Ион Деген - Статьи и рассказы
Награда за победу
Когда я слышу об астрономических заработках современных футболистов, вспоминаю, как Жора Граматикопуло, полусредний нападающий киевского «Динамо» (сейчас его назвали бы полузащитником) в нашей ординаторской рассказывал хирургам, только что закончившим операции, о недавней поездке в Австрию.
Австрия! Тогда, в конце пятидесятых годов, да и потом, до самого отъезда из Совдепии, Австрия была от меня так же далека, как Полярная звезда.
Рядом с больницей находился Республиканский врачебно-физкультурный диспансер. Наше отделение оказывало хирургическую помощь не только украинским спортсменам, но и корифеям из разных столиц, в том числе — из Москвы. Но Жора был у нас на особом положении. Мы любили его мрачный юмор и неистребимый смачный грузинский акцент уроженца Сухуми.
Вот и сейчас он рассказывал о футбольном матче в Вене:
— Панимаете, мы вииграли у австрийцев со счётом два-один. Но австрийцы палучили вот такую кучу шиллингов. — Жора поднял ладонь над декой стола. — А мы палучили вот такую кучу, — Жора ещё выше поднял ладонь, — паздравительных телеграмм.
Двусмысленность
Доцент Василий Павлович (кличка у студентов-архитекторов Васька) щедро пересыпал свои лекции двусмысленностями. Порой весьма рискованными. Парни, большинство которых пришло в институт сразу после фронта, реагировали на них жирным смехом. Девушки, недавние школьницы, покрывались густым румянцем. Такая реакция — блаженство для Васьки.
В тот день группа сдавала проект — секция жилого дома. Девушка, чья нежная красота восхищала Василия Павловича, поставила перед ним доску с чертежом. Казалось, красота, изящность, общение с бывшими фронтовиками к двадцати одному году должны были избавить её от избыточной застенчивости. А она всё ещё оставалась робкой ученицей. К тому же в тот день она предстала перед грубияном Васькой простуженная, напрочь потерявшая голос.
— Что это? — Спросил он, ткнув карандашом в чертёж.
— Спальня. — Шепот её был едва слышен.
— А это что?
— Спальня оказалась непропорционально длиной, и я в торце отгородила альков.
— Ну, а дверь-то зачем из алькова в коридор?
Девушка растерялась.
— На всякий случай, — чуть слышно прошептала она.
Доцент не должен был сомневаться в том, что эта девушка не способна на двусмысленность. Но этот секретный шепот…
Васька тоже растерялся.
Вещественное доказательство
Инцидент можно было спустить на тормозах. Можно было обвинить вполне успевающую студентку третьего курса в том, что пришла на экзамен по фармакологии, не зная даже, как выписать аспирин. Но ведь она, подлая, из окна кабинета на четвертом этаже выбросила на улицу профессорские брюки. Ну, а дальше обычная административно-партийная мудистика.
На заседании парткома, заключая патетическую речь, профессор-хирург упрекнул своего друга:
— Мы все не шестикрылые серафимы. Но что же ты, старый козёл, снял штаны с обеих ног?
У футбольных ворот
Футбольное поле университетского спортивного комплекса. Вратарь всем корпусом опёрся о штангу. Нападающие противника приближаются к его воротам. Вратарь, не меняя позы, флегматично изрёк:
— Будет штука.
Прогноз был точен. Мяч коснулся сетки ворот у ног вратаря.
Кое-что о вкусе
В разгаре выпивон в большой комнате технологического отдела по поводу успешного завершения проекта. Оле не хотелось уходить. Но дома, забрав сына из детского сада, ждал муж.
Борис не отрывал глаз от Оли. Эта недотрога давно не давала ему покоя. Надо же такое! Что ему баб не хватало? А сколько ещё их, желающих ему отдаться! Но Оля…
Она встала и пошла в свою комнату в строительном отделе.
Борис немедленно последовал за ней.
Оля не включила свет. Чтобы взять сумку, было достаточно света из окон. Борис вошёл в полутёмную комнату. Его это устраивало. И надежда на вино, выпитое Олей. Он нежно взял её руку и попытался поцеловать.
Оля недвусмысленно и довольно убедительно отшвырнула его.
— Ну, чего ты? Ты же понимаешь, как я отношусь к тебе, как ты нужна мне. Ты такая… такая. У нас в институте все бабы бляди, а ты такая светлая, такая…
— Я тоже блядь. Но ты совсем не в моём вкусе. — Она взяла сумку и быстро вышла из комнаты.
Уже на трамвайной остановке она подумала: а был ли в её вкусе какой-нибудь мужчина, кроме мужа?
Простодушие
Начало рабочего дня в редакции республиканской газеты. Яков домучивает статью, упёршись разваливающейся головой на левую ладонь. Мимо него к своему столу проходит Наташа, корректор, милая девушка, недавняя выпускница университета.
— Ну что? Голова болит? Опять надрался? Небось, из-под каждого глаза можно выжать по сто пятьдесят граммов коньяка.
— Дурёха. А у тебя в такие периоды не бывает головной боли?
— В какие периоды?
— В какие. Во время менструации.
— А разве у мужчин бывает менструация?
Сотрудники оторвали головы от своих столов и с интересом повернулись в их сторону.
— Надо же. Дожить до двадцати трёх лет и не знать таких вещей. У отца хотя бы спросила. И вообще, вместо того, чтобы морочить мне голову, принесла бы ваты.
Комната затряслась от хохота.
Воскресение
Пасха в районном центре в Подмосковье. Ещё далеко до полдня, но горбатый электрик Федя, вдрызг набравшись, уже отдыхает на ступеньках перед домом культуры. На площадь вываливается пьяная компания, ведомая расхристанным гармонистом.
Приходи Маруся с гусем.
Пое…мся и закусим.
С другого конца площади к дому культуры, пошатываясь, направляется Верка, тридцатилетняя алкоголичка. В одной руке у неё нераспечатанная чекушка водки. В другой — крашенное яйцо. Три ступеньки к площадке Верка преодолевает на локтях и коленях и, примостившись к Феде, восклицает:
— Христос воскрес!
Никакой реакции.
— Федя, Христос воскрес!
Молчание. Верка настойчиво прикасается чекушкой к Фединым губам. Федя приоткрывает левый глаз.
— Федя! Христос воскрес!
— Ну и х… с ним.
Сексуальный бандитизм
Площадь Святого Марка нашпигована голубями и туристами. Ушлые венецианки по евро за штуку продают крохотные бумажные пакетики с зерном для птиц. Туристы покупают и кормят. Многие не забывают увековечить этот акт человеческой доброты фотоаппаратом или видеокамерой.
Мужчина лет сорока присел на корточки и с руки кормит примостившуюся на его ладони голубицу. Подлетел ещё один предполагаемый претендент на зерно. Но нет. Он взгромоздился на голубицу и трахнул её.
Этот акт сексуального бандитизма для голубицы, мужчины и наблюдавшей публики оказался полной неожиданностью.
Окружавшие отреагировали смехом. Голубица улетела. А мужчина выпрямился и смущённо развёл руки. В том числе и руку, которая в полном смысле слова поддержала непорядочное, не полюбовное совокупление.
Инопланетянин
Личная безопасность, раскованность, свобода, супермаркеты, поражающие воображение, зарплата, гигантская в сравнении с нищенской подачкой, которой оплачивался его труд инженера-исследователя в Советском Союзе, — всё это было, конечно, идеально. Но, Боже мой! Даже устроившись истопником накануне эмиграции в Америку, он не был лишён такого необходимого человеческого тепла, взаимопонимания, выпивок на кухне, во время которых можно было даже показать власть предержащим фигу в кармане. А тут? Вежливые улыбки. Безразличное «how do you do» Более чем примитивное представление о Совдепии. Ощущение безысходного скитания по безграничной интеллектуальной пустыне. И вдруг однажды во время ланча подарок небес. Инженер из соседнего отдела, крепкий янки лет сорока, проявил к нему интерес именно как к выходцу из страны советов. Так началась их дружба.
Дик знал о Советском Союзе всё. Он прочитал «КГБ» Джона Баррона, и кучу мемуарной литературы, и почти весь диссидентский «тамиздат». С ним можно было разговаривать на равных. Выпивая с Диком, Саша чувствовал себя так же, как во время выпивок там, на кухне.
В течение десяти лет у Саши в Америке появился круг друзей и знакомых. Но Дик оставался единственным в своем роде. С ним на равных можно было говорить не только о настоящем, но и о прошлом.
Вот и сейчас, во время ланча, Саша рассказал Дику, как там изгнали с работы его доброго знакомого.
— Понимаешь, семья была обречена на голод.
— Но почему обречена? Он ведь получал пособие по безработице.
Саша выпал. На несколько секунд он замер с вилкой в руке, не в состоянии произнести ни слова. Он смотрел на Дика, как на инопланетянина, которого увидел впервые. А ведь это американец, который знал о социализме всё.
