Евгений Богданов - Високосный год: Повести
— Проходите, пожалуйста. Поговорим, чайком побалуемся. У нас индийский, правда, второго сорта…
— Ничего, сойдет, — отозвалась Любовцева, сняла пальто и, пройдя в комнату, чинно села на стул, поставив возле него свою сумку.
Чаевничали, беседовали о том, о сем. Заговорили о беременности Лизы. Любовцева давала советы, как лучше следить за здоровьем, потом, многозначительно поглядев на живот Лизы, авторитетно предсказала:
— Родится у тебя, Елизавета Михайловна, девочка. А может, даже и две. По животу видно.
— Что вы! — вспыхнула Лиза. — Куда нам двойню?
— Природа вас не спросит, она свое возьмет, — назидательно добавила Любовцева и, вспотев от горячего чая, расстегнула верхнюю пуговку кофточки. — Я тебе, милая, принесла целительного, — старушка достала из сумки бутылку с мутноватой жидкостью. — Когда родишь, это принимай по столовой ложке три раза в день. Тут анис, укроп да душица — для того, чтобы молока в грудях было больше. А вот это, — она достала другую бутылку, поменьше, — настой коры калиновой. После родов помогает естеству войти в норму.
Лиза поблагодарила ее и унесла бутылки на кухню. Степан Артемьевич, придя на обед, увидел их.
— Что это у тебя там в бутылках?
Лиза рассказала ему о визите Любовцевой. Он возмутился:
— Знахарство! Еще отравит тебя эта старуха! Не смей ничего от нее принимать, а тем более — употреблять!
И вылил содержимое бутылок в помойное ведро.
Лиза и не собиралась пить снадобья Любовцевой, ей показалось забавным, как муж возмутился и вылил настойка. Когда он сел за стол, Лиза мягко улыбнулась и решила его «порадовать»:
— А знаешь, у меня родится двойня. Две девочки! Тебя это устроит?
Степан Артемьевич вытаращил глаза, ложка со щами замерла в его руке над тарелкой.
— Две девочки?
— Разумеется.
— Откуда это известно?
— Любовцева предсказала.
— Ну-у, мало ли что она скажет! — успокоился муж и снова стал есть.
Лиза уверенно добавила:
— Старухи все знают. У них опыт.
— Ты это серьезно?
— Конечно.
— Знаешь, Лизок, тогда уж лучше одну девочку и одного мальчика. Нужен продолжатель рода Лисицыных.
— Это уж как придется, — Лиза рассмеялась, и он, поглядев на нее подозрительно, тоже расхохотался.
— Две девочки — это здорово! Ты побьешь все борковские рекорды.
Софья зашла в контору к Яшиной, принесла рапортичку по удоям за сутки. Ангелина Михайловна, обложившись папками, готовила Лисицыну материал по животноводству для годового отчета. Она взяла рапортичку и наметанным взглядом пробежала цифры.
— Худо, — вздохнула она. — Кривая идет вниз…
— Многие коровы на сухостое, — объяснила Софья. — Отелы еще не начинались. Откуда быть большому молоку?
— Ладно. Как тебе бригадирится? — Яшина посмотрела на Софью внимательно, отметила про себя: «Совсем она изменилась. Одета чисто, опрятно, стала серьезной, вид у нее очень деловой».
— Все хорошо, — ответила Софья. — Сначала, правда, не очень ладилось. Не привыкли бабы к тому, что я хожу в начальницах. Ведь работала с ними вместе дояркой. Но ничего, признали. Я их уважаю, прислушиваюсь к ним, и они это ценят.
Яшина кивнула и опять стала что-то писать. Софья вышла.
В узком полутемном коридоре она встретилась с директором. Он шел к себе в кабинет. Софья посторонилась, пропуская его. Лисицын поздоровался и тоже поинтересовался:
— Как дела у вас на ферме? Заходите-ка, побеседуем.
Софья вошла в его кабинет, заметно волнуясь, и села на стул. Сняла с головы полушалок, опустила его на плечи, едва уловимым движением поправила волосы, приготовилась слушать.
Директор позвонил по телефону, распорядился отправить две грузовых автомашины на завод силикатного кирпича, и, положив трубку, обратился к ней:
— Ну, рассказывайте.
— А… что вас интересует? — спросила она.
— Учитесь в техникуме? Как успехи?
— Учусь. Оценки положительные.
— Так… А скажите, почему у вас на ферме не используется новая электродоильная установка?
— Там что-то неисправно, потому и работаем со старой установкой. Механик обещал привести в действие на будущей неделе.
— Доярки как относятся к вам?
— Хорошо. Как им еще относиться? Бригадир — невелика шишка, та же доярка, только ответственность побольше.
— Будьте требовательной, принципиальной. — Директор, конечно, чувствовал, что Софью в эти минуты волновало совсем другое, отнюдь не доильная установка… Он поймал брошенный на него мельком влюбленный взгляд молодой женщины. Ему это было приятно, но он боялся такого взгляда, боялся и избегал на него отвечать. Это было совсем лишним. Потому он подчеркнуто нажимал на деловой разговор. — Если что, — он смутился, — если будут какие-либо трудности, обращайтесь к Яшиной или прямо ко мне. Поможем…
— Спасибо, — сказала Софья. — Мне можно идти?
Он не стал ее задерживать. Софья посмотрела на него в упор, потупилась и молча ушла.
Лисицын встал, прошелся по кабинету и задержался у окна: Софья прошла быстрой походкой, не оглянувшись. Степан Артемьевич возвратился за стол. «Нет, друг мой, — сказал он себе. — Тут ничего такого быть не может. Не должно. А все-таки… что-то есть…»
Софья, возвращаясь на ферму, все думала о нем. Ну не выходил он у нее из головы, и все тут. Такой вежливый, деликатный, и собой пригож — высокий, уверенный, красивый. На самом деле он не был очень уж красивым, как ей казалось, но она упорно считала его таким. «Что же это, — шептала она. — Неужто я влюбилась? Как можно! Человек семейный, по положению много выше меня, он не думает обо мне. А я вбила себе в башку бог знает что! Нет, надо подальше от него, сближение никак невозможно. — Она вспомнила совет Гашевой. — Это будет ему во вред. Мне-то что, я свободна, как птица, а он — совсем другое дело. И если я стану чего-нибудь добиваться, как это будет выглядеть? Что подумают обо мне люди? Я должна своим дояркам подавать пример. А какой пример! Нет, нет…» А сердце так же стучало: «Он… он… он…»
Софья решила больше не думать о нем. Трезвый рассудок стал одерживать верх над чувством. Надолго ли?
В совхоз пришло письмо от Васильевой. Роза писала, что они с мужем решили весной переходить на работу в Борок, тем более что мужу обещали здесь должность участкового уполномоченного. Жить они собираются в родительской избе. Лисицын отнесся к решению Васильевых одобрительно и тут же ответил им согласием.
4В конце декабря на Борок обрушились снегопады. Ими здесь никого не удивишь, на то и зима, но были они чересчур обильными. Снег шел почти непрерывно, в тучах, которые тянулись с северо-востока, с полуночной стороны, не было никаких просветов. Ветер забивал снегом проулки, крылечки, заваливал все кругом плотно и надежно — на целую зиму. По улице Борка уже и на санях проехать стало трудно, лошади увязали в сугробах.
Без трактора со снегоочистителем, работавшего днем и ночью, нельзя было подвезти к фермам дрова и корм для скота. Борок лишился связи с внешним миром, превратился в некую автономную географическую точку. Он жил завезенными с осени запасами продовольствия, но они таяли. Не стало муки на пекарне — хоть доставляй ее на вертолете и спускай ко крылечку… Но и авиация в этом деле не помощница — видимости никакой.
Степан Артемьевич опасался, как бы снегоочиститель не поломался. Тогда и вовсе станет трудно.
Високосный год! Он еще не кончился, он решил задать перцу боровчанам, прежде чем кануть в Лету…
Сыпанув на прощанье уже ослабевшей метелью, тучи наконец выдохлись и растаяли. Небо стало чистым, к ночи ударил мороз. Беломорские морозы тоже особенные. Воздух насыщен влагой, принесенной с моря Баренца, она превращалась в микроскопические льдинки, затрудняла дыхание. Березы сразу разоделись, как на рождество — от инея ветки стали мохнатыми, серебрились на фоне голубого неба. Солнце ненадолго выкатывалось из-за дальних ельников и, полоснув белым холодным огнем, опять уваливалось в чащобы.
В эту студеную пору в Борке случилось несчастье: умер Еремей Кузьмич Чикин.
Рассказывали, что еще вечером он разгребал снег перед крыльцом, потом пил чай, читал книгу и в обычное время лег спать. Ночью ему стало плохо, жена побежала за фельдшерицей на медпункт, а вернувшись, уже не застала его в живых…
Хоронили его всем селом. До кладбища пришлось пролагать дорогу тем же снегоочистителем, но он, как назло, на полпути сломался, и дальше разгребали снег лопатами. Земля была мерзлой, мужики копали могилу почти целый день.
Похороны были многолюдны, все хорошо знали Еремея Кузьмича, поминали его добром и жалели. На сельском кладбище остался холмик, устланный свежей хвоей, с венками и пирамидкой из дерева, увенчанной красной звездой.
