Дмитрий Липскеров - Сорок лет Чанчжоэ
На миг в глазах Елены родилась мысль. Она резво взмахнула рукой, стараясь попасть Шаллеру в лицо. Ее отросшие ногти, поломанные и кривые, чиркнули Генриха Ивановича по щеке, оставляя на ней кровавые царапины.
– Пшел вон! – с ненавистью сказала Елена и завыла на всю округу так, что загавкали собаки. Мысль ушла из ее глаз так же быстро, как и пришла.
Этой ночью Шаллер первый раз в жизни напился. Он выпил все, что имелось в доме, – графин водки и бутылку миндального ликера. Его могучее тело рухнуло на пол, рюмка скользнула из пальцев, он несильно ударился головой о кресло и заснул.
32
На главной площади города усиленно митинговали.
Лица ораторов были искажены злобой, а слушатели громко выражали им свое одобрение.
– Немедленно уничтожить всю эту мерзкую и вонючую курятину! – кричал на всю площадь плюгавый мужичонка в кепке с помпоном. – Морить ее, жечь, ломать кости и отрывать гребешки!
– Правильно! – поддерживали из толпы. – Давить их, не зная пощады!
– Это же надо – такое творится! – продолжал надрываться мужичонка. – Это мы, люди, высшие существа, должны из-за этих пернатых покрываться перьями! Да так мы скоро начнем кудахтать и кукарекать! Над нами будет потешаться весь цивилизованный мир! Предлагаю немедленно отправиться на куриное производство и уничтожить этих тварей!
– Дави их, круши! – завизжала какая-то баба. – А-а-а, суки позорные!
Толпа заулюлюкала, воинственно настроенная, и, переминаясь с ноги на ногу, ожидала конкретного приказа.
– Стойте! Стойте! – раздался над толпой голос. – Подождите!
Люди обернулись и увидели самого губернатора Контату, который вместе с митрополитом Ловохишвили тащил огромный чан. Со лбов обоих катил обильный пот, а лица были красны от натуги.
– Подождите! – кричал Ерофей Контата. – Мы принесли вам компот!
В толпе опешили.
– Какой такой компот? На кой хрен он нам, твой компот!
– Они на нас миллионы делают! – с удвоенной силой заорал мужичонка в кепке. – В кур нас превращают, чтобы еще больше денег нажить, а теперь компотом хо– тят отделаться!
– Да послушайте же! – потряс кулаками митрополит.
– И слушать не будем! – завизжала баба. – А ну, за мной, на климово поле!!!
Сейчас мы покажем, кто курица, а кто человек!
В толпе поднялся такой гвалт и карусель, что слова Ловохишвили, что это не просто компот, а вакцина против болезни, потонули в нем, как чириканье птенца во время пушечной канонады.
– За мной! – призывала баба, выпячивая грудь. – Дави! Су-у-у-ки-и!
Наконец толпа в последний раз качнулась и хлынула с площади свободной рекой, сломившей дамбу нерешительности.
Митрополит и губернатор еще пытались что-то сделать, кого-то удержать, кому-то подставить подножку, но все было тщетно. Народ обрел единое сознание и единую цель, а потому устремился в слаженном порыве учинять бойню.
Пробегая мимо отцов города, плюгавый мужичонка в кепке со всех сил пнул чан с компотом, криво улыбнулся и побежал дальше. Сладкая вакцина выплеснулась на булыжную мостовую и в мгновение ушла сквозь щели под землю.
–Ах!..-сказал губернатор.
– Ох!.. – вторил ему митрополит.
Уже через мгновение площадь опустела.
– Я уезжаю, – сказал губернатор митрополиту.
– Куда?
– Куда-нибудь в среднюю полосу. Стану просто помещиком. Денег хватит.
– А я отбываю в Ватикан за новым назначением.
Еще много мест на земле существует, где язычество господствует.
– Кстати, – поинтересовался губернатор, – вам чан не нужен?
– К чему он мне?
– Ну тогда, с вашего позволения, я себе его возьму.
Знаете, очень удобно для варки варений.
– Да ради Бога.
– Поможете донести?
– Нет. Я в другую сторону.
– Тогда ладно. Как-нибудь сам…
Толпа стремительно направлялась к – климовскому" полю. В ее слаженном беге было что-то от первобытного племени, загоняющего стадо мамонтов.
По пути к куриному производству погромщики давили и топтали диких кур, проходясь коваными сапогами по их кладкам. Во все стороны брызгал яичный желток, напоминая выплеснувшиеся с небес лучи солнца, кружилось разноцветное перо и стоял над городом истошный, надрывный птичий крик.
– Ах ты, Господи, что происходит! – всплеснула руками Вера Дмитриевна, глядя из окна на пробегающую толпу. – Куриный погром!.. Лизочка! Лизочка!.. Пойди погляди скорее! Наконец-то они решились!
Лизочка и так все прекрасно видела, сидя на подоконнике в своей комнате. Рядом с кроватью стояли чемоданы и тюки с вещами, собранные по настоянию г-на Туманяна.
Несмотря на поспешный отъезд, Лизочка Мирова была счастлива. Накануне скотопромышленник сделал ей предложение, и она, не раздумывая, согласилась. Ее воображение волновал отъезд в столицу, в которой она никогда не бывала, но о которой ей столько грезилось еще в девичьих снах.
– Ах! – сказала Лизочка. – Да пропади эта дыра пропадом!
* * *– Ну вот и началось, – прошептал доктор Струве, заслышав народный вопль. – Вот и конец наступает.
Он оглядел свою уютную лабораторию и чуть было не заплакал о том, что все это придется оставить. И дом, и практика – все коту под хвост.
– А ведь я был почти первым жителем города! – вдруг вспомнил эскулап, но подавив волевым усилием сантименты, сложил в саквояж врачебный инвентарь.
– Господи, что там?! – Отец Гаврон напряг зрение. – Люди, что ли, бегут? – Монах перекрестился. – Никак, громить производство собираются!
Он ничуть не испугался, а откупорил бутыль с формолыо и сделал из нее глоточек. Потом взял свой – фоккель-бохер" и передернул затвор.
Наконец толпа достигла – климовского" поля, окружив его плотным кольцом. Самое большое гнездо заразы от народа отделяла бетонная стена высотой в два человеческих роста. Единственный вход – ворота, обшитые листовым железом, были накрепко заперты изнутри.
Народ шумно и злобно дышал, встретив неожиданное препятствие. Слышалась матерная брань.
Отец Гаврон свесился с наблюдательной вышки.
– Эй, вы чего там?
Народ задрал головы.
– А ты чего? – спросил плюгавый мужичонка. При этом с него свалилась кепка и измазалась в курином помете.
– Я ничего, – ответил монах. – Я сторожу.
– А ну слезай! – рассердился предводитель, брезгливо разглядывая кепку.
– Открывай ворота! – закричала баба. – Сейчас такое начнется!..
– Слушайте-ка меня внимательно! – миролюбиво начал отец Гаврон. – Ворота я вам не открою. Да и вам пробовать не советую! – Он приподнял ружье и уложил его на перекладину, так что ствол смотрел прямо в гущу толпы. – Лучше охолодите-ка свой ныл и ступайте по домам. Правда, лучше будет.
– Да ты чего, против народа!!! – взвизгнула баба. – Да мы тебя, сука в рясе!!!
Предводитель кивнул нескольким молодцам, которые тут нее отправились на поиски бревна, чтобы соорудить из него таран и взять производство приступом.
– Не хочешь по-доброму открывать, – сказал мужичонка наверх, – мы силой возьмем. А только тебе от этого плохо будет!
– А нечего меня пугать, – ответствовал монах. – Я одного Бога боюсь. А тобой, прыщ гнилой, только комаров пугать!
Лицо предводителя набрякло кровью, от возмущенья он потерял дар речи и лишь погрозил наверх костлявым кулачком.
– Да ты что, монах! – заголосила баба. – Ты что же, не знаешь, сколько мы от этих кур натерпелись?!
– Да-да! – поддержали в народе.
– Все пострадали! – продолжала баба. – Мужа моего во время нашествия куры разодрали на кусочки! Вдова я по милости этих тварей!
Неожиданно под сердцем отца Гаврона екнуло.
– Как звать тебя? – осипшим голосом спросил он.
– А тебе что ?!
– Да так просто…
– Евдокия. Евдокия Андревна от рождения, – ответила баба удивленно.
– Вот как бывает, – проговорил отец Гаврон. – А меня не помнишь?
– Да нет вроде. Или плохо вижу снизу…
– Андреем меня звали в миру. Андреем Степлером. Не помнишь?
– Андрюшка?! – изумилась баба.
– А я все-таки синие яблоки произвел. Только ты не дождалась, замуж вышла! А я мужа твоего отпевал.
– Помнишь?
В этот момент подоспели молодцы, притащившие огромное бревно.
– Последний раз спрашиваю! – обратился к монаху мужичонка. – Откроешь ворота?
– Не открою, – ответил отец Гаврон. – Не рви глотку понапрасну!
– Прости меня, Андрей! – крикнула баба снизу.
– Да чего уж там, – махнул рукой монах.
– Не сложилось у нас с тобой!..
– Всяко бывает.
Их разговор перекрыл глухой звук бьющего о металл дерева.
– Раз-два, взяли! – командовал мужичонка. – Навались!
– А ну-ка подожди, Дуся! – крикнул монах и тщательно прицелился из ружья.
Раздался хлопок, и предводитель, вскинув руки, удивленно взглянув на все, упал на землю, затерявшись у кого-то в ногах.
– У-у-у! – негодующе завыла толпа. – У-гу-гу!..
А кто-то, особо неприметный, достал из кармана пращу, не торопясь зарядил ее свинцовым грузилом и, покрутив ею для разгона, выстрелил в ответ.
