Юрий Поляков - Козленок в молоке
– Приветствия? Очень интересно! Какие же?
– Обычно просят стихотворные. Знаете, когда пионеры говорят стихами, трудно не прослезиться!
– Стихотворные! – воскликнул он. – А для профсоюзной конференции не вы сочинили?
– Я…
– Неплохо, но есть замечания… И тут раздался звонок.
– Тебя, – кивнул Горынин Сергею Леонидовичу. Тот взял трубку, и по мере того как он слушал, лицо его вытягивалось и озарялось одновременно:
– Е-мое… Да ты что! Во бляхопрядильная фабрика! Куда катимся?..
Положив трубку, он обвел нас торжественным взглядом.
– Ну? – в один голос спросили Горынин и Журавленко.
– Пришла шифровка из Нью-Йорка, – торжественно начал он. – Час назад жюри единогласно присудило премию «Золотой Бейкер» Виктору Акашину за роман «В чашу»…
– А Чурменяев? – опешил Горынин.
– Прокатили за недостаточно активную общественную позицию.
Мы переглянулись. Это была моя победа! Я мысленно представил себе «Масонскую энциклопедию» на своей книжной полке, но не испытал никакой радости. Напротив, сердце заныло от предчувствия, что скандал из-за папки с чистыми листами из внутреннего обещает теперь стать международным: по уставу Бейкеровской премии, роман-победитель должен быть напечатан миллионным тиражом в течение месяца с момента принятия решения. Я ждал скандала, но не такого. Это была настоящая катастрофа! Единственное, что я мог сделать теперь, – это не думать о ней, пока она не разразилась.
– Надо срочно найти Акашина! Срочно! – сказал Журавленке не допускающим возражений тоном и строго глянул на Сергея Леонидовича.
– Найдем! – успокоил тот.
– А что его искать, – вдруг весело молвил Горынин. – Он у меня на даче отсиживается…
– У тебя? – От удивления ответработник снова снял очки.
– Ну да! Анка замуж за него выходит. Наверное, уже и вышла…
27. УНИЖЕННЫЙ И ОТСТРАНЕННЫЙ
Через три дня я провожал Витька в Нью-Йорк на церемонию, посвященную торжественному вручению премии Бейкера. Вообще-то поначалу никто меня на проводы не приглашал, и я сидел дома, тупо уставившись на заправленный в каретку чистый лист бумаги, обдумывая первую фразу «главненького». Я понял, что от нравственных мук и терзаний спасти меня может только работа. «Амораловка» от Арнольда еще не поступала, и в душе царило гневливое отвращение ко всем без исключения видам письма, изобретенным человечеством, начиная с узелкового. Я решил: пока не прибудет произведенное и бутылированное в Красноярске вдохновение, придумаю, по крайней мере, первую фразу. Впрочем, что значит – «по крайней мере»? Первая фраза в романе – это как первый поцелуй в любви! Он должен обещать такое, от чего твое немало повидавшее и поимевшее на своем веку тело вдруг начинает мальчишески трепетать в надежде на небывалое. Неважно, что в итоге ты получаешь бывалую женскую плоть, в той или иной степени натренированную в любовных содроганиях, и, обливаясь потом в требовательных объятиях, из последних сил борешься за свою мужскую честь. Первый поцелуй должен быть легким и загадочным, ничем не намекающим на суровую реальность биологического соития, он должен быть сорван, как роза в городском саду, даже если ты и заплатил за это сторожу со свистком. Наконец, он должен быть свеж и ароматен, а если он пахнет мятной жевательной резинкой, это – конец, и читатель закроет твой роман на первой же странице. (Не забыть!) Итак, я сидел и, мечтая о глотке «амораловки», с ненавистью перебирал в уме самые разные первые фразы, десятки, сотни фраз. Самая короткая состояла из одного-единственного междометия, самая длинная – из восьмидесяти трех слов, образовавших длиннющее сложносочиненное предложение с гроздью подчиненных, свисавших, как аксельбанты из-под эполета. Все они были невыразимо отвратительны и бездарны. Я уже подумывал о том, чтобы начать роман с фразы о знаменитой амазонке, скакавшей по аллеям Булонского леса, но тут в мою дверь позвонили. Я бросился отпирать, надеясь, что это – гонец от Арнольда, но это был всего лишь шофер горынинской служебной машины.
– Поехали!
– Куда?
– Туда.
– Зачем?
– Велели.
…В зале вылета международного аэропорта было пустынно и торжественно, как в культовом сооружении. Немногие вылетающие, одетые в неповторимо импортные плащи и несущие в руках дорогие кожаные чемоданчики, раскланивались при встрече, словно добрые знакомые. И неудивительно: они были той особой привилегированной кастой, которую я назвал бы «регулярно выезжающими». Большинство из них состояли в дружеских, а то и в родственных отношениях. Я вообще заметил, что чаще всего привилегии передаются половым путем. По-овечьи сбившаяся вокруг своего обшарпанного багажа какая-то случайная рабоче-крестьянская делегация взирала на все это благолепие со священным ужасом. Руководитель группы, явно принадлежавший к могущественной касте «регулярно выезжающих», брезгливо раздавал им красные туристические загранпаспорта, а они разглядывали их с глупым любопытством. Должно быть, беспаспортный колхозный паренек, отправлявшийся в город учиться на комбайнера, так же рассматривал выданный ему в сельсовете серпасто-молоткастый документ. Разве можно было в ту минуту поверить, что всему этому незыблемому благочинству оставалось жить год-полтора и что скоро на священных плитах аэропорта будут вповалку спать, как на Ярославском вокзале, сотни вылетающих за рубеж на постоянное жительство, за товаром или просто проветриться? Разве можно было поверить, что каста «регулярно выезжающих» исчезнет, сгинет, попросту растворится, как природные римляне растворились в ордах вольноотпущенного сброда!..
Они, все пятеро, стояли возле таможенной стойки с табличкой:
ДЛЯ ДИПЛОМАТОВ И ОФИЦИАЛЬНЫХ ДЕЛЕГАЦИЙ
На Анке были тугие бархатные брючки, полусапожки, курточка из нежной замши и широкополая фетровая шляпа, по-ковбойски надвинутая на глаза. Чуть в сторонке лежала ее цветастая спортивная сумка. Что ж., супруга, вместе с мужем-лауреатом летящая в Нью-Йорк на торжественное вручение премии, может позволить себе некоторое легкомыслие в отношении багажа!
Витек, Горынин, Журавленке и Сергей Леонидович были по причине внезапного похолодания одеты в единообразные темно-синие финские плащи, а стоявшие рядком четыре их чемодана напоминали подрощенных поросят из одного помета. Значит, в Америку отправлялись все четверо! Горынин, конечно, летел как руководитель делегации и представитель Союза писателей, открывшего молодой талант. Журавленке, видимо, в качестве посланника Института мировой литературы, где он и в самом деле несколько лет назад защитил докторскую диссертацию «Образ бригадира-новатора в романе Н. Горынина „Прогрессивка“. Ну а Сергей Леонидович, понятное дело, вошел в состав делегации в виде спецкорреспондента „Литературного еженедельника“ и похлопывал ладонью по непривычно болтавшемуся у него на боку кожаному кофру для фотопринадлежностей.
– Ну, в чем дело? – увидев меня, закричал Горынин. – Мы из-за тебя на регистрацию опоздаем! Специально машину за тобой послал…
– Ладно тебе, Николаич, – успокоил его Сергей Леонидович. – Еще время есть.
Витек заулыбался и двинулся ко мне вертляво-извиняющейся походкой собаки, сожравшей хозяйский ужин:
– Я им сказал, что без тебя не полечу. В общем, если с тобой не попрощаюсь – не полечу…
– Неужели не полетел бы? – усмехнулся я.
– Полетел бы… – сознался он. – Все-таки – Америка. С ума сойти! А ведь я, честное слово, не верил тебе, когда ты про загранку врал! Тебе чего привезти?
– Воздух свободы.
– Я серьезно!
– И я серьезно.
– Зря ты на меня обиделся! – отводя взгляд, сказал Витек. – Я же все делал, как ты говорил. Я же не виноват, что… Ну, что так получилось.
– Вестимо, – отозвался я. – Видишь, как все получилось. Как я и обещал: слава, загранка, самые лучшие женщины…
– Трансцендентально! – вздохнул Витек и глянул на «командирские» часы.
– Как часики? – спросил я. – Тикают?
– Так себе. Вот у меня электронные были с голой теткой на циферблате. Это да! Я их крановщику проиграл, когда он меня перепил. Мы тоже поспорили. Я полкружки не добрал…
– Ты просто ничего в этом не понимаешь.
– Куда нам, кудрявым!
– Ладно, ты тоже не обижайся. Рот там не разевай. Если будут вербовать, посылай всех к Леонидычу…
– Да говорили уже. Я это… Я еще спросить хотел.
– Спрашивай! Но я знаю, почему ты без меня лететь не хотел…
– Я думал, ты сам скажешь, – потупился он.
– Нет. Теперь не скажу. А вот когда эти американские хлебобулочные покровители высокой литературы обнаружат в папке чистую, как совесть дебила, бумагу – тогда…
– А если не обнаружат? – с надеждой спросил Витек.
– Обязательно обнаружат. Книга по традиции должна выйти через месяц после вручения премии… Что там начнется!..
