Дуглас Кеннеди - Карьера
— Если нужны деньги, могу помочь.
— Очень мило с твоей стороны, но…
— Но ты же до сих пор расплачиваешься за ту неделю на Невисе, верно? И потом, часы… И…
— Это мои проблемы. И вообще, ты же мне тогда одолжила денег, помнишь?
— Не одолжила. Подарила.
— Как бы там ни было, я постепенно начинаю решать денежные проблемы.
— Я до сих пор чувствую себя виноватой перед тобой.
— Почему? Лиззи, ты не виновата в моих долгах.
— Я встречалась с другим.
Фраза прозвучала, точно взрыв гранаты. Стараюсь не морщиться. Опускаю взгляд. Палец жены описывает круги на внутренней стороне пустой пепельницы, стоящей на столике. Молчу.
— Слышал, что я сказала? — мягко уточняет жена.
— Да. Слышал. И?
— У него были серьезные намерения. Но я решила, что пока не готова.
— Вы расстались?
Кивает:
— Да. Недавно. Он был милым. Надежным. Зависимым. Нудным.
— Адвокат, что ли?
— Откуда догадался?
— Ниоткуда. Просто попал пальцем в небо.
— Ты как-то с ним общался, несколько лет назад. Питер Баркли.
— Штатный консультант «Мозмана»?
Лиззи кивает.
— Он живет здесь, да? — уточняю я.
— У него много дел на побережье. И потому приходится часто ездить туда-сюда…
— А ты? Тебе тоже часто приходится ездить туда-сюда?
Жена невольно прикрывает рот ладонью:
— Временами. Извини.
Подают напитки. Не чокаемся. Лиззи делает большой глоток мартини, часто моргает от действия спиртного. Завидую ее состоянию.
— Хотела кое-что сказать тебе, — сообщает она, — и ты должен поверить: роман не начинался до тех пор, пока мы не стали жить отдельно. Я тогда на тебя чертовски разозлилась.
— А сейчас?
— Не знаю…
— Я по тебе скучаю. Не могу даже сказать, как мне не хватает…
— Дело не только в том, что ты мне изменил. Ты меня оттолкнул. Я хотела тебе помочь, а ты меня за это возненавидел.
— Я никогда не испытывал к тебе ненависти.
— Ты не хотел, чтобы у нас был ребенок.
Сказанное меня поражает.
— Я просто перепугался, вот и всё…
— Тогда почему не рассказал о страхе?
— Потому что… потому что боялся признаться, что напуган.
— Ты же никогда не хочешь со мной говорить, да? Особенно «на серьезные темы». Никогда не хочешь показать ни слабости, ни страха…
— Это правда. Но теперь я понимаю, что должен был многое рассказать.
— И я тоже. Мы избегали…
— Всего, — договорил я. — И мне очень жаль…
— Мне тоже жаль, что так вышло.
Лиззи делает большой глоток мартини, наполовину осушая бокал.
— Ну, — говорит она.
Я накрываю ладонь жены своей.
— Вернись, — прошу я. Она вырывает руку:
— Вчера я разговаривала с адвокатом…
— Понятно.
— Если дашь развод, всё закончится очень быстро.
Сосредоточенно разглядываю свой стакан.
— Ты действительно хочешь всё закончить?
Жена смотрит на часы.
— Мне пора, — сообщает она.
— Я увижу тебя, когда вернешься?
Лиззи встает из-за стола:
— Не знаю. Боже, до чего же это все тяжело…
Она быстро стискивает мою ладонь и срывается с места, прежде чем я успеваю еще что-нибудь произнести. Хочется броситься следом, но мне хватает ума не делать этого. А потому вынуждаю себя остаться на месте, разглядываю недопитое мартини. Беру бокал, подношу к губам, но тут же отставляю обратно. Не подумайте, что стал трезвенником, просто очень подавлен.
Прошу принести счет. Восемнадцать баксов за бокал мартини и стакан минеральной воды. Боже! Неохотно выкладываю на стол двадцатку. Ухожу.
Внезапно из бара выходит официант с моим счетом в руке.
— Сэр, — сообщает он, — ваша гостья расплатилась на выходе.
В горле першит. Моргаю, к глазам подступают слезы:
— Спасибо.
Возвращаюсь в своё жилище на верхнем этаже. Не знаю, чем заняться, а потому просто смотрю телевизор. Но никак не могу сосредоточиться на экране.
Лиззи и Баллентайн. Лиззи и Питер Баркли. Лиззи и этот паршивец Джерри Шуберт… Наверняка он решил поручить «Мосману и Китингу» заняться пиаром Баллентайна. И наверняка попросил, чтобы с фирмой работала лично Лиззи Говард. Поймав меня в капкан, решил заманить в паутину и ее, чтобы убедиться: я никуда не денусь.
Стараюсь заснуть. Не получается. Примерно в четыре утра, проведя несколько часов за разглядыванием потолка, понимаю, что делать. Рискованная игра, но деваться некуда.
Поднимаюсь. Принимаю душ. Спускаюсь, выхожу на Двадцатую стрит, затем направляюсь на восток, к Восьмой авеню.
Сейчас четыре сорок пять утра. Чтобы убить полчаса, присаживаюсь в круглосуточном кафетерии, выпиваю около трех пинт полностью насыщенного кофеином яванского кофе. Думаю, что сейчас как раз пришла пора вновь закурить, но каким-то чудом удается совладать с искушением.
В четверть шестого поднимаюсь из-за стола, прохожу целый квартал к западу от Двадцатой, останавливаюсь напротив ухоженного особняка из коричневого камня и жду.
В пять двадцать перед домом 234 по Двадцатой Западной стрит останавливается длинная, черная машина «линкольн тауэр кар». Через пять минут из апартаментов Айана и Джины выходит Лиззи. Направляется к автомобилю, смотрит перед собой и видит, как я иду к ней через улицу.
На лице любимой появляется сперва недоверие, затем — отчаяние.
— О, боже, Нед, это ты… Но зачем?
Но тут же, замолчав, замечает то, на что в состоянии обратить внимание только настоящий друг: неподдельный страх.
— Что случилось?
— Пожалуйста, — прошу я, — разреши проводить тебя до аэропорта.
Она колеблется долю мгновения, но затем быстро кивает.
Машина трогается с места, я замечаю опущенное между пассажирским и водительским салоном стекло. Точно прочитав мои мысли, Лиззи спрашивает у водителя, нельзя ли нам уединиться.
Гудит мотор, поднимая стеклянную перегородку. Проем закрывается, она смотрит на меня:
— Ну…
— Ну… — начинаю я. И выговариваюсь. Описывая шаг за шагом события, случившиеся с тех пор, как Джерри протянул руку помощи. Не скрывая деталей. Не оправдывая собственную непредусмотрительность. Слова текут сами собой.
Хотя Лиззи молчит, ее глаза становятся всё шире и шире, особенно когда я рассказываю о событиях в Оулд-Гринвиче, случившихся в начале недели, и о том, как Джерри превратился в моего тюремщика.
Лиззи ни разу не перебила, хотя я знал, о чем она думает: «И я собиралась работать на этих людей?»
Когда я наконец договорил, повисло долгое молчание. Я взял ее за руку. Думал, Лиззи отпрянет или стряхнет мою ладонь.
Но она сжала мои пальцы, и держалась за них некоторое время. Крепко-крепко.
Глава четвертая
Она предложила мне денег. И авиабилет в любое место, куда захочу. Лиззи считала, что нужно исчезнуть, скрыться в великом американском «нигде», стать другим человеком и надеяться, что мое исчезновение убедит Джерри: я не намерен трепаться. Можно даже оставить записку с изложением собственной позиции: ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя.
— Шуберт не такой, — объясняю я, — ты или в его команде, или на стороне врагов. А врага необходимо уничтожить. Можешь не сомневаться, если уеду из города, то в мгновение ока окажусь в списке особо опасных преступников, разыскиваемых ФБР.
— Тогда нужно пойти в полицию.
— И как ты это себе представляешь? Изобразить параноика, раскрывшего всеобщий заговор? Поскольку рассказ прозвучит неубедительно, меня запрут в палате для буйных в Белльвью, а потом обвинят в убийстве, как только Джерри даст им необходимую информацию. Копам хватит, даже если меня опознает метрдотель. А как только даст показания любой из двухсот свидетелей, наблюдавших, как я ору на Петерсона, детали состыкуются и я буду мотать пожизненный срок в Бриджпорте, или как там, черт подери, называется тюрьма строго режима в Коннектикуте…
— Не может быть, чтобы всё оказалось настолько безнадежно.
— Поверь мне, шансов — совершенно никаких.
Лиззи прикрыла глаза ладонями:
— Идиот. Дурак ненормальный. Как, почему ты согласился на такую работу? Тем более, несмотря на столько серьезных подозрений?
— У меня не было денег. Жилья. Никаких перспектив. К тому же предложение поступило от Джека Баллентайна. Сама прикинь.
Она с силой отдернула ладони от лица и тихо спросила:
— Ты винишь меня?
— Вовсе нет.
— Вот ведь дура, хотела наказать тебя. И боже, что же я наделала!
— Это я наломал дров, а не ты.
— У тебя не было выбора.
— Я запаниковал и решил, что иного выбора нет. А паника убивает здравый смысл.
Мы въехали в аэропорт Кеннеди, машина остановилась у терминала «Америкен Эйрлайнс». Водитель открыл багажник и достал чемодан Лиззи.
