Елена Чижова - Преступница
Старшая говорила: после закрытия обходят помещения. Забившись в штольню, Маша дожидалась охранников. Они явились с черного хода: двое мужиков, светивших фонариками. Лениво чиркая желтыми лучами, охранники двигались вдоль главной штольни, не заглядывая в боковые. Маша затаила дыхание: вот сейчас, выхватив лучом, бросятся и заломят руки. Голоса полицаев звучали гортанно. "Пьяные", - она догадалась и открыла глаза. Охранники прошли мимо. Выбравшись из штольни, Маша разминала затекшие ноги. Все. Выпив ради праздника, они засядут в своей каморке - до утра.
Свет дежурных лампочек дрожал под потолком. Ступая осторожно, она направилась к стойке. Раньше за черной шторой стояла трехлитровая банка - для цветов. "Здорово!" Она запомнила точно - в банке была вода. Напившись, Маша уселась за стол. Здесь, принимая требования, всегда восседала старшая. Штампом, макая в черную краску, она припечатывала листки: время, год, число. Цифры на штампе менялись поворотными колесиками. "Вот дурак!" Этот, завещавший свою библиотеку, всю жизнь собирал книги, мечтал, чтобы так штамповали и их. "Ага! Держи карман", - Маша бормотала мстительно. Поворотные колесики вертелись под пальцами. Она удивилась, потому что сообразила только теперь: если книг никогда не выдавали, значит, присвоив, они не исполнили завещания. Старшая говорила - этих книг не выдавали никогда.
"Что это?" Маша прислушалась: не то кашель, не то плач. "Глупости! - она сказала. - Нет здесь никого". Выйдя из-за стола, Маша пробежала на цыпочках - к дивану. Черная кожа была теплой. Свернувшись, она забилась в угол. Мысли собирались в голове, трогались медленными жерновами. Оставшись на ночь, она стала уборщицей. Невидимкой. Вот и хорошо... Не надо бояться. Снова - не плач - сухой старческий кашель. Доносится сверху, сквозь перекрытия. Нет, она думала, кашлять некому... Кто может кашлять, если все умерли?..
Она видела сумрачный кабинет, темный широкий стол, заваленный книгами, столешницу, затянутую сукном. Свет зеленой лампы ложился ровным кругом, не касаясь старческого лица. За спиной того, кто сидел над книгой, поднимались ряды стеллажей. Опоясывая комнату по периметру, стеллажи устремлялись ввысь. Маша запрокинула голову. Высоко, у самого неба, они сходились четырехгранной башней... Боясь шелохнуться, она замерла. В комнате никого не было. Старческий кашель доносился сверху, из самой книжной башни. На столе белел листок. С того места, где сидела, Маша видела ровные строки и слово Завещание - сверху, крупными буквами. В самом низу вился размашистый росчерк. Рядом лежала пачка пустых требований.
"Ладно, - она сказала тихо, словно старый дурак, глядевший из башни, мог ее слышать, - ладно, - и поднялась. - Сейчас, только погляжу, каталога нет, откуда мне знать ваши шифры..." Света, тлевшего под потолком, хватало едва-едва. С пачкой незаполненных требований Маша подошла к завещанным стеллажам. Одну за другой она снимала с полок, раскрывала обложки и заполняла требования - делала заказ. Пачка заполненных бланков пухла на глазах. Рассовав тома по местам, Маша вернулась к дежурному столу. Пальцы взялись за штамп и выставили дату: 08. 05. "А год? - она спросила себя. - Завтра - День Победы. Пусть будет 1945-й 21-00". Руку, порезанную скальпелем, дергало некстати. Маша покачала, унимая боль. Страдать некогда: библиотекарь, получивший требования, должен управиться за сорок минут.
Надвинув платок на брови, она взялась за тележку. Колеса катились бесшумно. Ловко, как опытный библиотекарь, Маша подхватывала тома и, бегло сверяясь с заказом, вкладывала листки. Нагруженная тележка двинулась обратно. Читатели дожидались у стола. Не подымая глаз, Маша выдавала книги. Их руки были слабыми и прозрачными, похожими на завиток немецкой вензельной R.
Эти читатели справлялись быстро. Книги, затребованные к 22-00, возвратились ровно через час. За это время, успев отдохнуть, как полагалось, она подобрала новую пачку. Словно по воздуху, не чуя ног, Маша возила отобранные книги и возвращала на прежнее место. Поток не иссякал. Один за другим читатели выходили из мрака и приближались к столу. Скинув халат, она укрыла настольную лампу, бросавшую желтый свет. Пальцы, испачканные краской, оставляли отпечатки.
"Я устала", - Маша пожаловалась вслух. Подолом фартука, сшитого для воровства, она вытерла лицо. На белой бязи отпечатался черный след. Рука ныла невыносимо. За черными окнами слышался рокот. Она прислушалась: что-то страшное собиралось снаружи, в полутьме. "1945-й... Господи, неужели, салют?.." С места, так, что хлопнули полы халата, Маша кинулась к окну. Рокот разразился раскатом, но не рассыпался цветными ракетами. Холодная вспышка, разорвавшая небо, ударила в глаза. Удары грома накатывали, не иссякая. Кто-то, занявший небо, бил прицельным огнем. Лампочка, висевшая над дверью, загоралась и меркла в такт. Подхватив подол, Маша вывернулась на пальцах. Теперь она знала - Победа ни при чем. Суки беснуются в ярости: это она нарушила их приказ, выдала завещанные книги. "Что, выкусили?" - цепляясь за шторы, вьющиеся черными складками, Маша дрожала от счастья...
Мало-помалу гроза стихала. Нежные дождевые струи побежали по стеклам. Книжная взвесь, дрожавшая в воздухе, улеглась. Часам к пяти совсем рассвело. Субботняя ночь кончилась. Маша огляделась придирчиво: те, кто явятся утром, не обнаружат следов. "Больше никто и никогда". Она добралась до завещанных стеллажей и села на пол. Сон был тихим и спокойным, словно здесь, на полу хранилища, ей ровно ничего не грозило. Во сне приходил дурак, склонялся над ее головою, и что-то, похожее на дождь, капало с его щеки.
Ее разбудили голоса. Дежурная принимала книги, доставленные из читального зала. Теперь Маша действовала быстро. Тома, отложенные с вечера, легли в нужные карманы. Поверх она надела плащ и запахнулась. Тележка тронулась минут через десять, и, дождавшись, пока дежурная проследует мимо, Маша пошла к выходу. Черный халат, накинутый поверх плаща, делал ее невидимой. За дверью Маша сунула его в мешок. На вахте она предъявила пропуск: тетка, заступившая утром, даже не взглянула.
2"Ерунда! - надменно подняв бровь, она оборвала. - В конце концов, его грех - его и ответ, - Маша сваливала вину на продавца. - И, вообще, довольно глупо спрашивать, как они попали в семью". - "Но здесь - библиотечные штампы", - Юлий листал задумчиво. Других следов он не находил. Она успела очистить вклеенные кармашки - вынуть библиотечные листки.
"Опасаетесь обыска?" - Маша положила ладонь на переплет. "Нет, конечно, нет", - теперь он растерялся. "А-а-а! - она протянула презрительно. - кодекс строителя коммунизма..." - "При чем здесь - строителя! Купивший ворованное - вор", - он повторял за кем-то - упрямо и неуверенно. "И кто вам это сказал?" Открытая насмешка сбивала с толку. "Не знаю, родители, мама..." - Юлий моргнул по-детски. "А не купивший - дурак! Ладно", - Маша отрезала. После тяжкой ночи болела голова. "Вы просили, я привезла. Нет - увожу обратно. На эти книги покупатели найдутся". Она прикидывала, куда и как придется запрятать - от родителей.
"Здесь - шесть томов. И сколько он просит?" - Юлий не мог отвести глаз. Слова, вытесненные на переплетах, завораживали. "Все вместе - пятьсот рублей. По отдельности он не согласен". - "Значит, - Юлий складывал стопкой, - за каждую - по восемьдесят с небольшим". - "Вот именно. Вещи хорошие. Сносу не будет, особенно здесь, у нас", - пальцем она сделала круг, замыкая пространство. "А может быть, можно - в рассрочку?" Юлий прикидывал возможности. Сумма получалась солидная. Все договоры, заключенные с издательствами, на полгода вперед. "Слушайте, - Маша сморщилась. - А если он уедет? Как вы себе представляете - раз в месяц переводом по почте? И что характерно - в наших с вами рублях". Юлий рассмеялся. Теперь, когда увидел своими глазами, не было сил выпустить из рук. "А что если?.." Ему показалось, он знает выход. "Эти? - Маша догадалась. - Коммунальные болтуны?" - "Ну, не знаю, в складчину..." - Юлий размышлял вслух. "В складчину - Седьмое ноября, салат "оливье". Не советую. Там, среди них, один такой - востроглазый". Юлий глянул внимательно. "Хорошо, - последний довод оказался решающим. - Деньги я достану. Послезавтра".
После Машиного ухода он взялся жадно. От заголовков дрожали руки. Теперь, когда она ушла, Юлий и сам не мог понять, зачем, празднуя труса, он наговорил все эти глупости: "Ворованное... Мама... Идиот!" Юлий поймал себя на том, что слышит ее голос. Все чаще этот голос звучал для него в ее отсутствие.
Пролистав в одиночестве, он счел сумму резонной. По-настоящему интересных было, пожалуй, три. Этих книг не найдешь днем с огнем. Он представил, как Венька держит том на отлете, и явственно увидел дальнозорко прищуренный взгляд. Лишь на посторонних Вениамин производил комическое впечатление: умел вырядиться, шут гороховый! Знакомство, однако, они вели не первый год, и Юлий знал особое выражение Венькиных глаз. Глаза глядели на книгу как на жертву - словно припечатывали личным штампом. Не мытьем, так катаньем, сплетая замысловатую паутину, этот библиофил умел выследить и завладеть. Листая, Юлий невольно подражал Венькиной цепкости: уж этот не выпустил бы из рук! "Странно, - скопировав взгляд, он вспомнил про востроглазого. Очень странно", - Юлий повторил, мысленно возвращаясь к ней.
