Олдос Хаксли - Остров

— Да, в самом деле — чему?

— Сама эта история ясно показывает, что здесь не может быть ответа, облеченного в слова. Мы говорим детям, чтобы они прекратили думать, и только смотрели. Но не смотрите аналитически; не разлагайте цветок; не смотрите как ученые или садовники. Забудьте на время все, что вы знаете, и смотрите с полным неведением на этот удивительный цветок. Смотрите так, как если бы вы никогда прежде не видели цветов, словно не знаете, ни как он называется, ни к какому классу относится. И, глядя на него, вдыхайте его тайну, дышите его духовным смыслом, ароматом мудрости другого берега.

— Слова эти напоминают мне то, что говорил доктор Роберт на церемонии посвящения, — заметил Уилл.

— Да, разумеется, — подтвердила миссис Нараян, — приучая детей смотреть как Махакасьяпа, мы готовим их к опыту, который дает мокша-препарат. Каждый посвящаемый проходил курс обучения восприятию. Поначалу детям предлагают взглянуть на гардению с точки зрения ботаники. А потом — осознать цветок как нечто уникальное, увидеть его глазами художника, увидеть в нем чудо, как Будда и Махакасьяпа. Конечно, — добавила миссис Нараян, — эти опыты не ограничиваются цветами. Изучение любого предмета сопровождается «построениями моста». Все, от препарированной лягушки до спиралевидных туманностей, — все это можно воспринимать, а не только обдумывать, и осваивать эстетически и духовно без обсуждения с точки зрения научной, исторической, экономической. Обучение целостному восприятию дополняет умение анализировать и манипулировать знаками, и даже играет роль противоядия. Сочетание двух подходов абсолютно необходимо. Если вы пренебрегаете одним из них, вам никогда не стать полнокровной человеческой личностью.

Они помолчали.

— А как надо смотреть на людей? — спросил наконец Уилл. — Взглядом Фрейда или Сезанна, Пруста или Будды?

Миссис Нараян рассмеялась.

— Как вы смотрите на меня?

— Прежде всего как социолог, — ответил Уилл. — Я смотрю на вас как на представительницу незнакомой культуры. Но я не чужд того, чтобы воспринимать вас целостно. Например, я заметил, что на склоне лет — надеюсь, вы не обидитесь — вы продолжаете оставаться замечательным человеком. Во всех отношениях: эстетически, интеллектуально, эмоционально, духовно, что бы эти слова ни значили. Если уж я побуждаю себя быть восприимчивым, слова эти полны для меня самого важного смысла. Но если я не желаю быть восприимчивым, эти слова для меня — в каком бы порядке я их ни выстраивал — чистейшая ерунда.

Уилл усмехнулся сдержанным смешком гиены.

— Да, — согласилась миссис Нараян, — каждый, если захочет, может дурно отзываться даже о самых прекрасных впечатлениях. Вопрос в том, на какой основе осуществляется выбор. Отчего человек не желает выслушать обе стороны и привести их к согласию? Связанный привычкой к анализу создатель концепций и чуткий, пассивный вбиратель впечатлений — ни один из них не обладает непогрешимым методом, но сотрудничество их необычайно плодотворно.

— Насколько действенно ваше обучение восприятию? — поинтересовался Уилл.

— Существуют различные степени восприимчивости, — ответила миссис Нараян. — Для усвоения естественных наук, например, ее требуется совсем немного. Занятия естествознанием начинаются с наблюдений, но наблюдения эти избирательны. Вы смотрите на мир сквозь сетку искусственных концепций. Во взгляде, который дает мокша-препарат, концепции отсутствуют. Вы не отбираете и не классифицируете свой опыт, но принимаете его. Как в стихотворении Вордсворта: «Приноси с собой сердце, которое наблюдает и принимает». На уроках «построения моста» детям все еще приходится отбирать материал и строить концепции, но не в той мере, как на предыдущих занятиях. Дети не превращаются вдруг в маленьких татхагат. Они не приходят еще к тому чистейшему восприятию, которое дает мокша-препарат. До этого еще далеко. Но они учатся спокойному отношению к наименованиям и понятиям. Какое-то время они принимают больше, чем отдают.

— И что вы велите им делать с тем, что они принимают?

— Мы попросту просим их, — с улыбкой ответила миссис Нараян, — попытаться осуществить невозможное. Детям предлагают перевести их опыт в слова. В качестве простой, не стиснутой концепциями данности, что представляют собой этот цветок, эта препарированная лягушка, звезда на том конце телескопа? Что они значат? Какие пробуждают мысли, чувства, мечты, воспоминания? Попытайтесь изложить это на бумаге. Конечно, вполне это у вас не получится: но все равно попытайтесь. Это поможет вам понять разницу между словами и поступками, между знанием о вещах и знанием вещей. А когда вы кончите писать, — говорим мы детям, — взгляните снова на цветок, а затем на две-три минуты закройте глаза. А потом нарисуйте, что вы увидели с закрытыми глазами. Нарисуйте, что бы это ни было, пусть даже очень непохожее. Нарисуйте то, что увидели — или не увидели, нарисуйте и, если хотите, раскрасьте красками или мелками. А потом, немного отдохнув, сравните ваш первый рисунок со вторым; сравните ваше научное описание цветка с тем, что вы написали, представляя, будто никогда ничего не знали о цветах и этот цветок явился вдруг неожиданно из голубизны, как разрешение заглянуть в некую тайну. Сравните свои рисунки и записи с рисунками и записями других девочек и мальчиков в классе; вы увидите, как схожи между собой аналитические описания и иллюстрации к ним; тогда как прочие записи и рисунки сильно отличаются друг от друга. Как все это соотносится с тем, что вы узнаете в школе, дома, в лесу, в храме? «Мосты» необходимо наводить во всех направлениях. Начинаешь с ботаники или других предметов школьного курса — и вдруг оказываешься на другом конце «моста», размышляя о природе языка или разных видах опыта, о метафизике или образе жизни, об аналитическом знании или мудрости Иного Берега.

— Но как же, — удивился Уилл, — научить всему этому учителей, которые, в свою очередь, учат детей «строить мосты»?

— Учителей мы стали обучать сто с лишним лет назад, — ответила миссис Нараян. — Классы набирались из юношей и девушек, обученных в паланезийской традиции: хорошие манеры, агрикультура, искусства и ремесла, да еще заимствованная из фольклора медицина, психология и биология по бабушкиным сказкам и вера в магию. Ни науки, ни истории, никакого знания о внешнем мире. Но все эти будущие учителя были ревностными буддистами; большинство из них имели навыки в медитации; и конечно же, все читали или слышали о философии махаяны. Это значит, что в области метафизики и психологии они были подготовлены более основательно и реалистически, чем учителя в вашей части света. Доктор Эндрю — ученый, отрицающий догмы гуманист, — вдруг открыл для себя ценность чистой и практической махаяны. Друг его раджа, тантрический буддист, постиг, в свою очередь, ценность чистой и прикладной науки. Оба, следовательно, осознали, что учителю, который будет обучать детей гуманности в приспособленном для существования полнокровных человеческих личностей обществе, необходимо усвоить лучшее от обоих миров.

— Как же восприняли это будущие учителя? Не противились ли они новому учению?

Миссис Нараян покачала головой:

— Нет, потому что никто не посягал на их ценности. Буддизм воспринимался с уважением. Требовалось отбросить лишь бабушкины сказки. Взамен юноши и девушки познакомились с куда более интересными фактами и теориями. И с этими замечательными познаниями, полученными из западного мира — мира знаний, силы и прогресса, — сочетались теперь, и в какой-то мере подчинялись им, теории буддизма и факты прикладной психологии и метафизики. И в этой программе, вобравшей в себя лучшее от обоих миров, не было ничего, что могло бы оскорбить самых религиозно настроенных граждан.

— Интересно, как поведут себя наши будущие учителя, — помолчав, сказал Уилл, — сумеют ли они когда-нибудь все это освоить? Окажутся ли способны воспринять то лучшее, что дают оба мира?

— Почему бы и нет? Им не придется отказываться от того, что они почитают для себя важным. Нехристиане пусть продолжают размышлять над проблемами человеческими, а христиане — чтить Бога. Ничего не изменится, только Бог будет мыслиться имманентно, а человек — трансцендентно.

— И вы думаете, им легко будет принять эту перемену? — Уилл рассмеялся. — Вы оптимистка.

— Да, оптимистка, — сказала миссис Нараян, — по той простой причине, что, если подходить к решению трудностей разумно, реалистически, результаты вполне могут оказаться хорошими. Наш остров вселяет оптимизм. А теперь пойдемте, заглянем в танцевальный класс.

Они пересекли тенистый внутренний двор и, толкнув вращающуюся дверь, услышали мерное биение барабана и визг дудки, вновь и вновь повторявшей мелодию из пяти звуков, смутно напомнившую Уиллу шотландские напевы.