Димфна Кьюсак - Солнце – это еще не все
Иоганн пожал плечами.
– Есть старая немецкая поговорка: «Тот, кто живет на острове, не должен враждовать с морем».
– А в чем ее смысл? – спросил Тоби.
– В том, что в ней сказано.
– Это для меня слишком глубокомысленно. Я хочу сказать, что здесь вас ожидает неплохое будущее. Я немало поездил по свету и убедился, что нужно только разделаться с красными и лучшего места, чем Австралия, не найти. Много денег, много земли, много солнца.
– Иногда мне кажется, что солнце – это еще не все.
– Я что-то не понял.
Иоганн отвел рукой пачку сигарет, предложенную Тоби.
– Меня все это не интересует.
Тоби с недоумением посмотрел на него.
– Вы что, морочите мне голову?
– Как это?
– Очки втираете – вот что.
– Это мне тоже непонятно. Быть может, вы объясните? Я еще не постиг всех тонкостей вашего языка.
– Ну, я сказал, что… что вы пошутили.
– О нет! Такими серьезными вещами не шутят.
– Значит, вы водили меня за нос? – злобно спросил Тоби.
– Это вы, мистер Эпплгейт, сами водили себя за нос.
Тоби отошел от стены.
– Так, так! Теперь я начинаю понимать. Всего три с половиной месяца, как из Западной Германии, а уже ведет себя как ярый коммунист! Вы не на нашей стороне.
– Мне не совсем ясно, на чьей стороне вы. Но если вы нацисты, то я, разумеется, не с вами.
– А, еще один из тех ублюдков, которые пробрались сюда, надев личину!
– Не понимаю, что вы имеете в виду. Когда я ехал сюда, я никакой личины на себя не надевал.
– Не пытайтесь меня уверить, будто вы не знали, что вас привезли сюда для борьбы с левыми элементами.
– В бланках, которые я заполнял для визы в Австралию, такого пункта не было.
– Вы знали, что это само собой разумелось. А то зачем бы мы пускали вас, немцев, в Австралию?
– Я считал, что мы нужны вам для развития вашей страны.
– Все вы, иммигранты, – никчемный народ. Приезжаете сюда только для того, чтобы самим устроиться, и вовсе не думаете помогать нам бороться с коммунизмом. То-то вам нравится якшаться с неграми, евреями и прочей швалью.
Иоганн выпрямился.
– А теперь послушайте вы, мистер Эпплгейт. Вам кажется, что вы красивы, элегантны и умны, а для меня вы просто ничтожество. Я здесь в гостях и мало кого тут знаю, но эти люди – друзья моих друзей, и, если я еще услышу о них хоть одно грязное слово, я врежу вам – кажется, так говорят в Австралии?
– Не смеши меня. Я выше тебя на четыре дюйма и гораздо тяжелее. Так я и стану ждать, пока ты соберешься мне врезать.
Тоби бросился на Иоганна, сжав кулаки. Иоганн увернулся, схватил Тоби за кисть приемом дзю-до, и тот потерял равновесие.
Иоганн услышал, как вскрикнула Лайша, обернулся, и Тоби, воспользовавшись этим, нанес ему такой удар, что он навзничь повалился на траву.
Иоганн лежал неподвижно, раскинув руки.
Звезды кружились над его головой. Сквозь пелену тумана он увидел Лайшу: она склонилась над ним, окликала его, прижимала к себе его голову. Он ощутил ее теплые слезы на своем лице и вдруг вспомнил строку из какого-то английского стихотворения: «И падает слеза, как теплый дождь с небес». Это и были небеса: его голова покоилась на груди Лайши, ее слезы капали ему на лицо. Он открыл глаза и пробормотал распухшими губами:
– Я люблю тебя, Лайша.
Она еще крепче прижала его голову, и сквозь шум в ушах он услышал ее голос:
– Мой милый, милый, сейчас не время для любви. Я уезжаю во Вьетнам.
Звезды покатились вниз. Иоганн закрыл глаза.
Глава двадцать седьмая
Элис одевалась с особой тщательностью, разглядывая в зеркале каждую деталь туалета; она надела черный бюстгальтер, застегнула молнию черного пояса, критически осмотрела черную кружевную комбинацию и трусики. Охваченная чувственными грезами, она сладостно предвкушала тот момент, когда Карл будет ее раздевать – этого ритуала он никогда не опускал. До встречи с ним она считала, что интерес мужчин к женскому белью выдуман в целях рекламы. Но Карл открыл ей столько нового, что те интимные сведения, которыми ее приятельницы мимоходом обменивались за бриджем, казались ей наивным лепетом школьниц. Что они знают об этом!
Элис подняла руку, чтобы солнечный луч упал на ее кольцо, и она залюбовалась игрой белых и зеленых огней в бриллианте. В Уголке все восхищались этим кольцом. Все они были так внимательны к ней: устраивали в ее честь приемы и чаепития. Как ужасно, что пришлось придумать предлог и отказаться от приглашения Манделей. Она до сих пор видит перед собой обиженные глаза Карен. Элис тоже было больно, но она выдержала. Так ей пришлось порвать еще с чем-то, чего не любил Карл.
Элис это было неприятно, но ведь не бывает же так, чтобы у человека было все, чего он хочет, и разве может жаловаться женщина, имеющая так много, как она? Теперь, когда Мартин и Лиз предложили разделить «Лавры» на две квартиры, можно было назначить день свадьбы на самое ближайшее время, сохранив полную гармонию между ее привязанностью к Мартину и страстью к Карлу.
Новая планировка дома позволит им жить, не мешая друг другу, и в то же время она сможет по-прежнему заботиться о Мартине и Лиз. Разница только в том, что Мартин и Лиз будут жить наверху, – придется установить кухонный лифт, – а они с Карлом внизу. Пристроят внешнюю лестницу, и у Мартина будет отдельный вход, как он ихотел. Слава богу, Мартин стал менее раздражителен с тех пор, как они обо всем договорились. Плавными движениями она расчесывала щеткой волосы – Карл так любит обвивать их вокруг своей шел, – но тут у входной двери раздались два настойчивых звонка. Конечно, это не гость в такой час!
Элис стояла со щеткой в поднятой руке, прислушиваясь к шаркающим шагам Марии в холле. Она твердо решила: кто бы это ни был, дома она не останется.
Мартин обедал в клубе, Лиз с Иоганном отправились в кино на пятичасовой сеанс и вернутся домой не раньше восьми, когда по телевизору будут передавать «Панораму».
Она сказала им, что она с Карлом и его друзьями поедет в театр, а потом будет ужинать у его друзей и останется там ночевать. Как нелепо, что женщине, которой уже за сорок, приходится сочинять всякие истории, чтобы не ночевать дома! Когда они с Карлом поженятся, они всегда будут вместе, им больше не нужно будет дожидаться выходного дня миссис Шмидт или Бранковича или других столь же редко выпадающих случаев.
Она услышала тяжелые шаги Марии на лестнице. Постучав, Мария просунула руку в дверь спальни.
– Вам срочная телеграмма, мисс Белфорд.
– Спасибо, Мария.
Элис взяла телеграмму, и ее сердце на мгновение остановилось. В ее кругу не было принято обмениваться телеграммами, и телеграммы для нее всегда означали дурную весть. Пилочкой для ногтей она вскрыла телеграмму. Предчувствие не обмануло ее, хотя посторонний посмеялся бы над тем, что эти столь незначительные фразы вызвали такое горькое разочарование: «Сожалею, вечером встреча невозможна. Срочно вызван в Мельбурн. Позвоню о дне и часе приезда. Карл». Так холодно, так равнодушно! Перечитав телеграмму Элис ощутила дрожь в теле. Телеграмма была послана из Парраматты. Что делал Карл в Парраматте? Она попыталась взять себя в руки. Ведь мог же он быть в Парраматте по делу. Но какой-то коварный голос шепнул ей: та рыжеволосая женщина, которую она застала в в его спальне, живет в Парраматте.
О нет! Только не это!
Она скомкала телеграмму.
Карл обещал встретить ее в Булоло в половине восьмого, и они должны были провести вместе не только ночь, но и весь следующий день. Элис помнила, как он сжал ей локоть и как посмотрел на нее, когда говорил эти слова. А теперь он решил провести ночь в Парраматте с этой рыжеволосой тварью. Элис опустилась на краешек кровати, охваченная ревностью. Как он мог совершить такую низость?
Здравый смысл подсказывал, что Карл позвонит и все ей объяснит. Она расправила телеграмму и еще раз перечитала ее. И ревность заглушила голос разума. Эта женщина!.. Судя по ее виду, она была еще более искушенной, чем он! Как он мог так поступить! Пробудить все ее надежды, так распалить ее чувства, что она все дни сгорала от желания, а по ночам ее мучили сны, которые утром ей было стыдно вспомнить.
Как он мог позволить ей сообщить об их помолвке и сохранить любовницу? Это было хуже всего. Теперь все соседи будут смеяться над ней. Она не сможет голову поднять от стыда.
Элис разорвала телеграмму в клочки и, рыдая, бросилась на кровать.
Она услышала, как хлопнула калитка, – это Мария ушла домой к мужу-инвалиду и детям. Какое-то мгновение она испытала к ней жгучую зависть. Пусть она уродлива и замучена тяжелой работой, но уж от такого она, во всяком случае, избавлена.
Лучи заходящего солнца упали на кровать, и Элис стало жарко. Она встала, опустила жалюзи, но в комнате уже было душно. Новый бюстгальтер и пояс врезались в тело. От ноющей боли и от жары ее горе перешло в злость, и дрожащими руками она расстегнула бюстгальтер и пояс.
