Алексей Мальцев - Призрачно всё...
Размышлять, будучи закопанным, ему еще не приходилось. Но чем еще заняться в его положении? Тем более что мыслей к тому времени накопилось невероятное множество.
Откуда взялась в Кормилицах настоящая Акулина, и почему он, Изместьев, вдруг стал нематериальным? Могут ли это быть происки Поплевко из далекого будущего? Вряд ли. Этот слюнявый экспериментатор может манипулировать только с клиническими смертями. А Изместьев был удачно реанимирован и возвращен в женскую оболочку Доскиной: это зафиксировано объективно. Что же произошло тогда?
От догадки Изместьев под землей завертелся волчком, однако подобного «бурового» движения никто не мог зафиксировать. Ответ был очевиден и, к сожалению, другого не предвиделось: Аркадий образца 1984 года погиб. Этот супостат Федунок так сильно ему треснул по голове, что у парня, скорее всего, случился инсульт или субарахноидальное кровоизлияние.
Вина лежит, разумеется, на нем, на Изместьеве — 2008. Не отыщи он его возле школы тогда, осенним полднем, не было бы встречи на заброшенной стройке. Не было бы и удара Федора-душегуба. Жил бы этот механизатор со своей Акулиной в своих Кормилицах…
Но доктор не в состоянии предвидеть всех последствий! Разве он мог знать, что Доскин пустится по следу своей жены-колхозницы? Ему-то легко сейчас: сидит в «кутузке», сволочара такая, и в ус не дует. Если будет доказано, что смерть наступила от его удара, то пятнадцатью сутками ему не отделаться.
Увы, смерть десятиклассника Аркадия оборвала всю последующую цепочку жизни. Нет студента мединститута, нет его встречи с будущей супругой Ольгой (не об этом ли ты, Изместьев, так мечтал перед полетом с 16-го этажа?!), нет рождения сына Савелия… И, как ни печально это констатировать, нет и встречи с Поплевко-Клойтцером, нет никакой эрмикции и полета в прошлое. Как следствие, никто не вытеснял бедняжку Акулину из своей оболочки во время родов, она осталась на своем месте…
Все остались на своих местах, вот оно что!!! И только он, неизвестно как залетевший в восьмидесятые, Аркадий Изместьев образца 2008 года, сейчас лишен и тела, и, главное — своего прошлого.
Он — ничто. Его нет ни в одном из документов. О нем не помнят друзья, его ни разу не встречала Ольга. Его должны, разумеется, помнить родители. Но их в 2008-м, к сожалению, уже нет в живых.
Доктор сам «отрубил» свое прошлое. Вернее, сам того не ведая, очень поспособствовал этому. А человек без прошлого — ноль без палочки. Он обречен вечно скитаться нематериальным фантомом по земному шару, не в силах как-то повлиять на ход событий. Пронзать пространство и время, и все видеть, видеть… Смотреть можно, а повлиять нельзя. Поскольку влиять может лишь плоть, материя. Эти полеты «во сне и наяву» рано или поздно осточертеют. Что будет дальше? Какой смысл у подобного существования?
Стоило ему подумать о полетах, как его понесло вверх. Подобно пингвину, выскакивающему на льдину из воды, он вылетел из земли.
Вот оно, полное отсутствие препятствий! Материи для него не существует: молекулы железа, воды, органические соединения в виде белков, жиров и углеводов — все сказочки для смертных. Истинная свобода передвижения — вот она.
Он несся над зимним лесом, не чувствуя мороза. Чиркая по верхушкам сосен, совершенно не ощущал боли. Направляя полет лишь волей собственной мысли, он ощущал себя властелином движения. Дви-же-ни-я!
Каким примитивным ему казались все предыдущие годы жизни! На что он тратил свое время? Карьерный рост, семья, друзья, коллеги… Смех, да и только. Все это не стоит и сотой доли того упоения, размаха и простора, который он ощущал сейчас. Изместьеву не верилось, что так будет всегда. Ощущение мимолетности настоящего не покидало ни на минуту.
Он влетел в город детства с юго-запада. С разбега пронзил пятиэтажное общежитие Уральского Химического завода. Комнаты-клетухи со спящими, смотрящими телевизор, танцующими, жующими, пьющими и занимающимися сексом современниками были похожи на меняющиеся декорации одного спектакля. Один акт которого ускоренно следовал за другим. Слишком ускоренно, надо признать!
Аркадий пожалел, что нет рядом с ним Егорки Кедрача, только он смог бы по достоинству оценить драматургию происходящего. Театрал проглотил бы язык от увиденного.
Потом был бассейн с соревнованиями по плаванию, потом управление завода с секретаршами и широкозадыми директорами. Магазин с очередями у прилавков, планетарий, гостиница, спортивный манеж.
Ему ни к чему были законы воздухоплавания, он беспрепятственно «прошивал» насквозь все, что попадалось ему на пути. Без синяков и шишек, без торможений и виражей, без воздушных ям — он двигался только вперед. С той скоростью, какую сам выбирал.
Интуитивно Изместьев летел к родной школе. Той самой, возле которой недавно встречался с самим собой… Он жаждал убедиться в том, что Аркадия—десятиклассника действительно нет в живых. Метаморфоза нуждалась в объяснении. Требовалось расставить, что называется, точки… Хотя бы для собственного успокоения.
Уроки были в самом разгаре, когда он самым что ни на есть вероломным образом «проник» на третий этаж учебного заведения доперестроечного типа. Вихрем пронесся по учительской, пересек коридор наискосок, задержался на уроке физики в восьмом классе: его всегда привлекали опыты с электричеством. К тому же долго пришлось вспоминать имя и отчество преподавателя.
Потом были строчки из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?» на уроке литературы, особенности климата в Сибири и на Дальнем Востоке на уроке географии. Пока, наконец, не достиг наш эрзац-путешественник кабинета химии, где, собственно, и занимался его родной выпускной десятый «Б».
Он словно забрел на день рождения к однокласснице.
Себя Изместьев не увидел. Место за партой рядом с Жанной пустовало. Эта пустота могла означать что угодно. Его предшественник мог запросто находиться в больнице. Адрес неврологического отделения он обязательно выяснит, а пока… До чего родные вокруг лица! Ни черта учительницу, Елизавету Петровну, будущие выпускники не слушали, вертелись, делали что угодно, только не то, что требовалось. Какое нужно самообладание иметь педагогу, чтобы при всем этом не запустить указкой в самых разговорчивых.
Витька Мохнач чертил какую-то схему в тетрадке, сразу же под уравнением химической реакции. Вместо того чтобы коэффициенты расставлять. Охламон! Настя Балашова разглядывала журнал мод у себя на коленях, беззастенчиво грызя ноготь за ногтем, сплевывая огрызки в проход между партами. Юлька Шилова строила глазки Мишке Бессмертных.
Юные чистые лица. Какие эмоции, какой блеск в глазах! Куда он девается с возрастом? Обесцвечиваются глазки.
А Елизавета Петровна, хоть и стучала указкой по столу, все равно, — такая молодая. Худенькая, стройная, с короткой стрижкой. Требовательная, но справедливая. Ни одной морщинки возле глаз.
Перед столом Пашки Ворзонина пришлось задержаться. Поскольку на нем — отнюдь не тетрадь с учебником, а атлас анатомии человека, раскрытый на странице с полушариями головного мозга. Парень уже тогда собирался стать психиатром! Вот это номер!
Правда, призрак Изместьев заинтересовался не только полушариями в атласе, но и тем, что успело внести в схему будущее светило психиатрии. Над стрелкой, ведущей из лобной доли на периферию, читалось вполне отчетливо следующее: «пространство + время». На полях было накорябано «прошлое + будущее».
Изместьеву показалось, что на какое-то мгновение он обрел вдруг плоть и почувствовал под ногами опору. Но только на мгновение. Что могла означать сия невинная надпись в атласе ученика 10-го класса? Что задумал его друг и коллега, протирая штаны на школьной скамье? Что вынашивал в своей породистой голове уже тогда, до перестройки!
В призрачной памяти всплыло, что Ворзонин был единственным, кто знал все подробности той новогодней ночи, когда пробка от шампанского выстрелила Изместьеву в открытый глаз. Они после школы поступали в один институт, и Аркадий поделился с другом этой пикантной подробностью, объясняя тем самым свой выбор вуза. Но какое отношение мог иметь Павел Ворзонин к его путешествию в прошлое, если единственным «посвященным» в проблему был Вениамин Поплевко, улетевший благополучно в свое будущее?! Никакого! Пусть однократно его пришлось привлечь. Для того, чтобы отговорить путану от аборта. Поскольку Поплевко тогда находился в психушке, и выполнить миссию свою никак не мог.
Но как-то подозрительно легко согласился Ворзоня на подобную авантюру тогда, в августе 2008-го. Изместьев вначале обрадовался, так как сомневался, что психиатр вообще согласится. А сейчас мысль сидела в голове, как муха в паутине, и не прекращала жужжать.
Даже если это и так, что сейчас об этом жалеть? Боже, когда это было? Или еще будет? Все смешалось в его голове, словно в салате «оливье». И этот «салат» не имел сейчас ровным счетом никакого значения. Все в прошлом для призрака Изместьева. Из этого состояния ему не выбраться никогда. И не стоит переживать. Надо уметь находить плюсы в любом положении, в каком бы ни оказался. Хотя… Что ему с этими плюсами делать? Солить? Мариновать?
