Журнал - «Подвиг» 1968 № 01
— Вы думаете, я смогу служить в вашей армии?
Поручик улыбнулся.
— Отчего же нет, ваше превосходительство? — ответил он, не поняв, не сомневаясь, что иначе понять слова генерала невозможно. — Ведь вы же не какой-нибудь прапорщик военного времени из студентов. Никто не заподозрит вас в добровольном большевизме, ваше превосходительство.
Генерал усмехнулся.
— Вы меня неправильно поняли, господин поручик, — возразил он, — я именно хотел сказать, что служба в вашей армии этически неприемлема для меня.
Поручик выронил на стол деревянную карельскую папиросницу и впился в изрезанное морщинками ссохшееся лицо.
— Вы с ума сошли? — вскрикнул он.
Генерал с внезапной и поднявшейся из самой глубины ненавистью почувствовал, что румяное, беспечное лицо офицера, с черными подстриженными усиками над пухлой губой, до омерзения противно ему.
— Потрудитесь держать себя прилично, — дрогнув челюстью, кинул он офицеру, — я старше вас вдвое. Я ведь не говорю вам, что вы с ума сошли, служа в вашей армии.
Офицер поднял со стола папиросницу, открыл ее, бросил в рот папироску и нервно закурил. Глаза его сощурились и стали хитро-хищными и пронзительными.
Он опустился на табуретку, закинул ногу за ногу, сложил руки на колени и, затянувшись, нарочито нагло пустил дым в лицо Евгению Павловичу.
— Вы что же, большевик? — спросил он с презрительной иронией твердолобого молокососа и захохотал. — Вот так анекдотик!
— Нет, не большевик! — ответил Евгений Павлович.
— Тогда почему же вы не хотите служить в нашей армии? Кто же вы?
Генерал пожал плечами.
— Вы этого не поймете. — сказал он с тем же тихим презрением, с каким говорил когда-то с Приклонским, — не сможете понять… Когда огромное тело пролетает в мировом пространстве, в его орбиту втягиваются малые тела, даже против их воли. Так появляется какой-нибудь седьмой спутник… Но все равно — вы ничего не поймете, и разговаривать с вами я почитаю излишним, — закончил он, чувствуя, как вся кровь прихлынула к лицу от внезапной бешеной ненависти к этому оловянному солдатику, щурящему бессмысленные глазки заводной куклы.
Поручик встал со стула и присвистнул.
— Слыхали мы эти песни. Притворяетесь помешанным.
Он прошел к двери, открыл ее и крикнул в сени:
— Захарченко! Сбегай к господину полковнику; скажи, что я прошу его срочно прийти.
Закрыв дверь, он опять сел на стул и стал разглядывать генерала с задорным нахальством самоуверенной юности.
Евгений Павлович отвернулся.
Он не оглянулся на четкий стук шагов и звук открывающейся двери. Он с живым волнением разглядывал задний двор избы. У хлевушка терлась боком о подставку пятнистая, черная с белым, свинка. Кудластый щенок задорно ловил ее молодыми зубами за вертящееся колечко хвоста. Старый важный петух, подняв одну ногу, меланхолически следил за спортивным увлечением щенка, склонив гребень и полузакрыв желтый стеклянный глаз, словно хотел сказать: «А ну, поглядим, как это вы, молодежь, сумеете?»
Евгений Павлович обернулся только на жесткий окрик поручика:
— Пленный!.. Стать смирно!
Евгений Павлович взглянул и увидел перед собой бритого, гладкого, затянутого в английскую офицерскую форму полковника с немецкими погонами на плечах. Тот слушал торопливый доклад поручика, облизывая тугие, как накачанные велосипедные камеры, губы. Дослушав, шагнул к генералу.
— Вы отказываетесь переходить в ряды доблестной северной армии?
Генерал молчал. Губы сами собой кривились в усмешечку — тихую, ползучую, нестерпимую.
— Я вас спрашиваю! — повысил голос полковник.
И пришла негаданная мысль — съязвить напоследок, взорвать оскорблением это отполированное бритвой «жиллет» ремесленное лицо. И генерал сказал, прищурив глаз:
— В северную? А у вас армии как — по всем частям света имеются?
Полковник отшатнулся. Велосипедные камеры прыгнули, прошипели:
— Вы понимаете последствия?
Еще ползучее и нестерпимее сделалась усмешка. Вспомнился белобородый член Государственного совета, который предупреждал там, в двусветном зале, о последствиях.
И ненужно сказал вслух:
— Последствия понимаю, а вот вы причин не изволите понимать.
Полковник метнул зрачками. Крикнул:
— В последний раз спрашиваю: отказываетесь служить России?!
Полковник Бермонт-Авалов волновался. Он, затянутый в английскую офицерскую форму с немецкими погонами и русскими орденами, не мог понять этого старика, как генерал Юденич не мог понять Петрограда, отказывающегося от его канадского масла.
Но генерал спокойно откачнулся в знак отрицания.
— Обыскать мерзавца! — каменея всем лицом, приказал полковник.
Руки солдат распахнули полы шинели, полезли в карманы, жестоко и больно жали на ребра. Одна рука нащупала какой-то предмет в грудном кармашке гимнастерки и выволокла его. Предмет тускло блеснул. — Тютелька какая-то, ваше высокоблагородие, — сказал солдат, протягивая предмет полковнику.
Тот подставил ладонь. Золотой бурханчик Будды, бережно хранимый подарок удалого налетчика и бандита Турки, уютно лег на широкую ладонь, как в колыбельку. Полковник нагнулся, разглядывая. В мудро-бессмысленной улыбке Будды ему почудилось странное сходство с улыбкой старика в красноармейском шлеме. Он нахмурился и взвесил на руке божка.
— Золото, — и ухмыльнулся. — Ай да генерал, добольшевичился! Воровать даже выучился. — И вдруг, зверея, крикнул: — Кого ограбил, сволочь старая? Кого?!
Бледно дернулись старческие губы. Но генерал не сказал ни слова. Показалось смешно и ненужно. Полковник бросил Будду на стол.
— Что прикажете, господин полковник? — спросил, вытягиваясь, поручик, подметив в глазах полковника решение.
— Списать! — отрезал полковник и поправил лакированный пояс.
— Обоих?
— Обоих.
— Захарченко, выводи! — крикнул поручик во весь голос, хотя солдат стоял рядом.
У стены сарая стали вполоборота друг к другу. Руки были связаны ремнем: старческие худые руки генерала и мужицкие шерстистые руки трибунальского вестового Кимки Рыбкина.
С желто-серого неба сеялся снежок. Поодаль глухо и непрерывно перекатывался круглый орудийный гул. Казалось, что в небе вертятся тяжелые жернова и из-под постава сыплется пушистой крупчаткой снежок.
Кимка так и сказал, переступая с ноги на ногу:
— Снежок-то, как мучица, сеется.
Напротив выстроились солдаты в стальных шлемах. Полковник, опираясь на трость, стоял поодаль.
Евгений Павлович обвел глазами низкий болотистый горизонт. Он вдруг раздвинулся, расширился, в лицо пахнуло теплым бодрящим воздухом, и от этого веяния все окружающее стало сразу отплывать в пустоту, словно за плечами, шумя, распускались подымающие тело ввысь крылья. Генерал повернулся, сколько позволили связанные руки, к соседу и ласково сказал:
— Прощай, товарищ Рыбкин.
И так же ласково, мягко ответил Кимка:
— Спасибо на добром слове, товарищ Ада…
Недоговоренный слог слизнули желтые язычки залпа.
Ленинград — Детское Село,
9 декабря 1926–3 апреля 1927 г.
КОРОТКО ОБ АВТОРАХ
МОРОЗОВ Дмитрий Платонович родился в 1926 году. Во время Отечественной войны служил во флоте. После демобилизации работал следователем в Московской прокуратуре. Учился в Литературном институте имени Горького. Первый рассказ опубликовал в 1949 году в журнале «Советский воин», затем выступал с рассказами на страницах центральных газет и журналов.
С 1953 года Морозов — специальный корреспондент Всесоюзного радио.
Автор повести «36 часов из жизни разведчиков», которая опубликована также в ГДР, Чехословакии, Югославии. По мотивам повести Рижской киностудией снят фильм.
Повесть «Оглашению не подлежит», опубликованная в 1967 году в журнале «Сельская молодежь», написана в соавторстве с А. Поляковым.
ПОЛЯКОВ Александр Антонович родился в 1904 году в семье железнодорожного служащего на Дону. Окончил Морозовское коммерческое училище, где был секретарем комсомольской ячейки. В 1920 году добровольцем ушел в Восточную комсомольскую бригаду 11-й армии, освобождавшей Кавказ от меньшевиков.
После освобождения Кавказа был направлен на работу в ЧК. Принимал участие в борьбе с бандитизмом на Дону, Кубани и Кавказе, в ликвидации белогвардейского подполья.
В основу повести «Оглашению не подлежит» легли подлинные события, происходившие на Дону. Ее героями являются бывшие сослуживцы Александра Антоновича Полякова.
А.Поляков — автор повести «Кодовое название «Медведь», которая вышла в Ростове-на-Дону.
ИВАНОВ Всеволод Вячеславович (1885–1963) — известный советский писатель. Детство его прошло в городе Павлодаре. После окончания поселковой школы и учебы в павлодарской сельскохозяйственной школе В. Иванов сменил множество профессий: работал в магазине, служил матросом, был истопником, актером цирка, наборщиком в типографии.
