Михаил Веллер - Разбиватель сердец (сборник рассказов)
Лена сдавленно ахает и выбегает из комнаты.
Хлопает входная дверь.
Я слышу, как она сбегает по лестнице.
Как легки ее шаги.
Она танцует так, как, наверное, танцевали принцессы. Как у принцессы, тонка талия под моей рукой. Волосы ее отливают черным блеском, несбывшаяся сказка, сумасшедшие надежды, рука ее тепла и покорна, расстояние уменьшается, все уменьшается…
До земли все ближе. Я срываю маску и опускаю щиток. Проклятые пассажиры прямо по курсу. К пузачу «Ану» присосался заправщик. Толпа у трапа "Ту". Горючки у меня еще 1100 литров, плюс боекомплект. Рванет мало не будет.
Хреновый расклад.
Старые кеды, выцветшее трико, рваный свитер… плевать! У меня такие же длинные золотые волосы, как у моего принца, и корабль ждет меня с похищенной возлюбленной у ночного причала. Смуглые матросы подают трап, я веду ее на капитанский мостик, вздрагивают и оживают паруса, и корабль, пеня океанскую волну, идет туда, где еще не вставшее солнце окрасило розовым прозрачные облака.
На их фоне за холодным окном, за замерзшей Невой, вспучился купол Исаакия.
– А вы все хорошо обдумали? – спрашивает меня наш замдекана, большой, грузный и очен добрый, в сущности, мужик.
– Да.
– Это ваше последнее слово?
– Последнее.
– Что ж. Очень жаль. Очень, – качает головой. – И все же я советую вам еще раз все взвесить.
– Я все взвесил, – говорю я. – Спасибо.
Мне не до взвешивания.
Машина бешено сыплется вниз. Беру ручку чуть-чуть на себя и осторожно подрабатываю правой педалью. Черта с два, МиГ резко проваливается. Не подвернуть. На краю аэродрома – ГСМ, за ним лесополоса. Тихо, едва-едва, по миллиметру подбираю ручку.
Спокойно, спокойно… сейчас все в моих руках, только бы не осечься…
– …Как вас зовут? – спрашиваю я.
– Какая разница? – отвечает она.
Хоть бы не кончалась музыка; пока она не кончилась, у меня еще есть время.
– Откуда вы? – спрашиваю я.
– Издалека.
– Я из Ленинграда… Вы дальше?
– Дальше.
Отчуждение.
Эмоций никаких.
Как по ниточке, тяну машину. Тяну. Не хватает высоты – буду сажать на брюхо. Луг большой – впишусь.
Ей-богу, выйдет!
– Может быть, мы все-таки познакомимся?
– Не стоит, – говорит она.
Ночной ветерок, теплый, морской, крымский, шевелит ее волосы.
Будь проклят этот Крым.
С балкона я вижу, как блестит за деревьями море. Не для меня. Мой туберкулез, похоже, идет к концу. После семи месяцев госпиталя – скоро год я кантуюсь здесь. Впрочем, мне колоссально повезло, что я вообще остался жив. Или наоборот – не повезло?
А вот из авиации меня списали подчистую.
Кончена музыка.
– Танцы окончены! – объявляет динамик со столба.
Я провожаю девушку до места.
– Хотите, я расскажу вам одну забавную историю? – и пытаюсь улыбаться.
– В другой раз.
– А когда будет другой раз?
– Не знаю.
Господи, что же мне делать, первый и последний раз, единственный раз в жизни, помоги же мне, господи.
И все-таки я вытягиваю! ГСМ еще пеердо мной, но я чувствую, что вытянул. Катапультироваться поздно.
И вдруг я понимаю – запах гари в кабине.
Значит – так. Невезеньице.
Финиш.
Выход. Аккуратный, уверенного вида юноша вжливо отодвигает меня и обнимает ее за плечи. Прижавшись к нему, она уходит.
Тонкая фигурка, светлое пятнышко, удаляется в темноте.
И вот я уже не могу различить Ленин плащ в вечерней толпе, и шелест шин по мокрому асфальту Невского, и дождь, апрельский, холодный, рябит зеленую воду канала.
Зеленая рябь сливается в глазах… самолет скользит по траве в кабине дым скидываю фонарь отщелкиваю пристяжные ремни деревья все ближе дьявол удар я куда-то лечу
Туго ударяет взрыв.
Бермудские острова
1969, 20-е июня.
– У каждого случается впервые – весна, и прозрение сердца; есть у кажого свои Бермудские острова; душа жаждет обретения. Прекрасны и далеки Бермудские острова. Там изумрудное небо проломлено малиновым булыжником солнца и прогнуто над зеркалами лагун, где хрустальные волны дробятся в коралловых рифах и под океанским прибоем звенят пальмы, а белый песок поет о верности под узкими ступнями яснолицых девушек, встречающих издали судьбу: отважных авантюристов с жесткими усмешками.
Человек взрослеет, и ускользающее движение лет все стремительней под растущим грузом насущных дел, и все недоступней и сказочнее за туманным горизонтом обетованный мираж, его Бермудские острова.
И есть – смиряются; так положено от веку. Они строят города и пишут книги, их любят семьи и уважают друзья. И сны их спокойны в ночи и чиста совесть. Они – хлеб жизни. И никогда их твердым шагам не прозвучать на таинственном побережье, путь куда, обманен и зыбок, не сманил их, чужд.
И есть – романтики и изгои – их верность не смиряется ничем. Отковывая желание на преградах и оттачивая на неудачах, стремятся и рвутся они к старинной цели. И хрупкие и нежные ростки их душ обламываются о вечные грани мира. Пройдя шторма и преодолв пустыни, достигают они своих Бермудских островов; но отмерившие рубеж глаза в иссеченном ветрами прищуре не умеют уже видеть так, как видят глаза юности, и сильные сердца разучиваются трепетать, – даже внимая великой красоте познанной сказки.
И тогда понимают они, что счастье – в коротком мгновении, когда жар-птица, настигнутая через далекие годы у края света, бьется в твоих руках, ты овладел ею отныне, и не пришло еще сознание, что состоит она из тех же перьев и мяса, как и обыкновенная курица.
И горечь этого понимания вылика.
И поэтому я хочу выпить за то, чтобы каждый из вас достиг своимх Бермудских островов, сохранив всю детскую чистоту души в далекой и трудной дороге.
…Сегодня – особенный и памятный день, который случается лишь однажды. Вы окончили школу. Вы вступаете в большую жизнь. Идти по ней не в белых платьях и черных костюмах – вы снимете их завтра. К одному призываю вас – будьте верны себе.
Вы дороги мне тем больше, что вы – мой первый выпуск. Все лучшее, что я умела, я старалась вложить в вас. Семь лет назад был мой выпускной вечер. Сегодня – снова – и мой праздник; и я счастлива вашими надеждами, вашей юностью… у нас одно счастье!..
(Анна Акимовна Амелина, 25 лет, преподаватель русского языка и литературы, диплом с отличием Ленинградского университета, классный руководитель 10-го "Б", умна, мила, патетична, одинока, садится с мокрыми глазами.)
Выпускной вечер.
Аркаша Абрин любит Алю Астахову.
Алеша Аверцев тоже любит Алю Астахову.
Аля Астахова любит того, кто любит другую.
Связи класса трогательны в конечном напряжении и истаивают на глазах.
– – – институт начальство – Нормально конкурс план – Звони сессия аванс – Поздравляю стипендия получка – Я люблю тебя стройотряд водка – Одолжи до двенадцатого диплом премия – К чертовой матери распределение – Видел его недавно
квартира отпуск аборт обмен юг свадьба площадь пляж ребенок кооператив замужем развод деньги магнолия родители рюкзак очередь джинсы замша болеть дубленка похороны плащ работа магнитофон долги
(За семь лет клетки человеческого организма полностью обновляются?)
1976, 19-е июня.
Алина Астахова, метрдотель лайнера «Александр Пушкин».
На верхней палубе загорают в шезлонгах, плещутся в бассейнах, фотографируются у шлюпок и спасательных кругов.
Шестые сутки «Пушкин» идет через Атлантику. Сменяются вахты в рубках и у машин, парятся повара, улыбаются бармены.
Скользят ночами огни встречных судов, уходя и теряясь среди звезд.
Она тихо листает "Таймс", лежа в своей каюте. Крутит транзистор: тихо поют "Песняры". еще пять минут можно кейфовать; и пора разбираться с обедом. Меню, официанты, наштукатуренные капризные старухи, "…сегодня мы предлагаем вам…" – грехи наши тяжкие.
Сидела б я дома, детей нянчила, варила обед, ждала мужа с работы. Доля бабья, все не так, лоск этот… Детей-то хочется от любимого мужика, заковыка вот.
Ветер гонит косые капли вдоль черных бортов.
Четыре тысячи миль от Ленинграда.
Двое возятся с лебедкой на баке.
Чайка, поводя головой, пропускает под собой белые надстройки палубы, ускользая хвостом к корме, падает, выхватывает что-то из пены кильватера.
Аркадий Абрин, переводчик советского торгпредства в Бразилии.
Сумерки коротки на улицах Рио; верхние этажи еще пылают под солнцем, севшим за малиновую кромку Корковадо.
За полтора года в Бразилии я не видел двух одинаковых закатов.
Он тянет пиво на балконе жилого особняка.
В углу сада рядом с кактусом магнолия приотпускает цветок.
У дверей магазина (с пластинки поет Доривал Каими), радостно скалясь, худенькие девчушки отплясывают самбу, коричневые исцарапанные ноги мелькают.
Мозаичные мостовые Ипанемы и Леблона, фиолетовая вода и знаменитый белый песок Копакабаны.
