Вячеслав Миронов - День курсанта
— Он не видел!!! М-м-м-м! — сквозь ремень мычал подопытный.
— Ну, терпи, казак, атаманом будешь!
И начали тянуть эти стержни. Они были большими. Каждый около трех сантиметров, а по центру, так вообще со спичечный коробок — около пяти сантиметров. Гадость первостатейная! Смок дергался, извивался. На помощь Бровченко пришел еще один медведь — Полянин. Смок уже и не извивался, потому что почти не дышал. Эти два «санитара» так его скрутили.
Как только вытащили эти глубоко сидящие «корни» гнойника, как из трех отверстий, где сидели «корни», обильно хлынула кровь.
— Одеколон! — крикнул врач.
— На!
Валера вылил всю бутылку в рану. Кровь смешивалась с одеколоном, текла по ноге на пол. Смок уже бился, стараясь избавиться от раны. Окружающие дули на ногу, пытаясь остудить ее и тем самым снять болевой синдром. Когда одеколон кончился, взяли индивидуальный перевязочный пакет и туго забинтовали ногу.
Отпустили Смока, он медленно вынул ремень изо рта. На нем были видны следы зубом. Он почти насквозь был прокушен.
— Как ты?
— Садисты!
Только и сумел произнести пациент.
— Как чувствуешь себя?
— Нормально, — голос осип. — Думал, что слона рожу от боли. Просто пиздец был. Но как только корни выдернули, так сразу и полегчало. Отпустила боль. А когда одеколоном залили, думал, что сознание потеряю. Изверги. Вдовин, ты, скотина, эту операцию в гестапо что ли видел? Зверская! Фашист недобитый!
— Ему, наверное, на день рождения книжку подарили детскую «Паталогоанатомия на дому».
— Вряд ли. Скорее «Любительская вивисекция».
— Нет. В третьем бате наблюдал. К другу пришел, а они там как раз такое и проделывали. Тот-то повыше тебя был, так его четверо кое-как удержали. Потом ему одеколона налили, чтобы спал лучше.
Полроты наблюдало за операцией. О кудеснике — исцелителе Вдовине молва быстро разошлась по роте и батальону. Несколько раз приглашали его на операции. Но у некоторых «розочки» высыпали на лице, за них Валера не брался. Они выбаливали, оставляя большие ямки на лице.
Ефанов быстро пошел на поправку, шрам на ноге остался в виде ямки.
Тем временем общими усилиями курсантов роты перекладину переставили чуть дальше. Закрепили, укрепили как можно прочнее. Будаеву строго-настрого запретили делать склепку. Да, и остальные также старались не испытывать на прочность этот спортивный снаряд. Остаться в казарме без перекладины — ничего хорошего. Сухой периодически подходил к снаряду и тренировался в количестве и качестве подъемом переворотом.
И этим самым заразил многих в роте. Одним из таковых был Витька Николаенко из третьего взвода.
Он, как многие, тренировался. В трусах прыгнул на перекладину и пошел делать подъемы, только один раз с матом, криком, полным ужаса, свалился с перекладины, даже не просто свалился, а рухнул. Кулем. В верхней точке отпустил руки и чуть не проломил пол. Лежит, орет и зажимает пах руками. Думали, что все, помирает Никола!
Вся рота вокруг Витька.
Пытаются перевернуть его на спину. А он не дается, лежит и на боку крутится вокруг оси, не отпуская руки от паха.
— Витек, ты что?
— Что случилось?
— Да, блядь, не вой ты!
— Скажи, что произошло.
Между приступами нестерпимой боли, Николаенко просипел:
— Хуй на перекладину намотал!
Вой смеха. Именно не ржач, а настоящий вой. Рота смеется, Витек с опухшим ЭТИМ САМЫМ катается по полу и воет уже в полный голос.
Кое-как одели Николу, отнесли в санчасть, сам-то он не мог идти, не отпускал руки от паха.
После обеда Витя появился в роте. Его окружили.
— Ну, как, Витек?
— Хуй не оторвало?
— Он теперь у тебя будет, как у Фила? По колено или до пола?
— Будешь с Филом меряться? Кто кого победит?
— Фил победит. У него природный, а у Николы — искусственно вытянутый!
— Может, и Фил в детстве за забор зацепился, когда в соседний сад за яблоками ладил?
— Стоять-то будет?
— Да, нет, все! Так, сувенир спереди! Длинный и бестолковый!
— Будешь задницу подтирать, когда бумаги под рукой не будет!
— Отстаньте! — Витя только отмахивался, немного прихрамывая, и слегка согнувшись.
— Чего тебе там делали?
Долго Витю уговаривали рассказать. Он только краснел и уходил от разговора. Но каждый день ходил в медсанчасть.
Потом, сильно краснея, рассказал, что ему там делают ванночки. И делает медицинская сестра!
Народ опять потешался над его болячкой. Бился в истерике от смеха.
— Витя, она его купает?
— Сама укладывает и поглаживает?
— Витя, а головку шампунем детским моет?
— Ага, специальным, который без слез для малышей!
— Да, нет, у него теперь головка большая. В горлышко трехлитровой банки не пролезет. Поэтому — обычный шампунь!
— Порошок стиральный!
— С хлоркой! Чтобы блондином стал!
— В руках держит? Убаюкивает?
— Тот-то, наверное, увеличивается в размерах?
— Богатырь?
— Отвалите! Сволочи! Дураки! Идиоты!
Витя, стыдясь своей травмы, уходил от толпы и курил в одиночестве, пунцовый, как вареный рак. Ненадолго, на период лечения, к Виктору привязалась кличка «Никола — вытянутый хуй», или «Длинный хуй». Кому как нравилось.
Приближался праздник — 7 Ноября — День Великой Октябрьской Социалистической Революции! А это значит, что все училище начало готовиться к торжественному параду на центральной площади славного города Кемерово.
Как любил говаривать капитан Баров: «Группа советских войск в Кемерово должна пройти торжественным маршем по улицам города, чтобы поселить священный ужас в сердца и души горожан!»
И началось! Снова коробки поротно. Каждый батальон старается. Старшие курсы поменьше. А для нас — это первый парад, поэтому и топаем усиленно. Ломаем лед каблуками. Но ходим, ходим. Вечером, после самоподготовки. Вместо личного времени. При свете фонарей. Ходим. Земцов лично присутствует на всех тренировках, взводные офицеры тоже все рядом. Когда шутят, а когда и матом, не стесняясь в выражениях, подсказывают, кому и как идти. Им, понятно, не хочется выглядеть командирами стада баранов, которые и толком-то ходить не могут. Остальные роты батальона тоже тренируются.
Но глядя, как получается у нас и у них, понимаем, что у нас-то лучше!!! Значит, не зря все эти мучения и тренировки! Не зря!!!
Тренировки в составе училища! Командует тренировками полковник Абрамов! Наш комбат на абитуре!
Для него был установлен микрофон, чтобы старый полковник не рвал голосовые связки, а ему все пофигу!
У него хорошо выработанный командный голос. Его и без микрофона весь плац, все училище слышит!
Сначала приветствие. Отрабатываем побатальонно и в составе училища. Ну, это проходит более-менее нормально. Потом перекатисто «Ура!» с сопровождением головой проходящего мимо начальника училища.
С этим тоже быстро получилось. А вот с прохождением! Условие одно. Какая рота быстро и качественно проходит — свободны. А у кого не получается… Будет доходить через руки и ноги. Старая армейская мудрость! И снова, и снова роты заходят на круг.
Абрамов кричит, материт на весь плац все и вся, невзирая на чины и звания. Особенно достается командиру сорок четвертой роты капитану Бережному:
— Капитан! Ты выпрямись! А идешь, как будто коромысло проглотил!
А он сутулый был и немного косоглазый. Как-то рота шла на полигон, это в предыдущем наборе батальона, он сбоку роты. И тут со встречной полосы «Жигули» выскакивает. Водитель кого-то обгонял, а в конце маневра, не справился с управлением и на колонну курсантов.
Бережной быстро сообразил, оттолкнул ближайших курсантов и принял удар машины на себя. Его отбросило. Вот он и стал сутулым, и глаз стал косить. Сам он мужик был неплохой, хитроватый, но не пакостливый.
А Абрамову плевать на прежние заслуги. Ему нужно, чтобы училище смотрелось на параде достойно. И не было стыдно начальнику училища перед властями областными, городскими, да, и просто перед горожанами, кто придет на праздник. Нас же по телевизору местному будут показывать! И чтобы какая-нибудь шеренга в коробке «прыгала», сбившись с ноги! Такого не должно быть на параде! Потому что это — ПАРАД!
— Ногу! Ногу выше поднимайте! — кричит какой-то роте полковник — Да, что вы, как бабы беременные идете! Боитесь обосраться или родить на ходу? Это не строевой шаг, семените на месте! Как говно или виноград топчете! Выше ногу! Да, не шире шаг! Куда, на хрен, спешите! Выше ногу! Вот так! Вот так!
И старый полковник легко в шинели прыгает на трибуну, туда, где стоят командиры, и, откинув полу шинели, задирает ногу сантиметров на восемьдесят от земли, и четко шагает по этому бордюру. Училище с восхищением, страхом смотрит на него.
Страх, потому что на этой полке уже снег, ледок, поскользнется старый полковник. А лететь там метра четыре, и костей потом не соберешь! Не будет старого полковника.
