Юрий Поляков - Козленок в молоке
– Жуть! Что делать?
– Ничего особенного. Когда члены делегации будут убивать тебя в роскошном нью-йоркском номере, ты посоветуй им позвонить мне в Москву. А я уж с ними как-нибудь объяснюсь. Понял?
– Амбивалентно… – задумчиво кивнул Витек.
– Ну и отлично! Мягкой тебе посадки, лауреат-обладатель! Как у тебя, кстати, с Анкой: слов хватает?
– Я… Я ее боюсь.
– И правильно делаешь – страшная женщина: мужские шкурки коллекционирует. Предсмертные желания, просьбы будут?
– Будут… Вот, передай Надюхе, – и он протянул мне мелко сложенную бумажку.
– О'кей,– сказал Патрикей! – Я сунул записку в карман. – Прощай, мой сиамский друг!
Я крепко обнял Витька и тут же оттолкнул от себя, потому что к нам уже направлялся обеспокоенный нашим долгим прощанием Горынин. Отослав Акашина к чемоданам, Николай Николаевич задержал взор на моей невеселой физиономии и решил, очевидно, подбодрить меня. Но разговор вышел странноватый.
– Не журись, хлопец! Напишешь что-нибудь стоящее – и тебе «Бейкеровку» дадут, – тепло сказал он.
– Уже пишу! – твердо ответил я.
– Ну да? – Он снова глянул на меня, но на сей раз ревниво. – Я, знаешь, тоже решил: вернусь и возьму творческий отпуск, месяца три! Нет, три не дадут – два. На роман хватит. Будет на них горбатиться! Так весь талант в справки да отчеты вбухаешь… Сюжетец у меня есть. Сила! А ты про что пишешь?
– Про жизнь…
– Да? – запереживал он. – И ты тоже?! Ну, ничего, я все равно вперед тебя успею. Мне главное – сесть. Я, когда сяду, такой злописучий – только оттаскивай!
– Завидую! – вздохнул я.
– Ты на нас не обижайся. Ну никак тебя с собой взять не могли, хоть на торжественном секретариате все отмечали твой вклад в это дело. Понимаешь, валюту за первое полугодие перерасходовали… Свиридоновы, сквалыжники, добили!
– Понимаю. Но на случай непредвиденных обстоятельств снимаю с себя всякую ответственность…
– Это ты брось! Во-первых, ответственность с советского человека только смерть может снять. А во-вторых, какие такие непредвиденные обстоятельства? Все предвидено! А если ты из-за Анки журишься, то напрасно. Радоваться надо: расписались они. Журавленке был свидетелем со стороны жениха, а Леонидыч – со стороны невесты. Свадьбу сыграем, как только вернемся… Я уже в ЦДЛ банкетный зал зарезервировал. Готовься!
Горемыкин хлопнул меня по спине и отошел в сторону.
Следующим был идеолог Журавленке. Он участливо посмотрел и произнес:
– Понимаю ваши чувства, но есть еще и общегосударственные интересы. Согласны?
– Скорее да, чем нет…
– Вот и хорошо. А я вам после возвращения позвоню. Есть очень любопытная идея насчет приветствия! Время требует серьезных корректив.
– Вы знаете, я тут за роман взялся. Боюсь…
– Бояться не надо, – успокоил он. Затем подступил и Сергей Леонидович. Он был расстроен.
– Куда катимся?.. Командировочных четыре доллара в сутки выписали! Представляешь? Это банка пива с бутербродом. И они еще хотят за такие деньги «холодную» войну выиграть! Гроб они себе с бубенчиками выиграют, а не «холодную» войну… Ты чего такой хмурый?
– Ничего.
– Ладно уж, ничего – колись!
– Обидно.
– Конечно, обидно. А мне, думаешь, не обидно было, когда я этого идиота, который Мавзолей хотел взорвать, взял, а звезду начальнику отдела бросили…
– Да я не об этом.
– Понял. А мне, думаешь, не обидно было, когда я свою с этим авангардистским шакалом застукал? Крепись. Все они одинаковые…
– Я не об этом.
– Да что ж такое?
– Скажи им, чтоб телефон мой включили!
– Вот бляхопрядильная фабрика, забыл!.. Ладно, я им из Нью-Йорка позвоню. Не серчай!
– И ты, если что, не серчай…
Последней была Анка. Она нежно поцеловала меня в щеку:
– Улыбнись! Я улыбнулся.
– Ну вот! Я же все-таки не с Чурменяевым еду!
– Это утешает…
– Не куксись. Мы же договорились: я вроде как на войну, а ты вроде как ждешь…
– Ты в плен только не сдавайся! – попросил я.
– Если что, я тебе из плена письма писать буду… Нет, я, может быть, тебе даже позвоню из Нью-Йорка…
– Вы мне обязательно позвоните!
Она посмотрела на меня удивленно, провела рукой по моей щеке и вернулась к остальным, которые уже выстроились в очередь перед стойкой для дипломатов и официальных делегаций.
«Летите, голуби, – зло подумал я, – вы даже не подозреваете, какая замедленная мина-сюрприз ожидает вас по ту сторону океана. Несправедливость должна быть искоренена. Конечно, в жизни нет и никогда не было справедливости. Но если исчезнет хотя бы несправедливость, то жить в этом мире можно»! (Запомнить!) «Волги», привезшей меня в аэропорт, уже не было: классическое отношение Советской власти к личности. Если нужен – машина к подъезду, а отпала необходимость – топай на своих двоих. Говорят, один член Политбюро умер от инфаркта, когда утром не обнаружил под окнами черный «членовоз». Решил: сняли с работы, а тот, оказывается, просто по пути врезался в рефрижератор. Очень даже может быть!
Добираясь домой сначала на рейсовом автобусе, потом на метро, я, чтобы убаюкать обиду, во всей красе представлял себе международный скандал, который должен разразиться через несколько дней. Я видел первые полосы американских газет с пылающими заголовками: «Литературная афера века!», «Пощечина эстетическому вкусу мистера Бейкера!», «Можно ли верить русскому медведю?». Мне виделся снятый со всех постов Горынин, которому я говорю: «Не журись, Николаич, зато теперь попишешь всласть!» Я видел беспомощно хлопающего своими умными канцелярскими глазами идеолога Журавленко. Я видел рвущего на себе волосы Сергея Леонидовича, наконец понявшего со всей чудовищной очевидностью, куда мы катимся! Входя в свой подъезд, я представлял себе Анку, униженную, оскорбленную, плачущую у меня на плече и повторяющую сквозь рыдания: «Я же не знала, что он просто чальщик! Я думала…»
Что она думала, я так и не узнал, потому что на ступеньках возле моей квартиры, аккуратно подстелив газетку, сидел грустный Жгутович, на коленях у него лежали два свертка – один побольше, другой поменьше.
– А я звонил, звонил… Решил вот приехать.
– У меня телефон отключили, – объяснил я и, отперев дверь, пригласил его в квартиру.
Войдя, Стас тоскливо осмотрел помещение, которое могло бы стать, но все-таки не стало приютом его стреноженного полового инстинкта.
– Вот, – сказал он, – я тебе энциклопедию привез. Знаешь, до последнего не верил, что ты выиграешь…
– А это что? – кивнул я на сверток побольше.
– Это белье постельное. Индийское. Я захватил. Может, купишь у меня? Домой нести нельзя – жена не поверит, что просто так взял…
– Куплю, – кивнул я. – Сколько? Он назвал цену, явно накинув процентов пятнадцать за доставку на дом, но я, не торгуясь, расплатился.
– Даже не знаю, что теперь делать! – тоскливо сказал Жгутович.
– Хочешь, я тебе посоветую: запишись в какой-нибудь кружок.
– Что я, мальчик, что ли?
– Почему сразу – мальчик? В Англии, например, все мужчины в каких-то клубах состоят. Представляешь, как удобно! Жена спрашивает: «Ты куда?» А муж отвечает: «В клуб!» И идет туда, куда его влекут желания.
– А жена ведь и проверить может!
– В том-то и штука. Клуб должен быть закрытый, чтобы проверить нельзя было. В Англии-то почти все клубы закрытые. Поэтому клуб любителей научной фантастики или судомодельный тебе не подходят. Надо тоже что-нибудь закрытое найти – какой-нибудь клуб любителей целебного пара, банный клуб, к примеру… Улавливаешь?
– Улавливаю. Я, знаешь, тоже про это думал, когда энциклопедию читал. Мне бы масоны подошли. Там тоже женщин не пускают, если только по праздникам. А обычно – полная тайна и никаких посторонних…
– Отлично! Представляешь, звонит твоя половина твоему масонскому начальнику…
– Мастеру стула.
– Что?
– Начальник у них «мастером стула» называется.
– Ага, а тот отвечает: «Понятия не имею, гражданочка! У нас полная тайна!» То, что тебе нужно.
– Я это и без тебя понимаю. Но ты же знаешь, с клубом любителей фантастики просто – пошел и записался… А как масонов найти? Они же не пишут объявлений: «При Дворце культуры имени Горбункова с первого сентября открывается ложа вольных каменщиков. Запись ежедневно с 18.00 до 20.00…»
– А ты пробовал искать?
– Пробовал… Несколько дней возле кинотеатра «Восток» продежурил после работы – жена чуть не убила!
– А почему у кинотеатра «Восток»?
– Они место, где ложа находится, называют «востоком»…
– Нет, это слишком просто. Вряд ли они так элементарно засвечиваться будут. Тут надо тоньше… Скорее, на доме должны быть какие-то тайные знаки. Какие у них знаки?
– Ну, циркуль, мастерок, наугольник… Что-нибудь в этом роде.
– Есть такой дом! – воскликнул я. – На Разгуляе. Помнишь, здоровый, с колоннами, а на фронтоне – разные инструменты вылеплены?
