Елена Антонова - Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Селиванов был у себя в кабинете. Это несколько опечалило Сергея, потому что там подполковнику было легче расправиться с ним: Сергей боялся, что он все еще не оставил этой мысли. Однако надо было спешить.
У Селиванова сидели Скворцов и Голендимов.
Они разошлись вовсю и вместе с надзирателем предлагали заодно расстрелять Хасанова, который напился пьяным, спал в коридоре, видел, как Скворцов застрелил Кузю, и слишком много знал. Вообще, заключили они дружно, Хасанов поддался разлагающему влиянию Бахметьева. Раз он напился вражеского коньяка. Вот если бы он поделился с начальством, тогда вражеское влияние не сказывалось бы так сильно. А так – придется расстрелять. Убрать как-нибудь потихонечку.
– Но больше никаких расстрелов у меня в кабинете! – взорвался Селиванов. – Только после Кузи все убрали! Так ты мне тут всех сотрудников перестреляешь. – Он печально посмотрел на испорченный ковер.
– Я же не виноват, – потупился Скворцов, – что он как раз в тот момент наклонился, когда вы до носа дотронулись.
Селиванов промолчал. Ему не хотелось признаваться, что он забыл о том, что этот жест он сам сделал условным знаком, и к носу потянулся просто так.
Внезапно дверь в кабинет распахнулась, и в него ворвался Бахметьев.
– Всем вон! – рявкнул он, шагая к Селиванову.
– Стреляйте! – истошно закричал перепуганный подполковник. Скворцов потянулся к кобуре, суетливо пытаясь вытащить пистолет. Сергей шагнул к нему поближе и зачем-то сжал запястье левой руки. У Скворцова потемнело в глазах, ему на секунду показалось, что он оказался в странном помещении, наполненном людьми. Потом Скворцов ощутил, что его кто-то сильно схватил за локти сзади. Через несколько секунд галлюцинации прекратились, и он обнаружил, что сидит на стуле в кабинете Селиванова. Кобура была пуста.
– Что за черт?! – кричал Селиванов, протирая глаза. – Скворцов! Вы заодно?
Не успел он подумать, что хоть Голендимов его ни за что не предаст, как тот вдруг тоже исчез вместе с Бахметьевым, чтобы тут же появиться снова с вытаращенными глазами, бледным лицом и без оружия.
– Предатели! – вопил Селиванов. – Всех арестовать!
Внезапно он подумал, что предателей оказалось слишком много. Похоже, из непредателей остался он один. Парализованный от страха и непонятности происходящего, он молча наблюдал, как бывший заключенный Бахметьев возвышается над дрожащими Скворцовым и Голендимовым, которые смотрели на него снизу вверх, как загипнотизированные.
– Всем вон! – кратко повторил Сергей, и они послушно встали со стульев и вышли, не оглядываясь.
– А вы, – приказным тоном заговорил Сергей с Селивановым, – если не хотите умереть самой страшной смертью, немедленно отмените приказ о расстреле надзирателя… Я жду, – сказал он после паузы и придвинул к нему телефон.
Селиванов наконец смог разжать челюсти.
– Я не могу, – торопливо заговорил он, – там подпись членов Особого совещания… Нужно снова заседание собрать…
– Не юли! – прикрикнул Сергей, наблюдая, как подполковничья рука тянется к ящику письменного стола. – Руки на стол!
Однако Селиванов был и не в таких бандитских переделках. По скорости вынимания пистолета он всегда опережал противника. Он ухмыльнулся и резко сунул руку в ящик стола. Но пистолет достать не успел. Потому что вдруг стол исчез. Вместе с пистолетом. Он был так сосредоточен на столе, что не успел заметить, что на пару секунд вместе со столом исчез и Бахметьев.
Селиванов продолжал сидеть на стуле, тупо глядя на то место, где еще секунду назад был его стол. Стол начальника, заметьте. За которым он чувствовал себя как за надежной броней. Потому что на нем был мраморный чернильный прибор, телефон-вертушка, протоколы последних заседаний, бутерброды с колбасой и пистолет. Без стола он был как без одежды – весь голый и незащищенный. К тому же, хоть он не читал в детстве сказок, – честно говоря, он вообще ничего не читал, – у него начали закрадываться мысли о всякой чертовщине. К исчезновениям Бахметьева он уже привык, но чтобы целый стол! С мраморным письменным прибором! Впервые к его привычной злобе стал примешиваться неконтролируемый страх. Он поднял голову и встретился глазами с заключенным Бахметьевым. Впрочем, с каким там заключенным?! Он только притворялся заключенным! А сам преследовал цели… Какие же цели он преследовал? В обход линии партии и правительства? Страх мешал ему думать. Взгляд Бахметьева был холодным и беспощадным. Он медленно подошел к сейфу мимо продолжавшего вжиматься в свой стул Селиванова.
– Считаю до трех! – грозно сказал он.
Селиванов бы и рад был вскочить, но не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Страх перед чем-то неподвластным ему победил все остальные чувства.
Между тем Бахметьев продолжал как-то нехорошо ухмыляться. Подполковник Селиванов не любил, когда так ухмыляются. Это значит, что человек перестал бояться и решился на что-то, от чего Селиванову может стать очень неприятно. Подполковник Селиванов издал невнятный хриплый звук.
– А что у нас в сейфе? – осведомился Бахметьев.
Селиванов продолжал молчать. Не потому, что ему нечего было сказать. А потому, что язык отказывался двигаться.
– Я и так знаю, – продолжал Сергей. – Табельное оружие, пара циркуляров из Москвы – разнарядка на первую категорию и вторую. Правильно? Сколько человек по плану ты должен расстрелять, а сколько – отправить в лагеря лет на двадцать пять. И бутылка водки.
Селиванов зажмурился: откуда он знает? Видит насквозь! – ахнул он. Да человек ли он, в конце концов? Или этот… вурдалак какой-нибудь. Про вурдалаков он помнил – бабушка рассказывала в детстве. Тогда он, затаив дыхание, слушал ее, лежа на печке и закрываясь от страха одеялом. Но тот страх был веселым и захватывающим – он знал, что этого не бывает. А вот теперь, оказывается, бывает, и одеяла поблизости не наблюдалось…
Когда он снова открыл глаза, сейфа уже не было. Зато был Бахметьев, который навис над ним грозной тенью и, схватив за шиворот, поднял со стула. Селиванов уже не сопротивлялся, сообразив, что он легче сейфа, и по этой причине Бахметьева лучше не злить. Изумленная Дарья Тихоновна, которой в последнее время приходилось удивляться уж слишком часто, наблюдала, как заключенный Бахметьев держит за шиворот ее начальника, а бледный начальник того и гляди упадет в обморок. Видать, отчего-то нехорошо стало подполковнику. Спасибо заключенному Бахметьеву, что он так заботливо придерживает его за воротник. А то вот-вот рухнет начальник прямо на стол секретарши.
– Ну? – немного невежливо встряхнул Селиванова Бахметьев.
Дарья испуганно замерла, но подполковник почему-то совсем не рассердился.
– Я… это самое… Скворцова позови, – с трудом скосил Селиванов глаза на секретаршу.
– Да, позови-ка нам срочно Скворцова, – согласился Сергей.
Дарья судорожно схватилась за телефон, и через полминуты рысцой примчался Скворцов. Вскоре Сергей потребовал, чтобы его проводили в камеру, – что и было выполнено с чрезвычайной поспешностью и осторожностью. Казнь надзирателя была отложена, члены тройки были приглашены на завтра подписывать новый протокол, а обитателям камеры, в которой некогда жил Сергей, созданы максимально благоприятные условия.
Вениамин Карлович стал получать на завтрак манную кашу. Заключенных распорядились больше пока не вызывать на допросы и закрывать глаза, если в их камере неожиданно окажутся невесть как проникшие туда посетители. Правда, члены тройки выпучили глаза, услышав про такое неслыханное дело, как оправдательный приговор, но Селиванов заткнул всем рты, сославшись на новые секретные распоряжения Самого. А про новый гуманный режим для заключенных он и заикаться не стал – тут никаким циркулярам не поверят.
Бахметьева освободили со всевозможными справками в надежде, что он никогда больше не посетит данное учреждение.
После некоторых колебаний Селиванов нерешительно наведался в камеру двадцать шесть. Немного постояв, он аккуратно прикрыл дверь, стараясь не смотреть на бутылки йогурта на столе. Он с большим удовольствием отметил, что Бахметьева там не было. А йогурт – он что ж, он не опасный. Хотя очень напоминает об опасности, если вдуматься, как он появился в камере.
Селиванов рано успокоился. Когда он вошел в свой кабинет, бывший заключенный Бахметьев уже поджидал его там.
– Я все сделал, все, как вы сказали! – поспешил заявить подполковник.
– Молодец, – кивнул Сергей. – А, с другой стороны, куда вам было деваться? Теперь слушайте меня внимательно.
Селиванов замер. Он уже начал понимать, что Бахметьева действительно надо слушать внимательно.
– Теперь вы видите, что я могу делать то, чего ни вы, ни кто другой не понимаете и понимать не должны?
Селиванов закивал так энергично, будто хотел, чтобы его голова сорвалась с плеч и подкатилась к ногам Бахметьева.
