Ирина Ясина - Книга волшебных историй (сборник)
– Ай-ай-ай, – закричал именинник. – Ой-ой-ой!
И тут заячий хвост не выдержал и оторвался. Все повалились в одну сторону, медведь – с хвостом – в другую…
А именинник выскочил из кучи-малы и бросился наутек – в третью.
С тех пор на свой День рождения заяц гостей больше не приглашал.
Теперь вы понимаете, почему у зайца такие длинные уши и такой короткий хвост? И почему, завидев лису, волка или медведя, он сразу дает стрекача?
Кто съел Луну?
По вечерам зайчонок Литл любил смотреть на небо. Сотни звезд подмигивали ему сверху. А Луна, увидев его, просто сияла.
Но однажды Литл заметил, что Луна с одного бока стала меньше. Как будто кто-то обгрыз кочан.
– Мама, нашу Луну кто-то ест, – забеспокоился он.
– Глупости, – сказала мама. – Ложись спать.
На другой вечер Луна стала еще немножко меньше.
Тогда Литл побежал к соседскому мышонку:
– Это ты грызешь Луну?
– Почему я? – удивился тот.
– Ты мне говорил, что Луна похожа на сыр…
– Да, – облизнулся мышонок. – Но Луну я не грыз. Наверное, это волк. Он всегда голодный!
На третий вечер Луна стала еще тоньше. И друзья побежали к волку.
– Это ты ешь нашу Луну? – спросил Литл.
– Я ем Луну? – удивился волк. – Я ем зайцев, барашков, коров… И вообще, это не мое дело.
– С каждым днем Луна становится все меньше, – сердито сказал Литл. – Скоро она совсем исчезнет, и станет темно. А ты говоришь, что это не твое дело!
Волк растерялся и даже забыл, что ест зайцев.
– Может быть, это лиса? Она хитрая…
– Верно, – пискнул из кустов мышонок.
Все трое отправились к лисьей норе.
– Это ты ешь нашу Луну?
– Что вы, что вы! – испугалась лиса. – Как я заберусь на небо? Наверное, это медведь. Он лазит на деревья за медом. Вот и до Луны, обжора, добрался…
– Это ты ешь нашу Луну? – хором закричали все.
От неожиданности медведь свалился с дерева.
– Я ем мед, ем малину, а Луну – даже не пробовал… А что, Луна – сладкая? – медведь почесал в затылке и задумался:
– Может быть, это ворона? Она умеет летать…
– И любит сыр, – уточнила лиса.
Ворона сидела на сосне и клевала хлебную корку.
– Это ты ешь нашу Луну?
– Я? – чуть не подавилась ворона. – Я так высоко не летаю. Если кто и долетит до Луны – только орел!
Орел строил гнездо на высокой скале.
– Это ты ешь нашу Луну? – закричали все.
– Я не ем Луну, – сказал орел. – Но если увижу, кто это делает, то ему несдобровать!
На следующий вечер все собрались посмотреть на Луну и увидели, что от нее осталась половина.
– Может быть, это космические пираты? – спросил барсук, высунувшись из норы.
– Может быть, – вздохнул зайчонок.
Но где найти космических пиратов, он не знал.
С каждым днем Луна становилась все меньше и меньше. И наконец от нее осталась тоненькая корочка.
– Кажется, это конец света, – сказал умный филин.
А потом Луна исчезла совсем. Литл хотел разбудить маму, но решил ее не пугать.
– Ты что такой грустный? – спросила утром мама.
– Нашу Луну съели, – и зайчонок рассказал ей обо всем, что произошло.
– Не расстраивайся, – сказала мама. – Ты просто очень маленький и не знаешь, что Луна сначала убывает, а потом – снова растет. И так бывает каждый месяц. Вот увидишь.
Мама оказалась права. На следующую ночь Литл увидел узенькую желтую полоску.
А потом Луна стала расти. День за днем она становилась все толще. И наконец снова стала такой же большой и круглой, какой и была.
– Это называется полнолунием, – сказала мама. – А еще это значит, что ты стал старше и умнее на целый месяц. И хотя ты совсем маленький, но не испугался ни волка, ни лисы, ни медведя с орлом… И я тобой очень горжусь, мой мальчик!
Виктор Шендерович
Святочный рассказ
Однажды в рождественский вечер, когда старший референт Кузовков ел свою вермишель с сосиской, в дверь позвонили.
Обычно об эту пору возвращалась от соседки жена Кузовкова: они там калякали на кухне о своем, о девичьем. Но вместо жены обнаружился за дверью диковатого вида дедушка, с бородой до пояса, в зипуне и рукавицах. За поясом зипуна торчал маленький топорик.
Первым делом Кузовков подумал, что это и есть тот самый маньяк, которого уже десять лет ловили в их микрорайоне правоохранительные органы. Старичок улыбнулся и достал из-за спины просторный холщовый мешок.
«Вот, – порадовался Кузовков своей догадливости. – Так и есть».
Но нежданный гость не стал кромсать его топориком и прятать останки в мешок, а вместо этого заухал, захлопал рукавицами, заприседал и, не попадая в ноты неверным дискантом, запел:
– А вот я гостинчик Сереженьке, а вот я подарочек деточке…
Кузовков потерял дар речи. Старичок довел соло до конца, улыбнулся щербатым ртом и по-свойски подмигнул старшему референту. Это нагловатое подмигивание вернуло Сергея Петровича к жизни.
– Вы кто? – спросил он.
– Не узна-ал, – протянул пришелец и закачал головой, зацокал укоризненно.
– Чего надо? – спросил Кузовков.
– Да я это, Сереженька! – уже с обидой воскликнул старичок. – Я, дедушка…
Тут самое время заметить, что оба дедушки Кузовкова давно умерли, но и при жизни были ничуть не похожи на щербатого в зипуне.
– …солдатиков тебе принес, – продолжал старичок. – Ты же просил солдатиков, Сереженька!
И, шагнув вперед, он опорожнил треклятый мешок. Туча пыли скрыла обоих. Зеленая оловянная рать, маленькие, в полпальца, танки и гаубицы посыпались на пол, а старичок снова завел свои варварские припевки.
– Вы что? – завопил Кузовков. – Не надо тут петь! Прекратить шизофрению! Какие солдатики!
– Наши, наши, – ласково успокоил его певун. – Советские!
Кузовков молча обхватил рождественского гостя поперек зипуна, вынес на лестничную клетку и посадил на ящик для макулатуры.
– Так, – сказал он. – Ты, кащенко. Чего надо?
– Сереженька! – простер руки старичок.
– Я те дам «Сереженька», – посулил Кузовков, которого уже двадцать лет не называли иначе как по имени-отчеству. – Чего надо, спрашиваю!
В ответ старичок пал на кузовковское плечо и зарыдал.
– Да дедушка же я! Дедушка Мороз! Подарочков принес… – Старичок безнадежно махнул рукавицей и снова начал утирать ею слезы, лившиеся ручьем. – Солдатиков, как просил… А ты… С Новым Годом тебя, Сереженька! С Новым, тысяча девятьсот пятьдесят вторым!
Настала глубокая тишина.
– С каким? – осторожно переспросил Кузовков.
– Пятьдесят вторым…
Старичок виновато заморгал белыми от инея ресницами и потупился.
Кузовков постоял еще, глядя на гостя, потом обернулся и внимательно посмотрел вниз. Потом присел у кучки оловянного утиля.
– Действительно, солдатики, – сказал он наконец. – А это что?
– Карта, – буркнул старичок, шмыгнув носом.
– Какая карта? – обернулся Кузовков.
– Кореи, – пояснил гость. – Ты же в Корею хотел, на войну… Забыл?
– О Господи, – только и сказал на это старший референт. И, помолчав, добавил: – Где ж тебя носило столько лет?
– Там… – Гость печально махнул рукой.
– В Лапландии? – смутно улыбнувшись, вспомнил Кузовков.
– Какой там «Лапландии»… – неопределенно ответил старичок и вдруг конкретизировал: – Сыктывкар. Я к тебе шел, а тут милиция. Паспортный режим, и вообще… Классово чуждый я оказался. Десятка в зубы и пять по рогам!
– Чего? – не понял Кузовков. Старичок повторил. Переспрашивать снова Сергей Петрович не стал.
– Ну вот. А потом ты переехал… Я уж искал, искал… ну и вот… – Гость смущенно высморкался. – С Новым Годом, в общем.
Помолчали. Старичок так и сидел, где посадили – на ящике для макулатуры.
– Холодно было? – спросил Кузовков про Сыктывкар.
– Мне в самый раз, – просто ответил старичок.
– Ты заходи, – спохватился Кузовков. – Что ж это я! Чаю попьем…
– Нельзя мне горячего, Сереженька. – Гость укоризненно покачал головой. – Все ты забыл.
– Ну, извини, извини!
Еще помолчали.
– А вообще: как жизнь? – спросил гость.
– Жизнь ничего, – ответил Кузовков. – Идет.
– Ну и хорошо, – сказал гость. – И я пойду. Сними меня отсюда.
Кузовков, взяв его под мышки, поставил невесомое тело на грешную землю.
– У меня еще должок есть по пятьдесят второму, – поделился старичок и почесал зипун, вспоминая. – Толя Зильбер, из пятого подъезда, помнишь?
Кузовков закивал.
– Тоже переехал?
– Еще как переехал! – Старичок, крякнув, взвалил на плечо мешок, снова полный под завязку. – Штат Нью-Джерси! Но делать нечего: найдем! А то как же это: в Новый Год да без подарочка?
– А что ему? – живо поинтересовался Кузовков.
– Марки, – ответил Дед Мороз. – Серия «Третий Интернационал». Бела Кун, Антонио Грамши… Негашеные! Очень хотел. Ну, прощай, что ли, – пойду!
Старичок поцеловал референта в щечку – и потопал к лестнице. Через минуту голос его несся снизу: «Иду, иду к Толечке, поздравлю маленького…»
