Михаил Веллер - Разбиватель сердец (сборник рассказов)
– Эдуард, Митька опять ночью кашлял.
– Драть твои веники, звоню сегодня Иваницкому, у него есть знакомый хороший терапевт, а то что ж такое.
– Позвони, пожалуйста, не забудь. Как твоя изжога?
– Анька, отстань. Пбю твой овощной сок.
– Как Ким?
– Нормально.
– Увидишь – передай привет. Сегодня среда, у меня семинар; буду поздно. Купишь поесть.
– Добро.
– И Митьку заберешь из садика.
– Могла не напоминать.
Автобус был пуст, и темные улицы тоже пусты. Согреться удалось только на заднем сиденье, но там высоко подбрасывало и сильно пахло выхлопом. На поворотах слышно было, как звякают и пересыпаются в касах медяки.
– Боренька, ты совсем себя не бережешь.
– Ниночка, не пили меня. Я купил на рынке парной телятины.
– Милый, но зачем ты тащил эту картошку?
– Умеренные нагрузки полезны. А еще нам достали билеты на Темирканова, я Черткову звонил.
– Ты поблагодарил его?
– А как ты думаешь?
– Ким не давал о себе знать?
– При мне нет.
– Ну, ложись, ложись, отдохни. Вон до сих пор еле дышишь.
– Сейчас, ниночка, сейчас, положу все в холодильник.
Девушка притоптывала, поглядывая на часы. Парень подошел, невзрачный какой-то, маленький. Они поцеловались дважды, она, сняв варежку, погладила его по щеке, он обнял ее за плечи, они ушли прижавшись друг к другу.
– Танька – аот, тени французские, нужны? Ты что, того? Что – Ким?..
Мороз заползал за брюки и жестко стягивал бедра. Дубленка была короткая, ветер распахивал полы и продувал насквозь. Руки в карманах, ветер забирался в рукава до локтей. Зато пальцы не мерзли. Каждые несколько минут приходилось вытаскивать правую руку из кармана и тереть онемевший кончик носа кожаной холодной перчаткой. На перчатке всякий раз после этого оставался мокрый след.
– Старик, моя статья будет в четвертом номере "Правоведения".
– Король! Как ты ее все-таки умудрился там просунуть?
– Уметь надо.
– Рад за тебя.
– Сигарету. Так вот, место в финансово-экономическом – сто тридцать пять без степени. Сеньшин (ты слышал) заинтересован в своем человеке, ему нужен молодой мужик против старых дур на кафедре. Смысл, пожалуй, есть. Я обещал, что ты дашь ответ послезавтра.
– Смысл есть…
Подушка была тугая, постель свежая.
От настольной лампы резало глаза, но в темноте толку не было.
Четыре сигареты оставались в пачке.
Под серым дождем таяли сугробы на пустой площади.
В домах светились окна только лестничных площадок.
В шесть часов зашаркал скребок дворника.
Миг
– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Петроградская.
Напротив сидела красивая женщина. Он смотрел на нее секунд несколько – сколько позволяли приличия и самолюбие. Страшно милая.
Хлопнули сдвоенно двери. Ускоряющийся вой движения.
Не столько красивая, сколько милая, Прямо по сердцу. Проблеск судьбы… не упустить – наверняка упустишь; с белых яблонь дым… И это тоже пройдет. Пройдет. Подойти. Трусость. Как просто все делается. Судьба, мимо, – а если?.. если, да… слово, взгляд, касание, добрая женственность, мягкое и округлое, ночное тепло, стон, музыка, плывет, головокружение, слишком любил, не нанес рану, повелевать – а не искать счастья в рабстве, подчинить, а счастье – сразу, вместе, желание навстречу; нет в мире совершенства, – сказал лис: вместе читали, а потом то письмо, телеграмма, никогда не увидеться, дурочка милая, что натворила, лучшая из всех, лучше нее, пятнадцать лет, узенький купальник, старая дача, сейчас там все другое, берег зарос, камыши, бил влет, кислая гарь, прорвемся, ветреный рассвет, белые зубы, оружие по руке, армия без мелихлюндий, в двадцать лет мир твой, по выжженной равнине за метром метр, зачем рано умер, плакали, во дворе с гитарой, Галя, сама, не надеялся, неправда, лучше чем в кино, близость благодарные слезы преступить, куда мы уходим когда под землею бушует весна, какая узкая талия, поздно увидел, маленькие руки ее санки спор, Света покажи, а дашь потрогать, через двадцать лет там все перестроили, зайцем на поезде, дайте до детства плацкартный билет, крутили пласты после уроков, два золотые медалиста ненавидели учителей, прав Наполеон люди шахматная игра, презирать и использовать, еще все будет было бы здоровье, плечо на Севере застудил – опять ноет, а зубы, швейцарские протезы, пятьсот рублей, врачи коновалы, а что их зарплата, загорали в Солнечном план ограбить инкассатора, деньги у тех кто их добивается, побеждают слабые – они целеустремленны в жизни: работа, семья, дом, машина, сколько лет мечтал о машине – а сейчас уже не хочу, исчезают после тридцати желания, дорога ложка к обеду, первые груши на базаре не купила – дорого, теперь не люблю груши, слушался, верил, сволочи что ж вы со мной сделали, хорошего человека задолюать нелегко, а он с касетом, поломал локтем коленом и в почки еле смылся, пеершагнуть через страх, пять драк с Мартыном перед классом, с Воробьем ночью в походе о жизни, весь урок на лавочке за мастерскими бесконечно разговор, она выглядела совсем взрослой, а все оказалось сплетней, фата и туфли скользкие, лучше Родена, голубое и прозрачное, синее, тоска, покину хижину мою уйду бродягою и вором, цыгане, Ромка курчавый отличный слух в музыкальную школу не загнать, успеет еще накрутиться белкой в колесе, закат, и не повидал мир, в бананово-лимонном Сингапуре, в бурю, мулатки с ногами от коренных зубов всегда готовы бахрома на бедрах, Рио-де-Жанейро, белые штаны за двадцатку в Пярну, белые ночи, мосты, будильник на полседьмого, выйду на пению – молотком его, время, летит в командировках не знаешь как убить самолет грохнулся хорошая смерть дурак в авиаучилище насели сдался уже майор подполковник смотрят как на человека пенсия двести лопух Ленке уже тринадцать а начальство на ты, тыкни ему – ха-ха, а наряды он закрывает, премию урежут – на скандал, чего она шумит я еще не пью все домой, раковина течет проблема, слесарь бабки пивной ларек вообще миллонеры, лакеи, своя мафия, в гробу вас, не хотел, манило горько страдание романтика все познать не зарадуешься познали до нейтронной бомбы, война или кирпичом по балде – какая разница, не боится умереть а операции, общий наркоз, наркотики старому пню подкинуть и донос на него, сам подонок, добрый только язык длинный – а слово ого оружие убить можно а сам в стороне смотреть как мы хребты и головы ломаем второй по самбо бегать надо кишечник ни к черту отощал кащей дразнила вот ножки были утонула узнал год спустя страшно бедная поцелуй мою грудь густой треугольник желтая блузка одевалась кроссовки лопнули шапку новую Валька в комиссионке деньги на магах пулеметной очередью шагнуть с балкона покой золотые волосы большие ягодицы как-нибудь сорок лет как отстрелянные патроны, а сколько старушек, после блокады девочками приезжали, старый город, всех не обеспечишь…
– Станция Петроградская!
Напротив сидела красивая женщина. Он смотрел на нее секунд несколько – сколько позволяли приличия и самолюбие. Страшно милая.
Знакомо… где и когда он ее уже видел?.. Не вспомнить… давно или недавно?.. но что-то было – что?..
– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Черная речка.
Ни о чем
Самое простое, самое верное, всегда пройдет, понравится, затронет, оставит след, создаст настроение, произведет впечатление; изящество фразы, ностальгия, тень любви, тень потери, тень мысли: ажурная тень жизни, тонкий штрих, значительность деликатного умолчания, шелест мудрой печали, сиреневое кружево, шелковая нить сюжета; солнечный зайчик, лунный блик, капля дождя, забытый запах, тепло руки, река времени.
Нечто приятное и впечатляющее, но несуществующее, как тень от радуги, пленительная мелодия трех дырок от флейты – трех нот собственной души, тихий и простой отзвук гарионии: надтреснутое, но ясное зеркальце, отражение нехитрое – но в этой нехитрости зоркость и мастерство.
Как мило, как изысканно, как виртуозно: ломкая паутина лет, прихотливое взаимопроникновение разностей, вуаль и веянье страстей трепет памяти, цвет весны, жар скромных надежд – и осень, осень, угасающее золото, синий снег, сумерки, сумрак, далекий бубенчик…
Архаические проблески архаизмов словаря Даля, прелесть бесхитростных оборотов – выверенный аграмматизм, длинное свободное дыхание фразы, ее текучее матовое серебро; и простота, простота; и наивность, как бы идущая от чистоты души, от еретической мудрости, незыблемости исконных драгоценностей морали: добро, истина, прощение, и горчинка всепреходящести; о, без этой горчинки нет пикантности, нежной тонкости вкуса – так благоуханную сладость хорезмских дынь гурман присыпает тончайшей солью.
Как хорошо… Как талантливо… Как глубоко – и просто!.. Ненавязчивая, комфортная возможность подступа благородной слезы, нетрудное эстетическое наслаждение, щемящая душа разбережена бережно, чуть истомлена сладко, как на тихих медленных качелях любви. И как в жизни: правдиво, правдиво, но красиво, благородно; увидел, понял, разобрался, смог, сумел, показал, объяснил; о… Нет, есть и порок, и зло, и несправедливость, и трагизм, – но светло! светло! И борьба, возможно поражение даже – но дух добра над всем торжествует, вера в людей, – как в ясном прожекторе цветок распускается, белый голубь летит, вечный флаг вьется. Пусть даже кости – так белы, дождями омыты.
