Ванесса Диффенбах - Язык цветов
Я поеду к Элизабет. Я решила это, как только прочла письмо впервые, сидя на тротуаре с Ренатой. Но прошла неделя, а потом и месяц. Прошло лето, наступила осень, а я так и не поехала. Я оправдывала свое бездействие занятостью ввиду затянувшегося сезона свадеб. Осенью их стало столько же, сколько и в летние месяцы: капризные, суеверные невесты готовы были выходить замуж в воскресенье поздней осенью, лишь бы не обращаться к другому флористу. Капризных я ненавидела больше всего. Они были недостаточно богаты, чтобы перебить других в летние месяцы и спланировать шикарную свадьбу изящно и благородно, но достаточно богаты, чтобы вращаться в тех же кругах, испытывая муки постоянного сравнения. Мои осенние невесты были не уверены в себе, а мужчины, за которых они выходили замуж, слишком им потакали. Нам с Марленой не раз назначали консультацию в последнюю минуту, когда все, что мы спланировали, было отвергнуто, и приходилось начинать заново за день до свадьбы.
Но не одна лишь занятость мешала мне поехать к ней. Радость от того, что Элизабет по-прежнему хочет меня видеть, притупила боль последних десяти лет, и даже моя непрекращающаяся тоска по дочери слегка поутихла. К тому же, пока я не осуществила свое намерение, обещание, высказанное в ее письме, оставалось неприкосновенным. Но если бы я постучала в ее дверь, то рискнула бы столкнуться с совсем другим человеком. Наверняка она постарела, а может, впала в депрессию или озлобилась. Риск был слишком велик.
В пятницу утром в конце октября раздался звонок, которого я ждала: невеста, которой следовало отказать после первой же консультации. Каролина не знала, что ей нужно ни от меня, ни от своих отношений, и заливалась слезами всякий раз, как я задавала ей вопрос, ответа на который она не знала, то есть каждый раз, когда я спрашивала ее о чем-то более сложном, чем ее имя и дата свадьбы. Но мне нравился ее жених, Марк, и, может быть, поэтому я не отказалась от этой пары; он поддразнивал ее, но ласково, а не обидно.
Я ответила с первого звонка. И пока решала, попросить ли ее зайти или соврать, что занята, подошла к окну спальни и увидела, что она сидит на тротуаре напротив дома. Она смотрела на меня. Марк сидел рядом. Ее кулаки были сжаты. Разжав одной рукой пальцы на другой, она помахала мне. Я подняла окно и повесила трубку.
– Сейчас спущусь, – сказала я, совсем как Наталья, когда я впервые постучалась в дверь.
Как и Наталья, я спешить не стала. Было около десяти, я успела принять душ и одеться, поэтому пошла на кухню и приготовила чай, сварила яйцо и поджарила тост. Если мы сейчас займемся букетами – а я знала, что так и будет, – мне предстоит проработать почти сутки без остановки. Я не спеша поела, выпила два стакана молока и лишь тогда спустилась по лестнице.
Каролина обняла меня. Ей было около тридцати, но она заплетала волосы в две длинные косички и благодаря этому выглядела намного моложе. Когда она села за стол напротив меня, я увидела, что ее голубые глаза полны слез.
– Свадьба уже завтра, – сообщила она, как будто я могла об этом забыть. – И мне кажется, я все неправильно выбрала. – Она лихорадочно задышала и застучала по сердцу ладонью.
Марк сел с ней рядом и постучал ей кулаком по спине. Она рассмеялась и икнула.
– Сдерживает слезы, – объяснил он. – Если будет плакать перед свадьбой, на фотографиях глаза будут опухшие.
Каролина снова засмеялась, и по щеке скатилась слеза. Припечатав ее наманикюренным ногтем, как муху, она поцеловала Марка.
– Он не понимает, как это важно, – сказала она. – Он никогда не встречался с Алехандрой и Луисом и не знает, какие у них отношения.
Я кивнула, делая вид, что помню, о какой паре идет речь, и помню цветы, которые для них выбрала.
– Так чем я могу помочь? – спросила я как можно спокойнее.
– Знаете старую игру: если бы до конца жизни вы могли есть только пять блюд, что бы это было?
Я кивнула, хоть и не знала такую игру.
– Так вот, я все время об этом думаю. Ведь выбирать цветы для свадьбы – это все равно, что выбрать пять качеств, которые будут определять отношения всю оставшуюся жизнь. Представляете, как это сложно?
– Она говорит «всю оставшуюся жизнь», как будто речь идет о неизлечимой болезни, – сказал Марк.
– Ты знаешь, что я имею в виду. – Каролина принялась разглядывать свои ладони. Я же слушала их разговор вполуха и думала о том, какие пять блюд согласилась бы есть до конца жизни. Пончики – определенно. А нужно уточнять какие или можно сказать: с разными начинками? С разными начинками, решила я, но особенно – с кленовым сиропом.
Каролина с Марком спорили, выбрать ли им красные розы или белые тюльпаны – любовь или признание в любви.
– Если ты любишь меня, но не признаешься, как я пойму? – спросила Каролина.
– О, поймешь, поверь мне, – ответил Марк, вскинул брови и провел рукой от ее колена вверх по бедру.
Я выглянула в окно. Пончики, жареная курица, чизкейк, суп-пюре из тыквы с острым перцем. Осталось выбрать что-то одно. Если я намеревалась прожить больше года на этой воображаемой диете, надо было, конечно, добавить в нее фруктов и овощей, но я ни один фрукт не любила настолько, чтобы есть его каждый день. Барабаня пальцами по карточному столику, я смотрела в окно, за которым синело необъяснимо ясное небо.
И вдруг я поняла, какой пятый продукт выбрала бы, и поняла, что должна ехать немедленно и немедленно повидать Элизабет. Виноград созрел. Я считала теплые осенние дни, их было уже двенадцать подряд, и, глядя на пылинки, танцующие в солнечных лучах, проникавших в темную комнату, я поняла, что пора собирать урожай. Я также поняла, что Элизабет пока еще этого не знает. Как я догадалась – непонятно, но я была в этом уверена: говорят же, что мать с дочерью, некогда соединенные пуповиной, чувствуют, когда одна из них больна или в опасности, еще до того, как им скажут об этом. Я встала. Каролина с Марком обсуждали сравнительные достоинства гелиотропа и герани, но я прослушала, кто выиграл дебаты по поводу роз и тюльпанов.
– Зачем вы себя ограничиваете? – спросила я, и это прозвучало резче, чем я намеревалась. – Я никогда не говорила, что нужно ограничивать число цветов в букете.
– Но разве вы видели когда-нибудь невесту, которая несла бы букет из пятидесяти видов цветов? – спросила Каролина.
– Так станьте первой, – отвечала я. Каролина была из тех, кому понравилась бы идея стать законодательницей моды. Я достала блокнот на пружинах и ручку. – Просмотрите всю картотеку и запишите все качества, которые хотели бы видеть в отношениях. Мы все соберем вместе, – сказала я. – Но не ждите, что цветы подойдут к платьям подружек невесты.
– Они зеленые, – робко проговорила Каролина, словно купила их, предвидя этот момент. – К ним все подойдет.
Я уже была на середине лестницы. Нужно вызвать Марлену. Она сможет выполнить заказ без меня, и сделает это быстро и профессионально. Ее букеты не блистали красотой, но она знала значения цветов наизусть и не путала герань дуболистную с метельчатой. Репутация моего бизнеса была основана на содержании букета, а не внешнем его исполнении, а что касалось содержания, Марлене не было равных.
Она подошла после первого гудка. Видимо, тоже ждала этого звонка.
– Приезжай, – сказала я.
Марлена застонала. Я повесила трубку, не предупредив, что меня не будет, когда она приедет, и что Каролина с Марком в данный момент заняты составлением самого сложносочиненного букета в истории свадебной флористики Сан-Франциско. Ни к чему ее пугать.
Я взяла ключи и побежала вниз, прыгая через ступеньку.
– Марлена сейчас приедет, – бросила я Каролине и Марку, пробежала мимо и захлопнула за собой дверь.
Я ехала по проселочной дороге, как много раз до этого – с Грантом, без Гранта, потом, в последний раз, с малышкой. Проносясь мимо цветочной фермы, я приложила ладонь к виску, чтобы закрыть боковой обзор и не увидеть ни дом, ни водонапорную башню, ни цветы. Я набралась смелости, чтобы встретиться с Элизабет, но видеть Гранта и дочь в тот же день, даже мельком, – это было бы уже слишком.
Напротив дороги, ведущей к дому Элизабет, я остановилась на обочине. Мимо проехал школьный автобус, за ним – коричневый фургон, битком набитый людьми, с опущенными окнами, в которых громыхала музыка. Когда ее стало не слышно, я вышла на тихую дорогу и огляделась.
Виноградник был таким, каким я его помнила. Длинная тропинка перед домом и дом в центре, а виноград растет рядами параллельно шоссе. Я прислонилась к машине, выискивая следы причиненного мною ущерба, и постепенно увидела. В юго-восточной части стволы виноградных лоз были вполовину тоньше тех, что по другую сторону тропы. Листья молодого винограда были на один оттенок ярче старого, и ягод на лозе было заметно больше. Я подумала, дорос ли этот виноград до стандартов Элизабет.
Я зашагала к дому. Он не изменился, но сараев, что стояли рядом, больше не было – видимо, сгорели дотла. Трейлер Карлоса тоже исчез, хотя вряд ли расплавился – скорее всего, Элизабет просто избавилась от него, когда Карлос нашел другую работу или переехал. Без ветхих сараев дом был больше похож на мини-отель, чем на работающую винодельню. Белая краска была новой, безупречной, а на крыльце стояли два кресла из красного дерева. За кружевной занавеской в окне горел свет.