Кихару Накамура - Исповедь гейши
Я сама до шестого класса спала с бабушкой. Она опекала меня настолько, что даже вынимала пинцетом кости из рыбы для меня. То же самое она хотела делать и для моего ребенка. Моей бабушке не давало покоя то, что мы так хорошо втроем ладим. Как бы ей хотелось, чтобы ребенок пришел к ней и пожаловался: «Ба, а папа с мамой не хотят, чтобы я был вместе с ними». Во всем, что касается воспитания моего сына, ее всегда что-либо не устраивало.
Наш дом был удачно расположен, и поэтому я открыла небольшой салон красоты.
Мне не хотелось в бедности содержать мать с бабушкой. Кроме того, Н. выразил желание иметь автомобиль, и я купила подержанный «Форд». В ту пору было редкостью, чтобы фотограф имел свой автомобиль.
Между тем его работа стала приносить плоды. Вместе с Сакагути Анго он объездил по заданию «Тюокорон» всю Японию. Сакагути писал каждый месяц очерк, а Н. делал снимки. Эта серия очерков имела успех, и Н. стал пользоваться все большей известностью.
Он обожал розы и посадил у нас в саду различные сорта, за которыми мы самозабвенно ухаживали.
Мой небольшой салон процветал, а поскольку там жили и работали двадцатилетняя Токуэ, двадцатичетырехлетняя Киёхара и обаятельные ученицы Омо и Пэко (обеим по четырнадцать лет), у нас всегда было оживленно и весело.
Мы все ходили вместе плавать, выезжали за город на автомобиле и просто чудесно проводили время.
Как я уже рассказывала вначале, нам во время эвакуации очень помогла подруга моей бабушки из Нумадзу. Ее внучка хотела пойти учиться в токийскую школу моды. Но в ту пору нельзя было и думать, чтобы девушка из добропорядочной семьи одна отправилась в Токио, и она смогла сделать это лишь при условии, что мы возьмем ее под свою опеку. Считалось неприличным, если незамужняя молодая девушка снимает номер в гостинице или комнату у кого-то.
Конечно, Н. не возражал, и мы с радостью взяли ее к себе. У нас уже жили молодые люди, и она могла учиться, находясь под нашим присмотром.
Кинуэ была семнадцатилетней девушкой, светловолосой, привлекательной, только что закончившей школу. Сейчас, спустя тридцать пять лет, это замужняя женщина, ее муж известный врач, и сама она уже мать четверых детей. Ей повезло с мужем, чудесным человеком, заведующим большой больницей. Обе ее старшие дочери также будущие врачи… И сегодня Кинуэ мне очень дорога. Сын даже ревновал к ней, настолько я была к ней привязана.
Кинуэ каждый день приходилось ездить в свою школу моды в район Мэгуро. В послевоенное время толкучка в поездах была огромная, и поэтому я постоянно волновалась за девочку, которая совсем не знала Токио. Обратно она могла вернуться со своей подругой, но утренние поездки беспокоили меня, и мне не хотелось отпускать ее одну. Н. предложил утром по пути на работу сопровождать ее до самых ворот школы. Это меня успокоило, и я настояла, чтобы он по утрам отвозил ее на машине. Родителям ее я написала, что те могут не волноваться.
Кинуэ то лее подружилась со своим «дядей», и в нашем доме установилась спокойная, дружеская атмосфера, ведь мы и ели все вместе.
Однажды утром меня позвали к себе мама с бабушкой обсудить нечто важное. Удивленная, я пошла к ним и узнала, что у тех была соседка и предупредила их, что, оказывается, все вокруг судачат обо мне, этой несчастной, что старше мужа, жене. Я не знала, ни о чем говорили, ни о ком, ни кто говорил.
— Муж, моложе ее десятью годами, каждое утро уезжает с юной девушкой. Поскольку сама жена очень порядочная особа, то безропотно терпит такое положение, и все соседи ей сочувствуют. Вы даже не можете себе представить, как несправедливо обходятся с той, что старше мужа, женой.
Поначалу я никак не могла сообразить, о чем они вообще говорят. Наконец до меня дошло. Соседи распинаются по поводу того, что Н. каждое утро отвозит на автомобиле малышку Кинуэ в школу.
Подобной мнительности у японцев вряд ли поубавилось за прошедшие тридцать пять лет. Каждый раз, приезжая в Японию из Нью-Йорка, я неизменно сталкиваюсь с этим. Конечно, я тогда не на шутку разволновалась. Ведь я сама попросила об этом Н. и была благодарна, что он берет ее с собой…
Я восприняла все это как предательство со стороны матери и бабушки, которые вызвали меня лишь для того, чтобы помучить меня.
Мне уже в Осаке, как и в самом Токио до и после войны, такого рода нездоровое любопытство и злословие, подобная атмосфера большой коммуналки глубоко опостылели. Жить в Японии становилось все невыносимей.
Истории квартала Симбаси
Чем больше проходило времени со дня окончания войны, тем сильнее отдавался в душе народа печальный факт этого первого поражения Японии.
Каждый мог почувствовать страдание других, но, кроме сопереживания, мы мало что могли сделать друг для друга, ибо все большей частью были заняты тем, чтобы как-то прокормить самих себя.
У моей наперсницы К., к примеру, перед войной был покровитель, высокопоставленное лицо, которого она очень любила, и мне часто доводилось видеть эту счастливую пару в городах Атами и Хаконэ, когда изящная К., которая буквально светилась от счастья, семенила вслед за своим высокорослым покровителем.
Вскоре после войны он захворал. Знать, которая до войны жила, почти не соприкасаясь с реальностью, оказалась не в состоянии приспособиться к изменившимся условиям.
К. пользовалась большим успехом как танцовщица, и ей приходилось работать до изнеможения. Боясь, что неприлично посылать покровителю деньги, она часто посылала ему в его особняк рис, древесный уголь, сахар и прочую снедь. Ее действительно отличал дух симбаси-гейши. Как, должно быть, радовались все его домашние этим великодушным подношениям юной, красивой К.!
Я вспоминаю многих достойных сочувствия женщин. Однажды ко мне обратилась знакомая, супруга одного капитана:
— Речь идет о жене погибшего морского офицера. У нее два сына, которые ходят в среднюю школу, и поэтому ей необходима работа. Не могли бы вы подыскать ей где-нибудь место ?
Глядя на вдову, нельзя было предположить, что она мать уже двоих детей средних классов. Как было свойственно тому времени, она совершенно не красилась и одевалась в сшитые ей самой платья. Она выглядела не старше двадцати пяти лет и была очень красивой женщиной.
Зарплата делопроизводителя не позволяла прокормить и одеть двух подростков. Поэтому она хотела работать в каком-нибудь чайном заведении. Ей приходилось заботиться не только о детях, но и об отце своего погибшего мужа. По собственному опыту я понимала, как ей трудно, но где могла бы работать такая дама со столь изысканными манерами? Обычный чайный домик ей не подходил.
В ту пору в районе Ёцуя располагался известный ресторан. Я переговорила с оками-сан.
— Пришлите ее сюда. Наш ресторан посещает много солидных господ. Дама с изысканными манерами нам придется как нельзя кстати.
Вдова — ее звали Ёсико — не имела ни кимоно, ни оби, поскольку все добро ее сгорело. Я одолжила ей все, что полагается: нижнее белье к кимоно, нижнее кимоно, поддевочный пояс и шнур для оби — и отвела в ресторан. К ее большой радости, она была принята.
Через пять дней она пришла ко мне и сказала, что не подходит для такой работы. Это меня очень удивило, и я поспешила в ресторан.
— Хоть она и изысканна и мила, — со смехом стала объяснять мне оками-сан, — но она совершенно непривычна к светскому общению.
Как я сумела понять, Ёсико, когда кто-то из подвыпивших гостей клал руку ей на плечо и шептал на ухо нечто вроде: «Ты, милашка, похоже, новенькая здесь», прямо в лицо бросала ему, чтобы тот оставил подобные непристойности. Такие резкие одергивания были неприятны гостям и портили настроение, что, конечно, заботило оками-сан.
Разумеется, такое поведение объяснялось тем, что Ёсико была замужем за морским офицером. В ту пору жены из мещан не были привычны к подобному обхождению и считали оскорблением, если мужчина, не приходящийся им мужем, клал руку им на плечо. Впервые этот случай показал мне, что для подобной работы женщины подходят в разной степени.
Что, интересно, стало с этой дамой?
Она ведь вначале говорила, что работа делопроизводителя не дает нужных средств, чтобы прокормить семью. Далее сейчас, по прошествии тридцати с лишним лет, я порой думаю о ней.
Я никогда бы не могла представить, чтобы Сим-баси так изменился после войны. Только в одном этом районе было 1200 гейш, а осталась лишь десятая часть. Многие осели там, куда эвакуировались, или же подорвали свое здоровье, другие же в результате бомбежек лишились всего, и у них больше не было никакого желания работать. Долгое время даже не было возможности, как прежде, ходить с японской прической и в долгополом кимоно.
Хакоя, которых некогда насчитывалось свыше шестидесяти, война разбросала по свету, и понадобилось некоторое время после ее окончания, чтобы те стали понемногу возвращаться. Тогда они часто работали привратниками во вновь открытых чайных домиках.
