Михаил Белозеров - Река на север
— Брось, — сказал он, — я-то на что?
Он вдруг вспомнил зимние бураны и замерший колодец, из которого приносил воду. Сруб стоял на возвышении, обледенелый, как ледяная горка. Однажды он поскользнулся вниз — спасла веревка.
— Закопали бы... — засмеялся Полковник и погрозил ему пальцем. Быть может, он вспомнил их прошлое братство, то, что, несмотря ни на что, объединяло, а не разъединяло их. — Я хорошего не забываю, — заметил он.
На Севере отравиться грибами так же сложно, как на Юге объесться черникой. Единственное, что его спасло: на восьмидесятой минуте реанимационных мероприятий, когда они его уже теряли, он пришел в себя и произнес: "Грибы..."
Они заняли два места у окна, за которым по раскаленному Хрищатику улице изредка пробегали прохожие.
— Мой Сережка... ровесник твоего Димки... — сказал Полковник, и на мгновение его лицо перестало быть сильным и мужественным. — Вот за них и выпьем... Жить бы им не так, как нам...
Он сходил к стойке, принес стаканы и закуску. Теплый спирт из фляжки пился, как касторка.
— Прости, я не знал... — сказал Иванов.
Полковник уже оправился, и с него по-прежнему можно было печатать профили на монетах.
— Я и сам не знал. Был на учениях. Аневризма. Лег спать, понимаешь, захрипел и умер, вслед за Ксенофонтовной, аккурат через три недели. Такие дела... А старший служит... — Он доверительно наклонился: — Ты понимаешь, в его смерти есть что-то мистическое...
Люди снаружи были порождением города. Когда-то они были счастливы, построив город, теперь они жили, чтобы прятаться от него в своих квартирах и домах. Наверное, они думали, что так легче выжить. Но иногда они считали, что одиночество не лучший выход, и начинали бродить по улицам.
— Тебе бы с Саскией пообщаться, — заметил Иванов.
— Кто это? — удивился Полковник.
— Моя вторая жена... — Ему нечего было добавить.
— А... — понимающе крякнул Полковник, — бывает... А я не женился... Не поверишь, была у меня любовь, но пила и меня приучала. Дошло до того, прихожу домой, а там сидят какие-то люди. Спрашивают: "Ты кто?" — "Я? Я хозяин квартиры... А вы кто?" — "Мы друзья. Наливай!.." Или рассует по квартире бутылочки, бродит, вроде убирает, а потом вдруг — запах. Откуда? Уже и ловил, и кодировалась — бесполезно. В ногах валялась — без толку. Или сядет на перила балкона и угрожает, что бросится вниз, если не налью.
— Наливал? — спросил Иванов.
— Наливал, — сознался Полковник. — А куда денешься? Жалко. Другие женщины, понимаешь, кобелей предпочитают. Я в этом не разбираюсь. Постоянно путаю миттельшпиль с миттельшнауцером. Пришел к одной — у нее боксер, а когда разделась, то здесь и здесь синие полосы. Я манатки хвать и бежать. Теперь охотой увлекаюсь. Внука воспитываю. Дачу строю. А это... — он скосился на погоны, — последние гастроли.
— Отставка? — спросил Иванов.
— Точно! В десятку! Но, может быть, стану генералом, тогда еще десять лет...
Господин-без цилиндра ткнулся в стекло двери. Нос расплющился, как пластилиновый. С минуту подслеповато вглядывался внутрь. Обнаружил-таки. Набрел в своих бесцельных поисках. Уставился, засунув руки в карманы и разинув рот. Покачивался с пятки на носок. Бессмысленная улыбка не сходила с потного лица.
— Поздравляю, — сказал Иванов.
Взгляд соглядатая сверлил затылок. По его лицу было видно, что его мучает комплекс неполноценности.
— Служу... а кому, не знаю, — задумчиво произнес Полковник, — настоящее стало неинтересным, а будущее видится катастрофой. — Полковник вздохнул незло, риторически, оборотил лицо на пустыню за окном. — Нельзя все понимать буквально, — сказал он, — надо вначале понять, что ты тоже умрешь... — Повернулся к Иванову и подмигнул ему: — Я теперь понял — главное, чтоб дети росли...
Они допили спирт и перешли на пиво.
— Ваше пиво, как мыло, — снисходительно заметил Полковник.
— Ну вот, и ты туда же... — укорил Иванов.
Полковник лишь насмешливо покачал головой.
Господин-без цилиндра пристроился за соседним столиком. Впервые откровенно подмигнул Иванову, облизывая пивную бутылку и глумливо ухмыляясь. Престранно перекашивал лицо подобием жалкой улыбки вечного шута.
— Хочешь, я ему врежу? — спросил Полковник.
— Убьешь еще... — предположил Иванов.
Ему вдруг стало интересно, как в юности, когда любое приключение заставляло бурлить кровь.
— Шутки ради... — Полковник решительно поднялся, выкрикивая какие-то нечленораздельные дикие звуки и для острастки выставив вперед челюсть. Загнали в подсобку, за гору ящиков. Выглядывал оттуда с жалкой миной.
— Ну?.. — спросил Иванов.
Вряд ли он сам помнил, когда последний раз дрался, но и противник оказался не из храброго десятка. Присел и забубнил, как на исповеди:
— Осмелюсь ли я предложить, как на духу...
— Что вам угодно?! — прервал Иванов.
— Не сочтите за подлость... а также... не гнушаясь обстоятельствами — пообщаться на тему о сочувствии Блуму...
— Что? Что? — поразился Полковник. — Бывают же идиоты...
— Подожди, подожди, — вмешался Иванов, — по-моему, у него литературный бред.
Господин-без цилиндра перешел на бормотание. Он был известен своими скандалами. Обладая, кроме прочих талантов, умением убеждать и красноречием, уговорил знакомую поэтессу раздеться в супермаркете в обеденный перерыв, а вещи выбросить в окно. Он представил это как великую переделку мира. Через час их застали: его — флегматично расхаживающего среди мебели, выкрашенного губной помадой от пупа до пяток, ее — истерически рыдающую на польском велюровом диванчике.
— Говорите прямо! — велел Иванов.
То, чего он сам не умел делать ни при каких обстоятельствах, разве что во сне.
— Господин Ли Цой... господин Дурново...
— Что за тип? — быстро просил Полковник.
— Большой государственник, — сказал Иванов, — еще от царя Гороха. Вам что, нужны деньги?
Господин-без цилиндра испугался еще больше и замотал головой:
— Если бы я мог надеяться на вашу благосклонность...
— Что вы несете? Вы за мной уже третий месяц ходите. Что вам угодно?
Господин-без цилиндра потел и краснел.
— Говорите, а то здесь кого-то выпорют! — прикрикнул Полковник. — Ну же!
— Относительно вашего... — Он снова скатился в невменяемость.
Полковник тряхнул его за шиворот:
— Говори, простата!
— Вашего... — господин-без цилиндра нашел в себе силы ткнуть пальцем в Иванова.
— Сына? — догадался Иванов.
— Не извольте беспокоиться... проходит по ведомству... без огласки... с позволения сказать...
— Това... господина Дурново?! — догадался Иванов.
— Как же, как же... — не без гордости прошептал господин-без цилиндра и оцепенел от ужаса.
"Еще помрет", — почему-то решил Иванов.
— И завтра же заберите ваши рукописи. Слышите?
— Премного благодарен. Не извольте беспокоиться. Целую ручки... — И схватил Иванова за пальцы.
— Да вы что! — Иванов выскочил из стекляшки. — Псих!
Молча перешли мостик. Хотелось ополоснуть руки в воде. Львы задумчиво смотрели в светлую воду.
— Я пойду с тобой, — сказал Полковник. — Где этот чертов Дурново?
Люди по-прежнему сновали рядом. Теперь они не казались такими безразличными. В их лицах читалось некоторое подобие сочувствия.
— Так просто его не достать, — сказал Иванов. — Наверное, ему нужен я...
— Может быть, десант организовать? У меня бригада простаивает, скучает, понимаешь ли...
— Спасибо тебе, старик, но это мое дело, — сказал Иванов.
— Да, я понимаю, — сказал Полковник. — Ты теперь другая сторона. Ну, прощай!
Они обнялись.
— Выпить бы еще... — мечтательно высказался Полковник и меланхолично, не обращая внимания на транспорт, как бессмертный, зашагал поперек дороги. Перед колоннадой музея бродили туристы. Он быстро смешался с толпой. Иванов по привычке оглянулся: господин-без цилиндра рыдал на углу, закрыв лицо руками, блестела лишь склоненная лысина.
* * *С некоторыми женщинами забываешь, каким ты был и каким ты стал, словно они умеют защищать тебя от прошлого. Плохого или хорошего, но от твоего прошлого. Ты просто становишься самим собой, и тебе не надо ничего придумывать, словно кто-то из них дополнил в тебе то, на что ты не обращал внимания, а потом однажды ты обнаруживаешь в себе нечто, что заставляет тебя удивиться, и с того момента приписываешь это свойство ей и начинаешь ее ценить, или думаешь, что ценишь, может быть, даже привыкаешь. Но в одном ты прав, таким образом ты сохраняешь самого себя, и она невольно помогает тебе в этом.
— Сегодня ты со мной не пойдешь... — сказал он.
Она лежала в мятой постели на животе, покачивая ногами, и смотрела на него снизу вверх темно-голубыми лукавыми глазами, и он сделал вид, что занят пуговицей на рубашке. Уж слишком у нее было счастливое лицо, и у него не было желания ее обманывать.
