной наволочке чей-то едва заметный профиль. Рядом на подушке вытянулось что-то, напоминавшее тонкую бесцветную клешню, но, всмотревшись еще раз пристальнее, Гарольд вдруг понял, что это рука Куини. В виски ему ударило жаром.
— Гарольд, — обратилась к нему монахиня.
Она подошла совсем близко, и он разглядел сеть морщинок на ее лице.
— Куини немножко не в себе, ее терзают боли. Но она ждала вас. Как вы и велели.
Она дала ему пройти. Гарольд Фрай сделал несколько шагов, потом с бьющимся сердцем подступил почти к самой постели. И случилось так, что у изголовья женщины, к которой он прошагал множество миль, ноги вдруг едва не подвели его. Куини лежала без движения, повернув лицо к льющемуся из окна свету — можно было вытянуть руку и запросто коснуться ее. Гарольд не знал, спит она, или погружена в наркотическое забытье, или ждет кого-то другого, а вовсе не его. Что-то глубоко сокровенное почудилось ему в том, что она не шевелится и не замечает его присутствия. Ее тело практически не имело очертаний под простыней, оно было крошечным, как у ребенка.
Гарольд снял с плеча рюкзак и прижал его к животу, словно хотел отгородиться им от представшего ему видения. Затем двумя шажками подступил вплотную к Куини.
От ее волос остался невесомый белесый пушок, какой бывает на отцветших придорожных венчиках; их будто взметнул и сбил на сторону невидимый, но яростный порыв ветра. Сквозь волосы просвечивала пергаментная кожа черепа. Шея была скрыта под бандажом.
Куини Хеннесси оказалась не похожей на себя. Она была незнакомкой. Призраком. Пустой оболочкой. Гарольд оглянулся в поисках сестры Филомены, но в дверях уже никого не было. Монахиня куда-то скрылась.
Можно было просто оставить подарки и уйти. Черкнуть открытку. Идея написать Куини на прощание воодушевила Гарольда — можно придумать что-нибудь утешительное. Почувствовав внезапный прилив сил, он хотел уже ретироваться, как вдруг голова Куини начала медленное, но неуклонное путешествие прочь от окна, и Гарольд застыл на месте, не в силах отвести от нее взгляд. Сначала показался левый глаз, затем нос, правая щека, пока ее лицо полностью не обратилось к нему, и они наконец-то посмотрели друг на друга — впервые за двадцать лет. У Гарольда перехватило дыхание.
С головой Куини творилось что-то совсем скверное. Их было две — вторая росла из первой. Она начиналась примерно над скулой и выдавалась за пределы подбородка. Этот нарост, или лицо без черт, был таким огромным, что, казалось, он вот-вот прорвет кожу и исторгнется наружу. Правый глаз из-за него совершенно закрылся, оттянутый уголком к уху. Нижняя губа тоже сползла на сторону и провисла. Зрелище было нечеловеческим. Куини подняла иссохшую руку, словно заслоняясь от какой-то неприятной грезы. Гарольд застонал.
Он сам не ожидал, что издаст этот мучительный звук. Рука Куини нащупывала в воздухе нечто неосязаемое. Он укорял себя, что глядит на нее с нескрываемым ужасом, но ничего не мог с собой поделать. Открыв рот, он выдавил всего два слова:
— Здравствуй, Куини…
Позади остались шесть сотен миль — и вот все, на что он оказался способен.
Она молчала.
— Я — Гарольд, — вымолвил он. — Гарольд Фрай.
Он вдруг заметил, что беспрестанно кивает и преувеличенно тщательно выговаривает слова, обращая их не к обезображенному лицу Куини, а к ее клешнеобразной руке.
— Мы с тобой вместе работали, когда-то давно… Ты помнишь?
Он украдкой снова окинул взглядом ее опухоль, напоминавшую гигантский клубень. Под ее блестящей поверхностью проступало переплетение нитевидных жилок и кровоподтеков, словно сама кожа изнемогала, сдерживая ее в себе. Открытый глаз Куини помигивал, а из другого тянулась к подушке слизисто-мокрая дорожка.
— Ты получила мое письмо?
Ее взгляд был беззащитным, словно мелкий зверек, посаженный в коробку.
— А открытки?
«Я умираю? — вопрошал мраморный шарик — ее глаз. — Это больно?»
Гарольд поневоле отвел взгляд. Он раскрыл рюкзак и принялся рыться в его недрах, хотя внутри было темно, и руки у него тряслись, к тому же Куини неотступно следила за ним, и Гарольд не сразу вспомнил, что он ищет.
— У меня для тебя есть несколько гостинцев. Я приобрел их по пути сюда. Вот подвеска из кварца — она будет чудно смотреться на твоем окне. Сейчас, где же она… И еще где-то тут был мед… — До него вдруг дошло, что с такого размера опухолью Куини, пожалуй, неспособна есть. — Может, конечно, мед тебе и не по вкусу… Зато горшочек очень хорош. Можно, к примеру, класть в него ручки… Он из Бакфестского аббатства.
Гарольд вынул бумажный пакетик с розовой подвеской и подал Куини. Она даже не шевельнулась. Тогда он положил подарок возле ее исхудавшей руки и дважды похлопал по ней. Посмотрев ей в лицо, он застыл от ужаса: Куини сползала с подушки, словно вес омерзительной опухоли тянул ее голову вниз, к полу.
