Фиона Макинтош - Хранитель лаванды
Она улыбнулась.
— Вальтер Эйхель — мой крестный отец. Они с полковником друзья.
— Простите.
Девушка озадаченно посмотрела на него.
— За что? Я польщена.
С солдата разом слетела вся самоуверенность, которую ему придавал немецкий мундир. Вид у патрульного стал робкий и очень застенчивый.
Девушка подарила ему улыбку и забрала документы, радуясь, что он не стал рассматривать их слишком пристально.
— Danke. Guten Morgen .
Она не сомневалась в своем удостоверении, но не любила, когда его слишком внимательно разглядывают.
Войдя в кафе, Лизетта подозвала хозяина, сделала заказ и небрежно добавила:
— Не найдется ли у вас за стойкой лишней газетки?
Через плечо хозяина было переброшено зеленое полотенце.
— Oui, mademoiselle, — кивнул он, протирая чашку и не глядя в сторону посетительницы. Положив газету на стойку, он тут же отвернулся к новому клиенту.
Ранним утром в кафе было немноголюдно. Посетители толпились у стойки, торопливо пили традиционный утренний кофе. Немец среди них затесался только один — его мундир выделялся из общей массы — да и тот стоял спиной к девушке. Она не забыла о предосторожностях, ведь сюда нередко захаживали гестаповцы. Сев в самой глубине помещения, она принялась в ожидании заказа читать передовицу.
Принесли кофе. Под прикрытием газеты Лизетта осторожно осмотрелась, не наблюдает ли кто за ней. Убедившись, что ею никто не интересуется, она вытащила из сумочки футляр для очков — очень ценную штуку, ведь там можно носить папиросную бумагу. Перечитывать записку она не стала, поскольку выучила ее наизусть. Лизетта сообщала Лондону о своих подозрениях насчет заговора и о том, что ей хочется завербовать Килиана.
Плотно прижав записку к странице, девушка пролистала газету в поисках записки от Плейбоя. Та отыскалась на пятой странице: «Срочно свяжитесь со спиритуалистами».
Что случилось? Приказ исходит не из Лондона, об этом Плейбой сказал бы особо. Значит, это распоряжение не касается ее лично, но сейчас вступать в контакт с подпольем опасно, потому что ее основное задание вошло в деликатную и глубоко законспирированную стадию. Что ж, она свяжется с подпольщиками позже. Минут через пять Лизетта, посмотрев на часы, принялась демонстративно собираться: сложила вещи, перевязала шарф, проверила, не растрепалась ли прическа.
— Merci, monsieur, — бросила она владельцу кафе, на ходу протягивая ему газету, и вышла.
Домой она отправилась кружным путем, чтобы не встретить патруль на другом конце бульвара, а заодно обойти стороной отель «Рафаэль», близость к которому она ощущала с особенной остротой.
Лизетта заглянула в банк и оставила там записку, что сегодня не выйдет на работу в связи с плохим самочувствием. Протягивая записку, она изобразила приступ дурноты и бегом бросилась в туалет. Наконец она вернулась домой, надеясь, что Сильвия уже ушла. Для возвращения Люка было рановато.
Заснуть Лизетта не смогла и томилась, нервничая и не зная, чем себя занять. Она аккуратно сложила и убрала вечернее платье и накидку, спрятала шанелевские коробки — все, что напоминало о минувшем вечере. Потом девушка взялась за домашние дела: пришила пару пуговиц, навела порядок в немногочисленных шкафах. Спохватившись, что ей нечем угостить Люка, она собрала продуктовые карточки и поспешила в лавку за сыром и хлебом. Можно бы еще купить отвратительный фальшивый кофе, но тогда придется искать мед. Да и не станет Люк пить эту бурду. В последний момент она заскочила в кафе и взяла маленькую бутылку вина. Подумать только — совсем недавно она пила кальвадос, одна рюмка которого стоила столько, что местным жителям хватило бы на роскошный ужин.
Судорожно прижимая к груди немногочисленные покупки, Лизетта примчалась домой. Люк встретил ее у дверей.
— Люк, ты давно ждешь? — взволнованно спросила она.
При свете дня он казался очень похожим на Килиана. Светлые волосы отрасли и цветом почти не отличались от волос Маркуса. Подбородок чуть полнее — но это потому, что Люк младше. Роста оба примерно одинакового, только Люк шире в плечах и мускулистей. Главное различие таилось в глазах. Сверкающие глаза Люка на солнце становились ярко-синими, точно васильки… нет, как небесно-синие самоцветы в любимой бабушкиной брошке. И в этой синей глубине — совсем как в самоцветах — пылал жаркий, согревающий огонь. Глаза Маркуса столь же завораживающие, но бледные, как льдинки. Их острый взор пронзал насквозь. Лизетта не видела этих глаз при свете дня, но не сомневалась, что и в знойный полдень в них будут сверкать осколки льда.
Люк покачал головой.
— Ты же сказала, я могу прийти в любое время.
— Сказала. — Она неловко повернула ключ в замке. — Заходи.
— Давай помогу. — Он потянулся к покупкам.
Лизетта первой зашла в квартирку.
— Клади все сюда… — Она показала ему на крохотный стол.
— Славное местечко, — заметил Люк, подходя к окну, и снова обернулся, окидывая быстрым взглядом скудную меблировку комнаты, крохотную раковину и столь же крохотную плиту. На кровать он старательно не смотрел, хотя яркое лоскутное одеяло притягивало взор.
— Полагаю, все точно как у Сильвии, — язвительно проговорила Лизетта и тут же смутилась. — Ну, в смысле, тут все одинаковое.
Люк то ли не заметил язвительности, то ли сознательно пропустил ее мимо ушей.
— У тебя здесь столько света!
Лизетта кивнула. Внезапно эмоции захлестнули ее с головой. Люк все такой же мечтатель! Во всем, что он говорил, чувствовалась затаенная боль, какая-то незаживающая рана.
— Как ты?
— Как видишь, — с раздражающим спокойствием ответил он.
Этот мужчина похитил ее сердце, лишил ее душевного покоя! Она почти ненавидела его.
Лизетта откашлялась.
— Что ж, ты жив-здоров, в целости и сохранности. Я рада тебя видеть.
Она отвернулась к столу убрать покупки.
— Правда?
Лизетта взяла бутылку дешевого вина.
— Для вина еще слишком рано, но могу тебе предложить заменитель кофе.
— Готов держать пари, вчера вы пили настоящий кофе, — негромко промолвил Люк.
— Прекрати, — предостерегла Лизетта. — Я не сама выбирала себе задание.
— Оно тебе по вкусу? — в его голосе прозвучала боль, в глазах сверкала грусть.
Он взял штопор и потянулся за бутылкой.
Лизетта отошла к окну, раздраженная тем, что не в состоянии держать себя в руках.
— Полковник Килиан полон сюрпризов, — признала она, радуясь, что голос звучит ровно.
— Как нацист или как любовник?
Она покачала головой и обреченно закрыла глаза.
— Просто как человек, Люк. Ты хорошо его знаешь?
— Ну, скажем, не так хорошо, как ты, — парировал Люк, отставляя бутылку.
Лизетта осознала, что ударила его, лишь услыхав звук пощечины — звонкий и злой. Ладонь занемела. Голова Люка качнулась в сторону, однако он не схватился рукой за щеку. Лицо его пылало — от гнева или от триумфа?
Внезапно Люк схватил Лизетту за плечи. Она испугалась, решив, что он швырнет ее через всю комнату, но вместо этого он сердито притянул ее к себе. Она затрепетала в его объятиях, точно пойманная птичка — слабая и хрупкая в крепких силках его рук. Люк поцеловал ее: губы его были настойчивы и жарки, а руки все сильнее стискивали девушку. Она уже не знала, отчего задыхается — от его страсти или от того, как сильно он ее сжимает. Она с беспомощной яростью ответила на его поцелуй.
Внезапно Люк отвернулся, вытер губы тыльной стороной руки и, тяжело дыша, оперся о стол. В глазах его бушевала буря.
— Люк… — пробормотала она. Этого не должно было произойти — только не сейчас.
Он налил себе вина и в два глотка осушил стакан. Потом снова налил — уже обоим — и протянул стакан Лизетте. Девушка бессильно опустилась в кресло. Люк, опершись рукой о стену, смотрел в окно.
Так они и молчали, злясь и на себя, и друг на друга, осознавая, в какой опасный тупик сами себя завели.
Люк пообещал себе, что и пальцем к Лизетте не притронется. Он вырвет ее из лап Килиана, увезет в безопасное место. Перед его мысленным взором стояло одно и то же: вот Килиан целует девушку, ласково смеется, когда ее волосы задевают его по лицу, нашептывает ей на ухо всякие нежности. Все благие намерения Люка потерпели полнейший крах. Чтобы не кривить душой перед самим собой, он признал, что любовь — это вечная боль. В обычное время эта боль дарит радость и наслаждение, а во время войны ничего более мрачного и зловещего не придумаешь. Какая мука, какое безумие: любить страстно и безраздельно, понимая, что в любой миг можешь утратить то, что тебе дороже всего на свете!
Понимала ли Лизетта, каково ему было видеть ее с Килианом? Сдерживать ярость при виде того, как немец ласкает ее, отчетливо представлять, что грязный фашист делает с ней в отеле… Невыносимо! Как Люк мог оставить ее? Почему покинул ее? Он не должен был так поступать!
