Джон Чивер - Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы
— Можешь купить кресло, — сказал Каверли.
— Несколько дней назад я видела в мебельном магазине хорошее кресло, сказала Бетси. — Почему бы нам после ужина не пойти туда, за угол, и не посмотреть его? Я целый день не выходила из дому, а небольшая прогулка и тебе будет полезна, не правда ли? Тебе ведь будет полезно поразмять ноги?
После ужина они вышли прогуляться. Свежий ветер дул с севера — прямо из Сент-Ботолфса, — и Бетси чувствовала себя от него сильной и веселой. Она взяла Каверли под руку, и на углу, под уличным люминесцентным фонарем, он поцеловал ее, прижавшись грудью к ее груди. Очутившись в торговом квартале, Бетси не могла сосредоточить свое внимание на понравившемся ей кресле. Каждый костюм, каждое платье, меховое пальто, каждый предмет обстановки в витрине магазина следовало обсудить, угадать их цену и назначение и высказать о них мнение — входят они или нет в то представление о счастье, какое Бетси себе составила. Да, говорила она подставке для цветов, да, да — большому роялю, нет — громоздкому шкафу, да — обеденному столу и шести стульям, и все это с таким глубокомыслием, с каким святой Петр читает в сердцах людей. В десять часов они пошли домой. Каверли с нежностью раздел ее, и оба приняли ванну, а потом легли спать, ибо она была его пончиком, бутончиком, симпомпончиком — одним словом, всем, чего нельзя было выразить на языке тех, кто родился в Сент-Ботолфсе. Она была его маленькой, маленькой белочкой.
31
В течение трех недель, предшествовавших свадьбе, Мозес и Мелиса обманывали Джустину так успешно, что старой даме нравилось наблюдать, как они прощаются друг с другом около лифта, и несколько раз за обедом она говорила, что Мозес до сих пор так и не видел той части дома, где жила Мелиса. Благодаря неплохой альпинистской подготовке Мозеса не утомляли еженощные путешествия по крышам, но как-то вечером, когда к обеду подали вино и он спешил, он еще раз споткнулся о проволоку и упал, поранив себе грудь. Ощущая сильную боль в том месте, где была содрана кожа, он почувствовал, что его охватывает органическое отвращение и острая неприязнь к «Светлому приюту», со всем его кривлянием, и обнаружил в себе твердую решимость доказать, что стране любви незачем быть причудливой. Он утешался мыслью о том, что через несколько дней сможет надеть кольцо на палец Мелисы и входить к ней в комнату через дверь. По какой-то неясной для Мозеса причине она взяла с него слово, что он не будет настаивать на ее отъезде из «Светлого приюта», но он предполагал, что к осени ее настроение изменится.
Накануне свадьбы Мозес шел от станции, неся в чемодане взятую напрокат визитку. На подъездной аллее он встретил Джакомо, который ввинчивал лампочки в стоявшие вдоль аллеи фонари.
— Оно есть двести пятьдесят лампочек! — воскликнул Джакомо. — Оно как на пасху.
Когда стемнело, фонари придали «Светлому приюту» веселый вид, напоминавший деревенскую ярмарку. Мозес отвез генерала наверх; старик хотел угостить его спиртным и дать какой-то совет. Но Мозес извинился и пустился в путь по крышам. Он проходил часть дистанции между домовой церковью и башней с часами, когда вдруг совсем рядом услышал голос Джустины. Она стояла у окна д'Альбы.
— Без очков я ничего не вижу, Ники, — сказала она.
— Ш-ш-ш-ш, — сказал д'Альба, — он услышит вас.
— Хоть бы мне найти очки.
— Ш-ш-ш-ш.
— О, я не могу этому поверить, Ники, — сказала Джустина. — Я не могу поверить, что они так дерзко обманывали меня.
— Вот он идет, вот он идет, — прошептал д'Альба, когда Мозес, притаившийся в темноте, двинулся вперед, чтобы укрыться за башней с часами.
— Где?
— Там, там.
— Пойдите за миссис Эндерби, пусть она позовет Джакомо и скажет ему, чтобы он захватил охотничье ружье.
— Вы убьете его, Джустина.
— Всякий человек, поступающий так, заслуживает, чтобы его застрелили.
Слушая их разговор, Мозес испытывал крайнюю досаду и нетерпение, так как, отправившись в свой поход, он не запасся выдержкой, чтобы перенести вмешательство, во всяком случае вмешательство Джустины и графа. В тени башни Мозес был в безопасности; стоя там, он услышал, как миссис Эндерби, а затем Джакомо явились в комнату д'Альбы.
— Оно здесь нет никого, — сказал Джакомо.
— Все равно стреляйте, — приказала Джустина. — Если там есть кто-нибудь, вы его напугаете. Если нет никого, вы никому не причините вреда.
— Оно нехорошо, мисса Скаддон, — сказал Джакомо.
— Стреляйте, Джакомо, — сказала Джустина. — Или стреляйте, или дайте ружье мне.
— Подождите, пока я найду что-нибудь, чем заткнуть уши, — попросила миссис Эндерби. — Подождите…
Тут раздался оглушительный выстрел охотничьего ружья Джакомо, и Мозес услышал, как вокруг него по крыше застучала дробь и в отдалении зазвенело разбитое стекло.
— О, почему мне так грустно? — жалобно произнесла Джустина. — Почему мне так грустно?
Д'Альба закрыл окно, и, когда огонь в его комнате зажегся, а розовая занавеска была задернута, Мозес полез дальше. Мелиса с плачем подбежала к нему, едва он спрыгнул на балкон ее комнаты.
— О мой дорогой, я думала, они застрелили тебя! — воскликнула она. — О мой любимый, я думала, ты мертв.
Каверли не смог уехать из Ремзен-Парка, но Лиэндер и Сара присутствовали на свадьбе. Из Сент-Ботолфса им пришлось выехать на рассвете. Эммит Кэвис привез их на своем катафалке. Мозес очень обрадовался им и гордился ими, так как они держались с изумительной простотой и тактом деревенских жителей. Что касается приглашений на свадьбу, то Джустина отряхнула пыль со своей старой адресной книги и бедная миссис Эндерби в шляпе с кусочком вуали надписала четыреста конвертов и целую неделю выходила к обеду с запачканными чернилами пальцами и в блузке с чернильными пятнами; глаза у нее покраснели от проверки адресов Джустины по справочнику «Общественный регистр», изданному самое позднее в 1918 году. Джакомо относил пригласительные билеты на почту со своим напутствием («Оно есть милая, мисса Скаддон»), и их доставляли на Пятой авеню в восточной части Нью-Йорка в мрачные здания, которые превратились из жилых особняков в демонстрационные залы итальянских галстуков, картинные галереи, антикварные магазины, дома без лифтов и конторы таких организаций, как Союз говорящих на английском языке или Svensk-amerikanska Forbundet [18]. Дальше от центра и дальше к востоку приглашения были получены одетыми во фраки швейцарами восемнадцати- и двадцатиэтажных жилых зданий, где фамилии друзей и ровесников Джустины не вызывали отклика ни в чьей памяти. За Пятой авеню приглашения были доставлены в другие многоквартирные дома, а также в дома моделей, дешевые меблированные комнаты, пансионы для девушек, правления Американо-ирландского исторического общества и Общества китайско-американской дружбы. В домах, где парадные двери были забиты досками, эти приглашения покрывались сажей вместе с остальной не полученной адресатами почтой (старыми счетами от Тиффани и номерами журнала «Нью-Йоркер»). Они лежали на исцарапанных столах образцовых детских садов, где слышался смех и плач ребят, они валялись в общих коридорах домов, построенных в свое время с размахом, но затем перепланированных так экономно, что жильцам приходилось готовить обед в гостиной или библиотеке. Приглашения были доставлены в Еврейский музей, в филиал Колумбийского университета, помещавшийся в деловой части города, во французское и югославское консульства, и Советское представительство при Организации Объединенных Наций, в некоторые студенческие организации, актерские клубы, клубы любителей бриджа, модисткам и портнихам. Приглашения были получены также настоятельницами Урсулинского монастыря, монастыря Клариссинского ордена смирения и общины сестер милосердия. Их получили заведующие иезуитскими школами и приютами, монахи-францисканцы, монахи-миссионеры из конгрегации апостола Павла и монахини Ордена милосердия. Они были доставлены в усадьбы, переделанные в деревенские клубы, школы-интернаты, сумасшедшие дома, больницы для алкоголиков, оздоровительные фермы, конторы заповедников, фабрики обоев, чертежные бюро и разные убежища, где престарелые и больные, громко сопя, ждали перед телевизорами ангела смерти. Когда в этот день зазвонили колокола церкви святого Михаила, в ной собралось не больше двадцати пяти человек, в том числе два хозяина меблированных комнат, пришедшие из любопытства. Когда настало время, Мозес произнес положенные слова громко и от всего сердца. После венчания почти все гости вернулись в «Светлый приют» и стали танцевать под патефон. Сара и Лиэндер исполнили величавый вальс и распрощались. Горничные наполнили старые бутылки из-под шампанского дешевым сотерном, и, когда опустились летние сумерки и все люстры были зажжены, главный предохранитель опять перегорел. Джакомо починил его, а Мозес поднялся по лестнице и вошел в комнату Мелисы через дверь.
