Канта Ибрагимов - Сказка Востока
Однако главная достопримечательность Тимуровского Самарканда — это существующая и поныне центральная площадь Регистан, от которой подобно лучам расходятся проспекты. И существует поверье, что, стоя именно на этой площади, Повелитель с надменной гордостью спросил у Моллы Несарта:
— Ну, как тебе мой город? Потрясен?
На что Молла, дабы хоть как-то досадить, не без ревности заметил:
— Город ты возвел чудесный. Но вот эта улица вроде и центральная, да очень узкая, не твоего размаха.
Это был бульвар, который проходил от Регистана до реки. Щуря на солнце глаза, как на поле боя внимательно осмотрел Повелитель эту многолюдную улицу и сказал:
— Действительно узка, — он усмехнулся, — как ты думаешь, шелудивый пес, за какой срок я ее сумею преобразить?
— Ну, — призадумался Несарт, — зная твой нрав, месяца за два-три.
— Ха-ха-ха, — властный смех. — Командиры, ко мне. — Два высших военачальника из свиты Тамерлана спешно приблизились, склонились в почтении. — Приказ! Вот эту улицу вы должны расширить в два… нет, в три раза. Все перестроить, чтобы был блеск, простор и величие. Срок — месяц… нет, двадцать дней. Не уложитесь вовремя — казню.
Естественно, оба военачальника взялись за дело с максимальным рвением. На эту улицу были вызваны две тысячи воинов, как надсмотрщиков, и около трех десятков тысяч ремесленников, мастеровых, рабочих и рабов. Все дома вдоль респектабельной улицы были за сутки снесены. Протестовать бесполезно: все владельцы домов бежали с пожитками, которые удалось унести, пока рушились стены их жилищ. Работы велись круглые сутки, ночью — при свете факелов. И как сообщает летопись, они были похожи на бесов, работающих у адского пламени.
Тамерлан лично почти каждый день приезжал и каждый раз все усложнял и усложнял задание, за невыполнение которого проводилась казнь, и не одного-двух, а целой группы людей, якобы замешанных в казнокрадстве, предательстве, неверности вере и Повелителю. Обычно апогеем этого действа или зрелища было то, что кое-кого Повелитель в самый последний момент щадил. Спасенный, обезумев от счастья, бросался в ноги Великому эмиру, сапоги целовал, обливал их слезами. А завороженная представлением толпа в удовлетворении гудела: «Справедливый суд, справедливый Государь!» и как доказательство — щедрый бесплатный пир, значительный капитал в воздух.
— Тимур велик! Да здравствует наш Повелитель, единственный Государь! — неистовствовала в реве толпа.
А что касается строящегося проспекта, то он был закончен даже раньше двадцати дней. Тимур со свитой проехал по нему. Под ноги его коня сыпалось золото и драгоценные камни. Он выразил свое удовлетворение и, искоса, свысока глянув на Моллу Несарта:
— Ну что, старик, каков я?
— Бог за шесть дней сотворил мир, а ты за двадцать — рай на земле.
— То-то, — удовлетворен Тамерлан, — молодец!
— Спасибо, Повелитель, — в почтении застыл Молла.
— Да я о сыне, Мираншахе. Сумел он тебя к разуму привести.
— То-то и видно — своим поделился. Щедрый — все отдал.
— Но-но, что ты несешь? — возмутился было Великий эмир, но быстро пришел в себя, настроение его сегодня не испортить, праздник какой: его город еще краше стал. — Поехали играть. Проиграешь — десять раз петухом закукарекаешь.
— А если выиграю? — встревожился Молла.
— Все твои выходки прощаю, — даже не смотрит в его сторону Повелитель.
Во время игры настроение у Тамерлана тоже приподнятое: играют в его стоклеточные шахматы, и в них он явно напирает. За игрой наблюдает множество приближенных. И вот главный судья Самарканда решил воспользоваться благоприятной обстановкой. Дело в том, что владельцы снесенных в центре города домов, а это весьма зажиточные и влиятельные люди, пожаловались судье, и он осмелился просить Тимура возместить убытки пострадавшим домовладельцам.
— Что?! — вскипел от ярости Повелитель. — Разве город принадлежит не мне?!
— Да-да-да, все — твоя собственность, все! — заявил судья, спешно ретировался, согнувшись в три погибели.
И тут слово взял Молла Несарт:
— Повелитель, это я подтолкнул тебя на снос домов. Чувствую вину. Если выиграю, возмести ущерб.
Эмир немного поразмыслил и согласился.
На следующее утро Молла Несарт, как и вся свита, был в покоях Тамерлана. Видимо, Повелитель плохо провел ночь: он был в крайне скверном настроении, часто протирал глаза, вокруг него сновали врачи — евреи и китайцы.
— Эй, плешивый старик, Молла Несарт, — вдруг раздался хриплый голос Великого эмира, — ты вроде мудрый человек, якобы все знаешь в отличие от этих знахарей. Что мне делать? Каждое утро, когда я просыпаюсь, у меня полчаса в глазах темно. Ничего, даже твою козлиную бороду не вижу.
— О Повелитель, — несколько выдвинулся вперед Несарт, как положено, руку к сердцу приложил. — А ты, пожалуйста, просыпайся на полчаса позже, только сразу в зеркало не смотри.
— Ха-ха-ха, — все-таки уважал Властелин острослова. — Вот ты нахал. Хе-хе, а в зеркало я давно не смотрю, знаю, что безобразен.
— О Повелитель, — еще раз ниже склонился Молла. — Тебе самому на себя-то смотреть тошно, а каково же нам, твоим подданным, которые очей от тебя отвести не смеют.
— О-о, — Тамерлан грубым движением оттолкнул врачей, тяжело встал. — Давай, давай сквернословь дальше. Вот отправишься вновь к сыну Мираншаху, как шелковый станешь, вмиг обуздает он тебя.
— Теперь у меня пайзца Повелителя, — опять огрызается Несарт.
— Пайзца моя, хочу даю, захочу отберу, — непонятно, то ли в шутку, то ли всерьез, но тон и взгляд суровы. — Ты меня вчера чуть без денег не оставил: заставил полгорода восстановить. Пошли, покажу, как гора обмельчала.
Тамерлан любил в свою сокровищницу ходить.
— Мой Повелитель, — войдя в закрома, удивился Молла, — вроде как было… даже кажется, гора еще выше стала.
— Хе-хе, так оно и есть, — доволен Властелин. — Пока я живой, ни единого камешка отсюда не вынесут, разве что принесут.
— А как же проспект перестроили?
— Это я подчиненным поручил, — невозмутим Тимур, — они люди богатые. Пусть обеднеют, а то жирком обрастут, воевать более не захотят.
— А гора за счет чего выросла? — любопытствует Молла Несарт. — Вроде налогов в Самарканде нет, да и военных походов тоже.
— Хе-хе, строптивых, зажравшихся министров казнил, их имущество конфисковал. А они должны помогать в строительстве.
— Скажи, Повелитель, — не отстает Молла. — Вот ты каждые два года, а то и год, этих министров сажаешь, вешаешь. А я вот смотрю, на освободившееся место толпами метят, даже через меня пытаются взятку дать, чтобы слово я замолвил. Разве не боятся они?
— Свято место пусто не бывает. Видать, на что-то надеются.
— Что ты околеешь или в поход надолго уйдешь, — рискует Молла и быстро исправляется, — но ты им этой радости не дашь.
— Хе-хе, первого не дождетесь. Ты уж точно, — и совсем иным голосом: — А в поход скоро пойду.
— Снова в поход? — ошарашен Молла. — Вновь истреблять? Зачем тебе все это? Посмотри, у тебя богатств на сто поколений.
— У мужчины один путь — путь войны, побед и славы. Наступила долгая пауза, после которой Несарт выдал:
— Тобой руководит лишь алчность.
Будто не слышит, Тамерлан зачерпнул в ладони камни, — его глаза заблестели, как и эти бриллианты.
— Ты ведь в прошлый раз сказал, что от них тебе пользы никакой нет, — все до чего-то допытывался Молла.
— Правду сказал, — сух голос Повелителя, — мне пользы нет. Но будь они в чужих руках, знаешь, сколько вреда мне могли бы причинить?
— Это как же?
— Гх, — кашлянул Властелин. — Ты, старик, блаженен, к деньгам и мирской суете страсти не имеешь — этим и пленяешь меня. Однако, как ты и сам знаешь, большинство людей лишь на деньги молятся. Тот, кто беднее их на дирхем — ничто, кто богаче — господь. Мне нужна власть, абсолютная власть, а для этого я должен быть самым богатым. Как на небесах — один Бог, так и на земле должен быть один Правитель. Понял?
— Понял, ты просто людоед, — не выдержал Молла.
— Ах ты, старый ишак! — от удара Несарт вновь оказался в горе алмазов.
Что ни говори, а Молле Несарту, как любому из смертных, не хотелось расставаться с жизнью, тем паче средь таких богатств, и он, съежившись, тихо промолвил:
— О Повелитель и Покоритель мира, ты не посмеешь казнить невиновного.
— На сей раз казню, ты меня оскорбил!
— О Властелин, — чуть ли не скороговоркой заговорил старик. — Ты считаешь, что надо снять голову мне за слово «людоед». Но ведь я повторил только то, что до меня о тебе сказали миллионы людей. Будь справедлив, прикажи сначала казнить их, а уж тогда и я сложу голову.
Насупленное лицо Повелителя слегка отошло, какая-то гримаса застыла:
