Рейчел Джойс - Невероятное паломничество Гарольда Фрая
— Я такая обманщица, миссис Фрай…
Морин взяла девушку за руку. Ручка была маленькая, будто детская, и удивительно теплая. Морин крепко стиснула ее.
— Вы не обманщица. Ведь именно с вас начался этот поход. Вы рассказали Гарольду о вашей тете и этим вдохновили его. Ну, не надо плакать!
Девушка опять зарыдала, зарывшись лицом в носовой платок. Наконец она подняла голову, поморгала опухшими глазками и судорожно вздохнула.
— В том-то все и дело, — сказала она. — Моя тетя умерла. Уже несколько лет назад.
Морин показалось, будто что-то незримое разом распалось. Комнату тряхнуло с неимоверной силой; чувство было такое, словно на лестнице провалилась под ногой ступенька.
— Она… что?
Слова застряли у Морин в горле. Она снова и снова пыталась сглотнуть, но безуспешно. Наконец она зачастила:
— А как же ваша вера? Я думала, ваша вера спасла ее? Я думала, в этом-то вся соль…
Девушка теперь прикусила уголок верхней губы, сдвинув челюсть на сторону.
— Если рак уже вцепился в человека, его ничем не остановишь…
Морин словно впервые узрела истину и поняла, что знала это с самого начала. Конечно же, рак на последней стадии ничем не остановишь. Морин вспомнила обо всех тех, кто поверил в Гарольда и примкнул к его походу. Подумала и о самом Гарольде, который в этот самый момент, пока они с девушкой сидят и разговаривают, устало бредет по дороге. Ее охватил озноб.
— Я же говорю, что я обманщица, — сказала девушка.
Морин легонько постукала себя пальцами по лбу. Откуда-то из самых глубин ее существа вздымалось некое чувство, но, в отличие от правды о Дэвиде, оно вызвало у нее лишь мучительный стыд. Морин медленно вымолвила:
— Если кто здесь и обманщица, так это я.
Девушка покачала головой, явно не понимая ее.
И тогда Морин негромко и неторопливо, не глядя на девушку, потому что ей нужно было сосредоточиться и по крупицам выудить из себя все до последней подробности, хранившиеся в одной ей известном потаенном месте, поведала историю о том, как двадцать лет назад, сразу после самоубийства Дэвида, Куини Хеннесси явилась к ним на Фоссбридж-роуд и спросила Гарольда. Она была очень бледна и в руке держала букет цветов. Несмотря на вполне заурядную внешность, весь ее облик был исполнен удивительного достоинства.
— Она спросила: «Можно оставить Гарольду записку?» Дело касалось их пивоварни. Куини хотела о чем-то предупредить Гарольда. Потом она рассказала мне обо всем, что там случилось, вручила букет и ушла. Думаю, со мной последней она и повидалась перед отъездом. Цветы я выбросила в мусорный бак, а записку не передала.
Морин смолкла: ее мучили раскаяние и стыд.
— О чем же она рассказала вам, миссис Фрай? — спросила девушка.
Ее голос был легким, словно прикосновение руки в темноте.
Морин, помешкав, призналась, что тот период был очень тяжелым для них. Но, разумеется, это не извиняет ее поступка, вернее, бездействия, и она искренне жалеет, что так получилось.
— Но я тогда слишком обозлилась. Дэвид погиб… К тому же я поддалась ревности. Куини относилась к Гарольду по-доброму, а я не могла. Я боялась, что если отдам ему записку, то он, чего доброго, утешится. А я этого не хотела. Я не могла допустить, чтобы он перестал горевать, когда я так страдаю!
Морин вытерла лицо и начала снова:
— Куини рассказала мне, как незадолго до того Гарольд ночью вломился в кабинет к Напьеру. Накануне вечером она заметила, как он сидел в машине у ворот пивоварни. Она не стала к нему подходить: подумала, может быть, он плачет, и не захотела навязываться. А на следующий день, когда все уже обсуждали случившееся, она без труда отгадала, кто виновник. «Горе его заставило, — сказала она мне. — В горе люди порой такое способны натворить». Она считала, что Гарольд нарочно набивался на неприятности. Он разбил тех муранских стеклянных паяцев вдребезги, потому что хотел спровоцировать Напьера на какое-нибудь злодейство. Их босс и вправду был сам не свой от ярости и жаждал отомстить. — Морин помолчала, промокая нос. — И Куини взяла вину на себя. Она сказала, что некрасивой женщине это сделать легче; Напьер пришел в замешательство от ее признания. Она уверила его, что нечаянно смахнула фигурки на пол, когда вытирала пыль.
Девушка рассмеялась сквозь слезы:
— Вы хотите сказать, что вся эта буча поднялась из-за того, что ваш муж разбил стеклянных клоунов? Они что, были настолько ценные?
— Ничуть. Они достались Напьеру от матери. Он был головорез и распутник. Три раза женился, и все три жены ходили у него с фингалами под глазами. Одну даже увезли в больницу с переломом ребер. Но мать свою он любил…
На ее лице ненадолго застыла неловкая улыбка, но Морин вскоре опомнилась, дернула плечом и опять погрустнела.
— Словом, Куини пришла к нему и отвела подозрение с Гарольда на себя; и не стала спорить, когда Напьер выкинул ее с работы. Все это она мне тогда рассказала и попросила передать Гарольду, чтобы он ни о чем не беспокоился. Она сказала, что он был очень добр к ней, и с ее стороны это лишь небольшая благодарность.
— А вы ему так ничего и не передали?
— Нет. Я хотела, чтобы он и дальше страдал. А потом это превратилось в очередное умолчание между нами, и мы еще больше отдалились друг от друга. — Морин, не моргая, смотрела перед собой, и слезы лились рекой из ее глаз. — Видите, не зря он меня бросил…
Девушка не отвечала. Она взяла еще одно печенье и несколько минут была всецело поглощена лакомством. Наконец она произнесла:
— Я думаю, вовсе он вас не бросил… И я считаю, никакая вы не обманщица, миссис Фрай. Мы все можем ошибаться. Но вот еще что я думаю…
— Что?! Что?! — стонала Морин, уткнув лицо в ладони и раскачиваясь из стороны в сторону.
Как можно исправить ошибки многолетней давности? Ее семейной жизни пришел конец…
— На вашем месте я не сидела бы здесь, не пекла бы кексы и не разводила со мной беседы. Я бы действовала!
— Но я же ездила к нему в Дарлингтон! И это ни к чему не привело!
— Тогда все обстояло гораздо лучше. А с тех пор многое изменилось.
Девушка говорила неторопливо и с такой убежденностью, что Морин подняла голову и всмотрелась в ее лицо. Оно по-прежнему было бледным и вдруг озарилось обезоруживающей ясностью. Наверное, Морин вздрогнула, а может, даже вскрикнула, потому что девушка рассмеялась:
— Поезжайте в Берик-на-Твиде!
29. Гарольд и Куини
Написав письмо, Гарольд уговорил прохожего молодого человека купить ему конверт и самую дорогую марку. Идти к Куини с визитом было уже поздновато, поэтому ночь он провел на скамейке в городском парке, закутавшись в спальный мешок. Ранним утром Гарольд сразу же направился в общественный туалет, умылся и, как мог, расчесал шевелюру пальцами. Кто-то оставил в раковине пластиковый станок для бритья, и Гарольд обкорнал им бороду. Полноценного бритья, конечно, не получилось, но основные заросли он удалил, и на подбородке вместо завитков теперь топорщилась щетина и кое-где — кустистые пучки. Место вокруг губ казалось обесцвеченным и будто обособленным от выдубленной кожи на носу и у глаз. Гарольд вскинул на плечи рюкзак и двинулся к хоспису. Внутри него зияла пустота, и он подумал, что, кажется, давно уже ничего не ел. Но аппетита не было. Наоборот, его даже тошнило.
Небо покрывала густая белая пелена облаков, хотя в соленом воздухе уже грезилось тепло. На пляж начали прибывать семьи отдыхающих на машинах; они раскладывали стулья и снедь для пикника. Море у горизонта отсвечивало металлическим блеском.
Гарольд чувствовал, что конец путешествия близок, хотя понятия не имел, как все произойдет и как ему быть дальше.
Он снова ступил на дорожку, ведущую к дверям хосписа святой Бернадины, и проделал тот же путь до самого входа. Бетон был свежий и немного пружинил под ногами. Гарольд без колебаний нажал на звонок и принялся ждать, закрыв глаза и привалившись к стене. Он гадал про себя, встретит ли его та самая сестра, что разговаривала с ним по телефону. Ему хотелось надеяться, что слишком долго объясняться не придется. У него не осталось сил на слова. Дверь отворилась.
Перед ним возникла женщина в косынке, в длинном одеянии кремового оттенка с высоким воротником и в черном фартуке. Гарольд ощутил, как колются выбритые щеки.
— Я — Гарольд Фрай, — сказал он. — Я прошагал ужасно длинное расстояние, чтобы спасти Куини Хеннесси.
Ему нестерпимо захотелось глотнуть воды. Ноги дрожали. Гарольд мечтал куда-нибудь присесть.
Монахиня улыбнулась. Ее лицо было гладким и нежным; Гарольд разглядел под косынкой седину у корней волос. Она протянула к Гарольду руки и заключила его ладони в свои. Они оказались теплыми и шершавыми, в них чувствовалась сила. Он испугался, что сейчас заплачет.
— С прибытием вас, Гарольд, — произнесла монахиня.
