Кихару Накамура - Исповедь гейши
Фотограф Н. также был среди них. Тогда я даже не могла и подумать, что этот молодой человек однажды станет моим мужем.
Роппа иногда заглядывал к нам. Впрочем, здесь бывало много людей искусства. Один раз пришел Итикава Дандзюро (Масанори), отец нынешнего актера кабуки Энносукэ Третьего, со своим сыном, который был вылитый отец. Юношу прозвали Доккой-бой, пострел. Даже у меня сегодня не укладывается в голове, как из этого пострела вырос великий Энносукэ.
Американцы, гражданские и военные, постоянно присылали мне открытки, если уезжали обратно в Америку или их переводили куда-то еще, и навещали меня всякий раз, будучи в Токио. Эти знаки внимания очень радовали нас и поддерживали в нашей работе.
Мое второе замужество
Важнейшей отраслью промышленности тогда в Японии была добыча угля. Без угля все другие производства просто остановились бы. Поэтому профессиональный союз горнорудных рабочих «Тан-ро» был самым могущественным.
Когда я открыла свое дело и меня немного отпустила любовная пагуба, стали поговаривать о том, что очередным руководителем предприятия должен стать К. Поэтому мы оба оказались занятыми людьми, и встречи наши становились все реже.
Тем не менее я продолжала жить только ради него.
Дела моего предприятия шли неплохо, и я была очень довольна Аико и Ёсико. Я даже немного поправилась, а то от меня остались кожа да кости.
Сын мой также получал большое удовольствие от общения с молодежью, которая посещала нас. В рабочие часы, когда были покупатели, ребенку не разрешалось спускаться в магазин, и ему приходилось с этим мириться. Но после работы, когда мы все вместе собирались, он мог присутствовать при чаепитии. Ему нравилось быть среди молодых.
Наконец мое сердце обрело покой, и я уже так не терзалась, когда не могла видеть К., потому что слишком много забот приносило начатое мной дело.
Между тем за мной, оказывается, следили. Почему — я не знала. Тогда, в Индии, незадолго до начала войны я ничего не могла с этим поделать, так как мы находились во враждебной стране. Но по какой причине теперь преследуют меня в Гиндзе?
Целыми днями вокруг нашего дома околачивались три подозрительных типа. Один стоял перед моим магазином, другой у каменной лестницы издательства «Романсу», а третий прятался за телеграфным столбом.
Вскоре мне стала известна причина. Люди из профсоюза «Танро» караулили, когда меня посетит К. Они, похоже, хотели застукать К. с любовницей.
Когда я однажды возвращалась из магазина, где покупала материал для своих кукол, на углу меня поджидала побелевшая как мел мама.
— Два незнакомца ворвались к нам в дом и взяли продукты из холодильника, — стала жаловаться она.
Когда я вернулась домой, один мужчина, по виду рабочий, на жутком северояпонском говоре обратился ко мне:
— Эй, ты, не ты ли содержанка К. ?
— Мне не до шуток с вами. Я собственными силами кормлю семью. Так что прекратите называть меня содержанкой.
От негодования меня всю трясло, и я с удовольствием надавала бы ему тумаков.
— Сама бы она не смогла жить в такой роскоши, — буркнул другой.
— Я работаю одна, и мне приходится заботиться о двух женщинах и ребенке, так что роскоши позволить себе не могу, — говорила я таким тоном, чтобы урезонить их. — Почему это вы пристаете ко мне? Я знаю, что вы целыми днями торчите снаружи и следите за мной. Зовите и третьего, что еще на улице. Мы тогда вместе попьем чаю.
Оба, похоже, растерялись. Теперь преимущество было на моей стороне.
— Мой муж погиб на войне, и мне приходится заботиться о двух старых женщинах и сыне. Ради этого я работаю. И мне не доставляет никакого удовольствия, чтобы вы еще докучали мне!
Оба совершенно притихли.
— Никто не видит нас. Я не думаю, что вы профсоюзные шишки, так что попьем вместе чаю. Зовите сюда своего приятеля.
Оба переглянулись.
— Ну и дела… мы и какие-то шишки… просто умора, — рассмеялись они.
— Принесите-ка нашим гостям чаю. И каких-нибудь сладостей, — попросила я мать и бабушку, которых буквально трясло от страха. — Не бойтесь. Это очень разумные люди.
Смущенно извиняясь, оба лишь теперь сняли свои стоптанные башмаки, в которых вошли, нарушив всякие приличия. Смущенные, они сели за стол. Когда мать принесла им чаю, те, довольные, стали его прихлебывать. У них от всех этих дел, должно быть, пересохло в горле.
— Вы сами с Хоккайдо?
Оба переглянулись и утвердительно кивнули. Это были вовсе не юнцы, а скорее степенные мужчины. Тот, что стоял снаружи, даже был в летах. И, похоже, обоим было неприятно приглашать его. Они закурили.
Между тем вернулся сын.
— У нас гости. Поздоровайся с ними, — обратилась я к нему, и он учитиво поклонился и поздоровался с каждым.
— Ты хороший мальчик, — улыбнулись те. Я воспользовалась удобным случаем:
— Его отец погиб, а рядом две старые женщины. Мне действительно приходится тяжело. Поверьте, моя жизнь не легче вашей.
Я угостила их рисовым печеньем и сладостями, которые недавно получила от Kacyra-ссш (женщины-рекламы). Похоже, у них тоже были дети, поскольку они взяли гостинцы, поблагодарили и ушли.
Вытирая на кухне следы непрошеных гостей, я разволновалась и стала плакать. К счастью, сегодня эти мужчины ушли, но завтра могут пожаловать другие, и нам опять придется дрожать от страха. Я бы с удовольствием все бросила. Мать и бабушка страшно перепугались и хотели съехать отсюда. Но мне было не по душе бежать и признать свое поражение, хотя, откровенно, ничего не могла поделать.
Когда на следующий день мама, забрав моего малыша из садика, возвращалась вместе с ним домой, там уже околачивались не вчерашние посетители, а уже другие парни, которые стали задавать совершенно отвратительные вопросы:
— Это наверняка ребенок К. ?
— Как часто сюда приходит К. ?
Вопросы были крайне нелепыми. У мамы выступили слезы на глазах, и она вела себя так, словно во всем была виновата я.
— Тебя это что, совершенно не волнует? — спросила она гневно.
Разумеется, я не находила себе места, но что я могла поделать? Отправиться в профсоюзный центр на Хоккайдо — бесполезно. Даже полицию в то время профсоюзы ни во что не ставили. Коммунистическая партия вообще осмелилась ворваться во дворец с лозунгом: «Главное — император не должен нахлебничать» — и устроить там беспорядки. Никто не заступится за беззащитную женщину вроде меня.
Поскольку мои соседи не знали всей подоплеки происходящего, то принимали подозрительных особ, наблюдающих денно и нощно за моим магазином и следующих за мной по пятам, за полицейских ищеек. Им даже не приходило в голову, что здесь замешаны профсоюзы.
— Что заставляет полицию следить за вашей дочерью? — интересовались они у моей матери.
Выслушивать это было нам очень неприятно.
Так вот и издевались надо мной, как бывает со слабыми, и это продолжалось изо дня в день, а я не знала даже, кому пожаловаться. К. и я почти не виделись, а когда созванивались, я старалась не обременять его подобными заботами. К тому же он вряд ли что-то мог предпринять, и поэтому я молчала.
Каждый день держал меня в страхе и напряжении, так что мне грозил нервный срыв. Но дела самого предприятия шли неплохо, а малыш понемногу мужал.
Нашелся человек, который ненавязчиво старался утешить меня и поднять мое настроение. По выходным он брал ребенка в парк с аттракционами То-симаэн или Кораку-эн и развлекал его. Этим человеком был фотограф Н.
Сам он был на десять лет моложе меня. Сегодня никого не удивляет, когда женщины выходят замуж за мужчин моложе себя, но тридцать пять лет назад редкий мужчина осмелился бы сочетаться узами брака с женщиной старше себя, да еще с ребенком.
К тому же ему было всего двадцать пять, сам еще холостой, да и впереди его ждало многообещающее будущее. Он мог бы найти себе красивую девушку.
Мой сын был, что называется, помешан на своем «старшем брате» и буквально прикипел к нему. В те дни, когда Н. не приходил к нам, он ходил подавленным и несказанно радовался, когда вновь видел его. Если я находилась, как говорят сегодня, в состоянии депрессии, Н. старался подбодрить меня, так что втайне я тоже ждала его прихода.
Будучи на десять лет старше его, я даже и не думала, что он может испытывать ко мне нечто большее, чем просто сострадание, и полагала, что его интересуют молодые девушки, Аико и Ёсико.
Хотя люди из издательства «Романсу» и подтрунивали над нами, я этому отказывалась верить. Я даже не помышляла о том, что он может в меня влюбиться… Я рассказывала ему о своем горьком положении. Никому другому я не жаловалась, но ему поверяла свои повседневные заботы.
— Давай поженимся, — тотчас предложил он. — Тогда ты навсегда избавишься от неприятностей.
Поскольку он знал, как достается мне от знакомства с К., я полагала, что он просто хочет мне помочь.
