Борис Васильев - Глухомань
И отдал мне бумажку со старательно переписанными номерами.
— У меня тот, хромовский, клочок дома.
— Проверишь и отзвонишь, — строго сказал Маркелов. — Им в спортлагере что, долларами стипендии платят?
— А почему ты думаешь, что эти доллары — из спортлагеря?
— Интуиция.
Я проверил дома его интуицию. Из трех записанных номеров один номер сошелся точно. Цифра в цифру и буква в букву.
— Интуиция тебя не подвела, — сказал я Маркелову при встрече. — Только что это доказывает?
— Для суда — ничего. А для нас — многое.
— Например?
— Например, следует держаться от них на безопасном расстоянии. Согласен?
Я окончательно запутался в лабиринте каких-то мелких то ли доказательств чего-то, то ли просто совпадений, а потому ограничился вздохом. Правда, достаточно глубоким.
На мне висело то, о чем Маркелов и помыслить не мог в самом кошмарном сне. На мне висел высокий договор в одном экземпляре, надежно спрятанном в сейфе Юрия Денисовича. Договор о том, что я получил весьма кругленькую сумму как за вагон пик, так и за вагон треф. Правда, строгие сроки исполнения в нем не оговаривались — мои контрагенты понимали, что это не очень просто, и пока не загоняли меня в угол, в котором я мог натворить глупостей. Пока. И я не знал, до каких дней и часов простирается это «пока».
Только не подумайте, что я хотя бы на миг единый пожалел о том, что влез в эту уголовную кабалу. Нет, ни разу, даже мысль не шевельнулась такая. Ким уже ходил, уже по вечерам звонил домой, и мы считали дни, когда Андрей за ним поедет.
Другие мысли копошились в моей голове. Шмыгали, давили, грызли и не давали спать. Как же сделать так, чтобы эти криминальные пики с трефами не попали на игральные столы паханов глухоманского криминала?..
4
На другой день позвонил Валера. Сказал, что зайдет, чтоб непременно ждали. Мы обождали с ужином, и он пришел.
— Я с парнишкой тем подружился, — сказал он несколько таинственно, когда Танечка вышла на кухню. — Он по муж-скому вниманию стосковался, бедняга, и все мне выложил.
— Что — все?
Валера достал из кармана черный пакет от фотобумаги крупного масштаба и протянул мне.
— Посмотри. Я кое с чем познакомился и понял, что, может быть, это и искали на даче после убийства Метелькина.
Я вытряхнул содержимое пакета на стол. Там были фотокопии каких-то документов, одна кассета магнитофонной записи, какие-то записки и фотографии. А Валера рассказывал, пока я раскладывал по порядку содержимое черного пакета.
— Он отца очень любил и очень его слушался. И Метелькин, видно, любил его. Сначала хотел сжечь все это, но мальчику очень нравились фотографии — он, кстати, фотографиями считает и фотокопии, — и тогда Метелькин ин-сценировал сожжение, сказав парнишке, чтобы хорошенько спрятал пакет и говорил бы всем, что его сожгли на костре. А я сказал, что тоже люблю фотографии, попросил дать мне переснять и обещал завтра вернуть. Нельзя больного парнишку обманывать, завтра поеду.
— Значит, сегодня смотреть будем, — сказал я, разложив фотографии. — Знакомые все лица. Только немного не в фокусе и, обрати внимание, никто не позирует. Даже Спартак Иванович, что на него непохоже.
— Да. Деловой разговор после легкого подпития. И Херсон Петрович — в обнимку со Спартаком.
— Это явно Метелькин снимал. Наверно, аппарат встроил в дипломат, с которым не расставался.
— И Зыков с ними. Собственной персоной, — сказал Валера. — А это кто?
— А это — прикормленный подполковник Сомов. Лицо смазано, а погоны видны. Видишь, две звездочки?
— Как же они ему снимать-то разрешали? — удивился Валера. — Неужели не знали, что у него аппарат вмонтирован?
— Может, не знали. Только он ведь от великого ума сам им об этом доложил по телефону.
— Ну, и что криминального в этих снимках? Это же — не разговоры.
— Есть и разговоры, — сказал я, доставая из вороха бумаг, которые мы еще не просмотрели, кассету. — Поставь, может, что и услышим.
Валера поставил кассету в магнитофон. Или скорость была не та, или звук плохо проникал в микрофон, но мы услышали только какие-то обрывки разговора. Смазанные, вырванные из контекста, но — любопытные:
— … Нет, Кима не трогать… — Голос похож на спартаков-ский. — Он и вправду огородник…
Явно голос Зыкова:
— Довести до полного краха и в меру подкармливать. Пусть свои огурчики нам поставляет…
— Андрей…
Кто это сказал?.. Густой бас, не поймешь.
— Андрей за Федором числится…
Опять — Спартак Иванович. Это — почти точно. Только что он имел в виду под словом «числится»?..
Валерка сразу насторожился:
— Числится, он сказал? Ну-ка, крестный, давай еще раз прокрутим.
Прокрутили и убедились, что сказано было именно так. «Числится».
— Плохое слово, — нахмурился Валерий. — Слушаем, что еще расслышим.
Расслышали:
— … друзья? Нет. Он — жадный. А друг должен быть добрым. Вот объект номер один…
— … тот за друга отдаст все. Помешан на дружбе…
— А это, крестный, похоже, о тебе разговор, — усмехнулся Валера.
Дальше шел сплошной треск и шум. Конечно, от него можно было бы избавиться, но на специальных аппаратах. С фильтром и частотным усилением.
Мы оставили прослушивание и вернулись к фотографиям. Там была одна с женскими лицами. Мы без труда узнали Тамару, но вторая — постарше — поставила нас в тупик.
— Мальчики, накрывайте на стол! — закричала из кухни Танечка.
— Загляни на минутку, — отозвался Валерий. — Тут поважнее вопрос.
— Что может быть важнее ужина? — с неудовольствием сказала Танечка, но пришла.
— Ты не знаешь эту даму? — спросил я, показав на соседку Тамары.
— Конечно, знаю, — сказала Танечка. — Это Матильда Афанасьевна. Она знакомила нас с телефонной связью на курсах и была то ли старшей по смене, то ли уже заместителем заведующего телефонного узла.
— Кто-нибудь из твоих приятельниц там работает?
— Да, она сама отобрала двух. Тихие такие девочки.
— Поболтай с ними при случае об этой Матильде. Почему-то эту фотографию Метелькин хранил в общем пакете.
— А ужинать когда будем?
— Подождем с ужином. Надо документы посмотреть.
Танечка ушла, горестно вздохнув: у нее все то ли пережаривалось, то ли остывало. А мы занялись документами. И первое, что бросилось в глаза, — фотокопии моих распоряжений об отправках в Чечню патронов. С моей подписью, о чем мне сказал Маркелов. И здесь же — надпись: «Подпись подделана. Удостоверяю. Метелькин».
— Так вот зачем он у меня подпись брал… — вздохнул я.
Второй документ был озаглавлен:
"В процессе выяснения:
1. В марте прошлого года на проволочный завод, владельцем которого является акционерное общество закрытого типа «Алволок», пришел эшелон с алюминиевыми чушками. Там он был переоформлен как алюминиевый брак и вывезен через выборгскую таможню в Финляндию.
2. В Финляндии закуплена партия иномарок, которая была реализована через областную базу в торговую сеть.
3. При ликвидации войсковой части 0173/44Т парк грузовых автомобилей марки «Урал» был списан как не подлежащий ремонту и реализован через ту же областную торгбазу".
И еще документы.
"Досье.
Зыков Юрий Денисович, нотариус областной нотариальной конторы, был отстранен от работы и заключен под стражу за махинации с наследством гражданина Юркина Федора Ивановича. Зыков был осужден на год, лишен права заниматься юридической деятельностью, но выпущен из тюрьмы с учетом предварительного срока тюремного содержания".
«Общества закрытого типа — „Алволок“, „Астрахим“, „Хрусталь“ и „Интервторчермет“ — принадлежат, судя по всему, одному лицу. Выяснение его — дело времени».
— Веселые у нас с тобой знакомцы, — сказал я Валере.
— Скопируйте все. Завтра я обещал вернуть эти реликвии парнишке. Танечка, мы готовы закусить!
5
Против обыкновения ужинали мы не очень весело, что несколько озадачило нашу хозяйку. Мы вкратце ознакомили ее с найденными документами и уже втроем принялись размышлять, что именно мы узнали и как это может отразиться на нашей жизни.
— Из этого следует, что вся Глухомань растащена по новым хозяевам, — сказал я. — Ну, и как же их величают?
— Их величают Юрий Денисович и Спартак Иванович, — уверенно сказал Валерий. — За Зыковым — уголовная школа и юридическое образование, он — мозговой центр. А за гладиатором — сила спортивного лагеря. Боевые отряды неплохой подготовки и жажда служить новой России.
— Два медведя в одной берлоге? — недоверчиво спросил я. — Это вряд ли. Мне сдается, что хозяин — один. И зовут его, этого нового хозяина всероссийской глухомани, Спартаком Ивановичем.
— У Спартака никогда не хватит разума просчитать операцию на два хода вперед, — сказала Танечка. — А тут — сплошные спектакли. Ну хотя бы с разгромом рынка, а потом взятием его же под жесткий контроль. Нет-нет, дорогие мои, тут поработала хорошая голова.
