Евгений Богданов - Високосный год: Повести
Еремей Кузьмич при жизни как бы олицетворял прошлое села, теперь это прошлое ушло вместе с ним. Он вежливо уступил место в жизни молодым. Они поведут Борок дальше, к благополучию и процветанию. В том, что боровчан в не столь отдаленной перспективе ждут и то и другое, кажется, ни у кого сомнений не было.
Спустя некоторое время после похорон Степан Артемьевич посетил вдову, поговорил с нею, распорядился привезти к ее избе побольше дров, выделил материальную помощь.
На стене в избе Чикиных он увидел старую фотографию в рамке под стеклом. На ней запечатлена группа людей, в центре ее — Всесоюзный староста М.И. Калинин. Рядом с ним сидела и жена Чикина Авдотья Петровна, тогда еще молодая и востроглазая. Степан Артемьевич попросил ее теперь рассказать об истории этого снимка.
— Было это в тридцать шестом году, — начала Авдолья Петровна. — Я работала в колхозе телятницей. Во время отелов народилось на ферме много телят, их передали мне, и я всех до единого выходила и вырастила. И представили меня к ордену. Ну, пришел вызов — ехать в Москву. Ордена тогда вручали там, и Михаил Иванович Калинин самолично поздравлял от имени правительства. Приехала, устроили нас в гостинице в центре Москвы. Так уж было там удобно, чисто, красиво, обслуга вежливая. Утром нас повезли на машинах в Кремль. Награжденных было много — со всех республик. Тогда и вручил мне Калинин орден «Знак Почета». На всю жизнь память, — Авдотья Петровна достала из комода красную картонную коробочку и показала награду Лисицыну. — А потом и сфотографировали всех и карточки дали.
— Вот вы какая заслуженная! — сказал Лисицын. — А я, простите, не знал об этом. Сколько лет работали телятницей?
— Много. С восемнадцати и до выхода на отдых. Всю жизнь с молодняком. Любила эту работу.
Степан Артемьевич посидел у вдовы, спросил, не нужно ли еще чем-нибудь помочь. Она ответила, что пока помощи не требуется. Потом Авдотья Петровна вышла в горницу и вернулась с одноствольным ружьем в руках.
— Вот, Степан Артемьевич, возьмите тулку. В память о моем муженьке. Он очень хорошо отзывался о вас. Говорил, что любит молодого директора. Очень уж он деловой и строгий.
Степан Артемьевич чуть смутился:
— Спасибо. По правде сказать, я не такой уж и деловой да строгий. Но за подарок благодарю от всей души.
— Мне ружье ни к чему, — сказала Авдотья Петровна, — а вам будет хорошая память. Погодите-ко, там, на полке, были у него и патроны, и дробь-порох. Сейчас поищу.
Она нашла берестяную коробку с крышкой, в ней были десятка два гильз, в мешочке дробь, в картонной коробке порох, пыжи из войлока, машинка для набивки патронов и маленькая коробочка с блестящими пистонами.
Возвращаясь домой, Степан Артемьевич думал: «Шел к вдове с намерением помочь, а она порадовала подарком. Кто кого обогрел? Выходит, она меня больше приветила, чем я ее. Щедрая, милая душа!»
Дома он повесил ружье в гостиной над диваном. Лиза посмотрела на него с опаской:
— Ружье не заряжено?
— Нет, не бойся, — ответил он.
В совхозе подводили итоги года, или, по словам Ступникова, «подбивали баланс». Напряженно трудилась бухгалтерия, Степан Артемьевич нетерпеливо ждал, каким окажется дебет-кредит. И вот к нему пришел Ступников с годовым, пока еще не вполне законченным отчетом. Он сказал:
— Против прошлого года у нас доходы возросли на шестьдесят семь тысяч рублей.
— А вы хорошо подсчитали? — усомнился Лисицын. — Основная статья дохода молоко, а удойность еще невысока.
— Удойность невысока, но фермы все же дали прибыль. Свиноводство тоже. Уменьшились производственные расходы. Технику механизаторы чинят сами, на ремонтные предприятия обращаются в исключительных случаях. Запасные части берегли. Мастерские дали солидную экономию.
«Это что же, — подумал Лисицын, — Челпанов сэкономил деньги, а я, такой-сякой, его недавно выругал? Ну и ну». Однако он тут же укрепился во мнении: «Замечания я ему высказал правильно. Одно хорошо, а другое плохо — не годится. Надо, чтобы и то, и другое было, в равной степени хорошо».
— У нас не столько доход, сколько экономия средств! — сказал он Ступникову.
— Экономия — тот же доход.
— Нельзя путать ее с прибылью. Это разные вещи, и вы о том знаете лучше меня.
— Разве дело в названии? Важно, что деньги у нас в кармане
— Ну ладно. Значит, работать мы все-таки можем?
— Можем.
— Без дотации?
— Без дотации не можем.
Лисицын рассмеялся и тут же стал опять серьезен.
— Доходишко, конечно, невелик. Но обнадеживает.
— Могли бы лучше сработать, — сказал Ступников. — Да год тяжелый. Сами знаете.
— Каков-то будет будущий год?
— Человек живет надеждой, — неопределенно отозвался главбух. — Себестоимость продукции у нас еще высока…
Он ушел к себе. Вскоре дверь в кабинет тихонько приоткрылась, Лисицын поднял голову от бумаг и увидел Порова. Степан Артемьевич не сразу узнал бывшего сельповского возчика. Одет Крючок был более чем скромно: серый ватный костюм, старая солдатская ушанка, латаные валенки.
— Можно к вам? — Лицо у Порова вялое, под стать костюму тоже какое-то серое.
— Ну заходите.
— Я к вам насчет работы. Домой вот вернулся.
— Долго же вы были в бегах! — неодобрительно сказал Степан Артемьевич. — Жена вас приняла?
— Еще как! Рада. Я ведь нонче не пью, совсем завязал.
— Где же вы пропадали?
— Да в разных городских закоулках. После лесопункта уехал на лесозавод, был ночным сторожем. Потом работал во вневедомственной охране при торге. И оттуда меня сопроводили в профилакторий… Лечился три месяца.
Лисицын покачал головой.
— Значит, бросили пить?
— Железно! Считайте, что я теперь совсем новый человек, исправленный до конца. Ничего от вина хорошего. Одни беды.
— Какую же хотите работу?
— Любую. Лишь бы дома.
— Работу вам, пожалуй, дадим. Но сначала пришлите ко мне жену.
— Ладно, пришлю.
Лисицын переговорил с женой Порова, спросил, можно ли надеяться, что муж ее окончательно образумился.
— Да кто его знает. Шалопутный у меня мужик. Теперь уж не должен бы запить. Случится такое — выгоню.
Порова назначили возчиком кормов на ферму.
С учебы на курсах вернулся заместитель Лисицына Скорняков. Он был старше Степана Артемьевича и, пожалуй, опытнее, работал замом добрый десяток лет. Про него говорили: «Директора приходят и уходят, а заместитель остается». Но специального образования у него не имелось, и теперь он пополнил свои знания на курсах.
Степан Артемьевич долго беседовал со Скорняковым.
— Учеба для тебя была праздником, — сказал он. — Теперь начинаются, как говорится, суровые трудовые будни. Принимайся за дела, Я иду в отпуск.
— Чего зимой-то? — спросил Скорняков. — Меня ждал?
— И тебя ждал, — ответил Лисицын и мечтательно поглядел поверх головы зама в пространство. Опять он вспомнил неосуществленную туристскую поездку. Ему теперь казалось, что все это приснилось. Не звонил Востряков из профсоюза, не было никаких путевок, да и самого Санта-Круса, наверное, тоже нет на белом свете. А если и есть, то какое дело до него Степану Артемьевичу?
Вспомнил он и о Чикине, который старательно наводил справки о Санта-Крусе. Стало грустно: уходят из жизни старики. Хоть и брюзгливы, и любят порезонерствовать, а все же частенько дадут и добрый совет. И вот как умрут — становится не по себе. Ну не хватает ему теперь Чикина, и все тут…
До Нового года осталось два дня. Лисицыны решили позвать в гости Новинцевых и Яшиных-Челпановых. Лиза уже начала хлопотать на кухне, чтобы праздничный стол был хорош и разнообразен.
Степан Артемьевич договаривался с Новинцевым идти вместе в лес на охоту, но Иван Васильевич простудился и сидел дома, поглядывая в окно. Степан Артемьевич навестил его.
— Не вовремя ты заболел, друг мой.
— Так получилось. — Шея у парторга обвязана теплой шерстяной косынкой, голос у него охрип. — Может, еще и ангина привязалась. А ты иди, проветрись. Только смотри не заблудись!
— Не заблужусь. Жаль, собаки нет.
— Был бы я здоров, пошел бы с тобой, полаял вместо нее там, в лесу, — невесело пошутил Новинцев.
Вернувшись домой, Степан Артемьевич вечером почистил ружье, набил патроны и рано утром на другой день отправился в лес на широких охотничьих лыжах без палок.
Свежий морозец бодрил. Небо было ясное, солнце еще только-только начало всходить. Избы, деревья, телеграфные столбы отбрасывали на снег длинные голубые тени. Из печных труб поднимались столбы дыма, постепенно превращались в облачка и рассеивались в воздухе. Тишина, безветрие. Только лыжи тихо шуршат по сухому сыпучему снегу. Степан Артемьевич прокладывал лыжню уверенно, размашистым шагом. Шел он налегке — в коротком ватном полупальто, валенках, за спиной — чикинская одностволка, в карманах — патроны, кусок хлеба.
