Гвен Купер - История одной кошки
А потом в открытом окне третьего этажа мелькнула фигурка девочки. Белокожей девочки с длинными каштановыми волосами. В красной футболке. Небо стало черным. Все вокруг — девочку, дом, металлические контейнеры, ожидающие внизу, чтобы все поглотить, — залило слепящим светом фонарей. Они казались такими ненастоящими на фоне черного неба. Как будто во сне.
Девочка яростно размахивала руками.
— Подождите! — кричала она. — Подождите, я здесь!
— Лаура! — я бросилась через толпу, на этот раз настолько решительно, что попáдали стоявшие у меня на пути люди. Господи Всемогущий, а если я не успею вовремя добраться до заграждения? Кран уже замахивался, готовясь нанести очередной удар. Страшные челюсти разжались, озаренные искусственным белым светом.
— Остановите их! — кричала я. Все кричала и кричала. — Остановите их! Кто-нибудь! Остановите! — Но крик мой тонул в толпе. Наконец я добралась до заграждения и вцепилась в руку ближайшего полицейского. — В здании моя дочь!
Тот посмотрел на меня и что-то отрывисто бросил стоящему рядом коллеге, который, услышав новость, закатил глаза. Они попросили третьего товарища присмотреть за оцеплением, развернулись и побежали в здание. Сотрудник МЧС что-то пролаял в свою рацию, и кран замер.
Тонкие, как иголки, серебристые капли дождя пронизывали луч света от фонарей. Толпа, взбодрившись очередной остановкой крана, с удвоенным бешенством набросилась на полицейские заграждения. Мои пальцы непроизвольно сжимались и разжимались в такт безумной тревоге. Упало еще несколько капель, прошло несколько секунд, минут, вечность — и Лаура вновь оказалась в моих надежных руках.
В дверях показались полицейские, которые вели за собой упирающуюся девочку. Они надели на нее наручники — металл звенел на ее нежных запястьях. Сердце мое сжалось.
— Доченька! Доченька!
Когда они подошли к ограждению, один из полицейских расстегнул наручники и подтолкнул Лауру ко мне. Я споткнулась от неожиданности, когда ее тело неловко упало на меня. Руки автоматически обхватили дочь. Я гладила ее волосы, плечи. Чтобы убедиться, что ничего не сломано, что она не поранилась.
— Мы могли бы задержать ее за нарушение порядка, — сказал мне полицейский. — Приглядывайте за своей дочерью, договорились, мамаша?
Я плотно, до боли стиснула зубы.
— Руки прочь от моей дочери. — Я вытолкнула слова сквозь сцепленные зубы с невероятной силой — даже слюна потекла на подбородок. Полицейский взглянул на мое лицо и попятился.
— Мам, — захлебывалась Лаура, — мам, я нашла ее! Я нашла Хани! Эти полицейские напугали ее, она выпрыгнула у меня из рук, когда они пришли за мной. Она спряталась под кровать. Я знаю точно, где она сидит! Скажи им! Скажи, где она прячется, пусть пойдут и заберут ее!
Моя рука взлетела в воздух, ладонь раскрылась. И я наотмашь ударила Лауру по лицу. Громкий шлепок. От удара голова ее дернулась назад и в сторону. Она покачнулась, инстинктивно схватившись за рубашку стоящего позади человека, чтобы не упасть.
И без того бледная кожа Лауры стала белой. Белой как мел, за исключением красного следа в форме моей пятерни. Глаза ее расширились. На волосах скопились дождевые капли и сейчас стекали по щекам.
— Ты с ума сошла?! — завопила я. Хотя именно я выглядела как безумная. Но даже когда я кричала, даже когда первый и единственный раз в жизни ударила ее, даже тогда в глубине души я думала: «Моя девочка, доченька моя! Стоило ли жить для того, чтобы встретить такой день!» Я схватила ее за плечи и трясла до тех пор, пока у нее зубы не застучали. — Кошка?! — визжала я. — Ты жизнью рисковала, чтобы спасти кошку? Кому нужна эта кошка! Черт с ней, с этой глупой кошкой!
Я говорила не то. Конечно, я говорила не то. На самом деле я хотела сказать: «Да, мы любим кошек, но ты важнее любой кошки». Я хотела сказать: «Если ты любишь меня, больше никогда так не поступай. Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится». Но я этого не сказала. Тогда не сказала. Разве я могла? Разве я могла спокойно говорить, когда не хватало воздуха? Когда подо мной дрожали ноги? Когда сердце в груди колотилось так сильно, что боль отдавалась во всем теле.
Единственное, чего я хотела, — чтобы Лаура ушла. Каждая клеточка моего тела кричала о том, чтобы она ушла, убежала отсюда подальше, прочь, прочь, прочь. Прочь от жуткой машины с ее ненасытными металлическими челюстями, которые хотят убивать. Уже чуть не убили. Прочь от толпы, которая тоже сейчас жаждет крови.
Но Лаура никуда не собирается уходить. Она стоит с широко открытыми глазами, полными слез, и смотрит на меня так, будто не узнает. Не узнает меня. Абсолютное доверие, которое лучилось в ее глазах еще утром, исчезло. И я поняла, когда стояла там, что больше никогда его не увижу. Между нами что-то изменилось. Я это знала, но не понимала почему. Как могла моя дочь, моя плоть и кровь, разувериться во мне, когда я единственный человек — единственный человек из всей толпы, — который пытается ее защитить? Я чувствовала, что со мной вот-вот случится истерика. Схватив дочь за руку, я потащила ее к тому месту, где толпа редела. Увидела Хьюго Верде, который помогал своим детям и мистеру Мандельбауму сесть в автобус Красного креста. Позже я узнала, что автобус отвез людей из нашего дома в Куинс, в мотель, расположенный возле аэропорта Ла-Гуардия.
И вот рядом со мной уже стоит Ноэль.
— Я встревожился: ты не пришла сегодня и не отвечала на звонки. Пришел, как только закончил смену. — Он посмотрел на меня — мое лицо было перекошено, я тяжело дышала — и умолк. — Я могу чем-то помочь? — неуверенно предложил он.
Я схватила Лауру за плечо и с силой толкнула ее в сторону Ноэля.
— Забери ее, — стиснув зубы, попросила я. — Отведи к себе домой. Куда угодно. Только уведи ее отсюда.
Может быть, если бы Лаура заплакала, все осталось бы хорошо. Если бы она разревелась, если бы ее лицо стало мягче, конечно, я обняла бы ее. Заключила бы ее в объятия и прошептала: «Прости меня, прости меня, малышка. Я испугалась, вот и все. Я люблю тебя. Я так тебя люблю». И Лаура обняла бы меня в ответ, поплакала бы у меня на плече, а я бы утешила ее по мере сил.
Но Лаура не заплакала. Слезы в ее глазах высохли, так и не пролившись. Губы сжались в тонкую линию. Ноэль попытался обнять ее за плечи, но она встряхнула ими.
— Со мной все в порядке, — заявила она ему.
Ноэль окинул меня взглядом, который молил о снисходительности. «Дай ребенку время», — говорил этот взгляд.
— Пошли, — мягко сказал он девочке. — Все будет хорошо. Твоя мама останется здесь и удостоверится, что все в порядке. — Он положил руку ей между лопаток и, легонько подталкивая, повел прочь.
Я смотрела на их удаляющиеся спины. Когда они отошли на полквартала, Лаура обернулась и глянула на меня. «Я тебя ненавижу!» — прокричала она, вложив в эти слова все свои силы.
Лаура закрыла лицо руками, уткнулась Ноэлю в плечо. Тот обнял ее. И эти двое продолжили путь, пока не исчезли из виду.
Им понадобилось тринадцать часов, чтобы разорвать наш дом на части, кусок за куском, и сравнять его с землей. Целых тринадцать часов металлические челюсти крана вгрызались в дом и отрывали часть за частью. Здание так и не рухнуло. Те из нас, кто остался наблюдать за происходящим, кто жил в этом доме и знал его как свои пять пальцев, ничуть не удивились. Этот дом простоял бы еще сто лет.
Когда рушили стены, взору открывались внутренности жилых квартир. Из первого громадного, оторванного краном куска вылетела большая Библия. То была квартира семьи Вердес. Как-то Лаура рассказывала мне об этой Библии. На форзаце они написали имена всех членов семьи вплоть до четвертого колена.
В свете фонарей мебель выглядела нагой и уязвимой, как люди, которых застали за переодеванием. Ковры соскальзывали в щели, образовавшиеся в полу, увлекая за собой диваны и столы, пока все не накренилось и не стало раскачиваться под безумными углами, как в комнате смеха. Челюсти машины так сжимали кухонные шкафы, что их «рвало» овсяными хлопьями и столовым серебром, свадебными сервизами и пластмассовыми детскими мисками. Время от времени белый свет выхватывал из тьмы какое-то украшение или кусок битого стекла и неожиданно ослеплял меня. В какой-то момент в зубах крана застрял крошечный голубой свитер и провисел абсурдно долго, как будто кто-то неистово цеплялся за эту вещь, отчаянно пытаясь остановить кошмар. Только крану было наплевать, он продолжал свою работу всю ночь.
Я стояла и беспомощно наблюдала. И только когда монстр добрался до третьего этажа, где жил мистер Мандельбаум, я была вынуждена уйти. Я заверила себя, что голодна, ведь я не ела целый день. Направилась в закусочную на Первой авеню и два часа просидела там над чашкой кофе и бутербродом. Я откусила бутерброд, но следы от зубов слишком сильно напоминали дыры в нашем доме. Голова гудела, лицо пылало, я наклонилась, чтобы приложиться щекой к прохладной поверхности стола.
