Юлия Вертела - Интенсивная терапия
Главное – всегда быть в оппозиции!
Рассказы
Интенсивная терапия
1. My way[1]
And now, the end is near;
And so I face the final curtain...
Люблю эту песню, представляя, что и у меня какой-то путь.
Есть, был или намечается...
Подруга-живописица признается:
– Мечтаю встретить человека, который увидит мои картины, оценит, бросит к моим ногам мастерскую, виллу, яхту и предложение замуж – и я соглашусь.
Подобные мечты не приходят мне в голову. Обычно все бросаю я – ради признания кого-то...
И вот что удивительно. Сколько ни разбрасываюсь я своей жизнью, сколько ни стелю ее под ноги любимым – они уходят. А путь остается.
– Твою маму увезли на «скорой», – звонок с проходной Университета.
В Царском Селе одна больница.
Приемный покой. На каталке сразу узнала ее... Слава Богу – жива!
Красное напряженное лицо. Мама в нелепо задранной шубе, голова провалилась ниже воротника. Хриплое дыхание, посиневшие пальцы на откинутой руке. Пена изо рта.
– Что с ней?
– Обширный инсульт. Кома. – Два врача щупали пульс, смотрели зрачки, снимали кардиограмму.
Я помогала стаскивать одежду, обнажая беззащитное, синюшно-желтое старческое тело – никогда не видела его таким. И не знала, что у мамы дырявые колготки, а юбка держится на булавке...
– Несите ножницы, свитер разрежем! – кричала медсестра. – Да пока вы ищете, я уже разорвала!
Ассистентка пересчитывала на столе деньги из сумки и просила расписаться за документы: пенсионное, единый именной льготный билет, пропуск в Университет – «удостоверение № 8, зав. кафедрой»...
– Где она упала?
– На ступеньках главного здания, выходила после лекции.
– Кем работает?
– Профессор.
Каталка загрохотала, я бежала следом, роняя мамины вещи: сапоги, шапку.
Вызванивала по сотовому брата. В завывании метро он не мог разобрать моих слов. Я орала, чтоб приезжал. Что мама... Он отвечал, что ничего не слышит, едет...
Под дверью реанимации свернулась в позе зародыша на низком подоконнике – колени к подбородку, плачу. «Ма, у меня никого, кроме тебя. Никого. Людей-то много. Но ведь никто из них не будет стоять под дверью реанимации... Только ты всегда могла примчаться к доче. Когда б ни позвонила, чего бы ни случилось. Ма, держись...»
Вышел врач:
– Идите домой, к ней не пустят. Подключили аппарат искусственного дыхания. Состояние очень тяжелое, прогноз давать не буду. Делаем все возможное.
Два часа ночи, в городе никакого движения, кроме лета снежинок.
Впервые замечталась, как подруга: вот если бы встретился такой, что и оценит, и предложит... Нет, это не по-моему.
По-моему будет так: вы оставите меня – состарившаяся собака, выросшие дети, уехавшие друзья. Как оставил меня тот, кто соглашался идти со мной до конца жизни, но не по той дороге. А я не примыкающий. Я ведущий. Не подозревала об этом. До самого последнего момента. Когда повернулась спиной и пошла дальше. Одна.
Можно отдать сердце, но нельзя отдать путь.
...I did it my way[2].
2. Разговор глазами
Мы разговариваем с мамой глазами.
Она смотрит на меня из своего болезненного заточения. Мы пересекаемся в реальности палаты, но только отчасти – она не полностью в этом мире, и мир не полностью в ней. И я не могу проникнуть в клетку, откуда она испуганно и недоуменно смотрит.
Мама пробыла в коме три дня.
К ней не пускали, и я помнила ее такой, какой видела в последний раз дома...
Из реанимации маму перевели в палату интенсивной терапии. У нее парализована правая половина тела и отсутствует речь.
Я боюсь, но очень спешу ее увидеть.
Ты представляешь родного человека одним и вдруг видишь его совершенно другим, изменившимся настолько, что сердце падает в темноту ужаса. И хочется закричать, но не смеешь даже плакать.
Лицо мамы – отекшее и неподвижное – настолько лишено обычного выражения, что сначала я ошиблась кроватью.
– Ма, это я. Видишь?
Узнав, мама схватила мою руку и больше не отпускала. Так рефлекторно хватаются младенцы за палец.
– Как в палате для новорожденных, да? – пошутила сестричка.
У меня нутряная жалость ко всему, что цепляется за жизнь малыми средствами...
Мама шумно зевнула – как дитя. Единственной двигающейся рукой подтянула одеяльце к подбородку, исторгая бессвязное гуканье.
В палате интенсивной терапии больные мычат, стонут, кричат. Членораздельная речь только у тех, кто пришел ухаживать.
Отпустить мамину руку заставила медсестра:
– Чего сидите просто так? Сходите купите памперсы, влажные салфетки, поилку...
– Ма, внуки передают тебе привет. Скучают, спрашивают.
Ресницы сомкнулись-разомкнулись.
– Из Краснодара звонила сестра твоя Валя, я ей все рассказала. Она в церкви заказала службу за здравие...
Мама моргнула.
– С работы привет передают. Леночка-лаборантка, помнишь?
Хлопнула веками.
...Раньше нам мешали слова – лишние. Теперь ничто не мешало.
Я не знала, что можно так понимать друг друга.
3. Молитва
Мне советуют молиться за маму. У меня не получается.
Начинала читать «Отче наш», на середине сбивалась, мысли уводило в сторону. При таком молении меня никто не расслышит – ни на земле, ни на небе.
Заливаю в рот чайной ложечкой суп, мама сглатывает с трудом. Давится.
Сейчас все с трудом. Учиться говорить, учиться двигать рукою. Мама очень хочет мне помочь, как послушный, но ничего не умеющий ребенок.
Но мы справляемся.
Вот только молиться у меня не получается.
Когда весь день меняешь памперсы, вечером хочется выпить шампанского – полусладкого, холодного, с пузырьками.
И закусить шоколадкой.
После нескольких глотков молитва нашла меня.
Я сжимаю мамину руку, и она чувствует, сколько во мне счастья и любви. Я целую ее лоб, волосы, шею. И Бог пребывает со мной, хоть я и путаюсь в словах молитвы.
Мама, ты ведь тоже в кого-то влюблялась? Вспоминаешь ли ты об этом теперь, когда только глаза твои и могут говорить?
Когда-нибудь и я буду вот так же лежать – обездвиженная, в палате интенсивной терапии. Или в другой, не менее хреновой палате. И что вспомню я, глядя в потрескавшийся потолок районной больницы?
...В гардеробе висит плакат от Минздрава:
«Желающим дожить до 90 лет полагается иметь талию не более 88 см для женщин и не более 102 см для мужчин».
У меня сомнительная талия. И я точно не доживу до девяноста.
Но это и неважно. Важно просто жить. С любой талией.
Господи, шепни маме на ушко, что любишь ее. Я уже шепнула.
4. Как ребенок
После двух недель лечения у мамы заметны улучшения.
Она перекатывается на бок и, когда я прихожу, во весь голос распевает:
– Аа-ааа-ааа-ааа...
Мотая головой по подушке для большей выразительности, мама делает маленький концерт для меня. Соседи по койкам ни на что не реагируют, кроме капельниц.
Мама единственная из всех пытается выкарабкаться из «овощного» состояния.
У нее бывает логопед, и она начинает говорить «да», «нет», «хочу».
Особенно ей нравится слово «ма-ма», его она поет громко, утвердительно. Подолгу. И глаза блестят от счастья, что у нее получается.
Мама радовалась и радовала. Она лучилась желанием жить и тем, что может делать простейшие вещи.
– Будем кушать?
– Да-а-а-а...
– Фруктовое пюре или творожок?
Кивает и старательно открывает рот, как это делают дети.
Покушав, играет платочком, зажатым в правой действующей руке: помахивает им, лукаво водит глазками, наслаждаясь крохами движения. Мамины игры умиляют даже медсестер.
– Ма, правую ногу чувствуешь?
Улыбается от щекотки. Но виновато. Нога по-прежнему без движения.
Надеваю ей белые шерстяные носки. Новую рубашку. Она светится благодарностью. Руку целует.
Волосы за ушко заправит и смотрит: ну вот я такая, больная и виноватая.
А я ей:
– Вот поправишься, домой поедем. Сил набирайся.
Медсестры поддерживают в маме боевой настрой на выздоровление:
– Скоро весна, дача есть? Рассаду сажать пора.
Мама задумывается над словами сестрички. И грустнеет.
5. Заклинание
В свой день рождения я купила маме свежие хризантемы.
Прежде чем поставить цветы на тумбочку, поднесла ей – понюхать.
– Ма, сегодня мой день рождения. Я – твоя дочь...
Мама заволновалась. Зашлась в кашле...
Сегодня ей впервые стало хуже.
Она не ела, резко сбавила активность, побледнела, начала температурить и кхыкать.
Сделали рентген. Определили воспаление легких. Последовали капельницы с антибиотиками, ингаляторы для облегчения дыхания. Лечащий врач призналась, что у девяноста процентов лежачих больных возникает пневмония от застойных явлений.
Я ходила потерянная. Что-то сбилось в механизме положительного развития событий.
Прочитав горестный посыл на моем лице, у входа в больницу меня взяла за рукав цыганка.
