Александр Шелудяков - ЮГАНА
В тридцать пятом году районная сургутская газета «Колхозник» поместила статью под заголовком: «Наша цель – найти место выхода нефти». Эту же самую цель поставил перед собой Иткар Князев. Найти не только место самовыброса нефти на Нюрольской впадине, но и уточнить, какие причины заставляют мигрировать нефть на дневную поверхность именно в этих точках, что происходит в палеозойских глубинах.
Утром Иткар попил чаю, потом уложил в облас спальный мешок, палатку, взял ружье, подсумок и направился к тому месту, где когда-то бульдозер пробил траншею в береговом бугре.
Давно уже траншея превратилась в овраг. Этот новорожденный овраг поразмыли вширь и вглубь талые воды, и не растут по склонам травы, кустарники. Дно прокопа-оврага устлано крупным зернистым песком, и в береговом наилке – заметил Иткар – торчали коричневатые осколки, желто-янтарные кости. «Какое-то древнее захоронение было на этом прибрежном холме», – подумал он. И решил спуститься, осмотреть внимательнее дно оврага, покопать.
Копарулой, сухим острообломленным суком, Иткар ткнул несколько раз в податливый наилок. Осыпалась земля на песчаное, наносное дно оврага-прокопа. Блином соскользнул вниз обломок горшка, за ним скатился череп человека. В лобной части черепа была пробоина. «Да, браток, не уберегся ты… Молодым лег в могилу. Зубы все целые, – мысленно разговаривал Иткар с черепом. – А там что? Ага! Еще череп! Это уже, видимо, захоронена жена вместе с охотником-воином. И у вас был обычай брать любимых в потусторонний мир».
Иткар каждую находку внимательно осматривал. «А это уже что-то резано из бивня мамонта. Надо промыть в воде».
Из мамонтового бивня была вырезана довольно крупная фигура женщины. Иткар старательно протер полой пиджака мокрую находку. И вот она в его руках, сияет желтолицая богиня молчаливой древней красотой. Мудрой рукой ваятеля была создана богиня плодородия – так решил Иткар. Древний художник словно верил в бессмертие красоты, неувядаемость женского обаяния. Удивляло Иткара это творение, несмотря на скромные размеры, своей монументальностью, пластикой и реалистичностью. Жизненно передано ощущение живого женского тела.
– Древний художник оставил нам идеал красоты пышнотелых женщин, – тихо сказал Иткар, разглядывая резьбу из бивня мамонта. – Полные груди свисают на живот, на толстые, округлые бедра нанесены резцом какие-то загадочные знаки: с одной стороны – символ луны, с другой, в окружении змей – символ солнца.
Иткар случайно заметил на берегу, на синеглинном нахлесте, след мужских сапог. «Правый сапог пахал землю пяткой, что копыто», – подумал он. Сердце обожгло обидой: сколько же порушено Пяткоступом древних захоронений, сколько им поднято редких вещей из раскопов!
Боковина холмика была раскопана, скорее не раскопана, а разворочена воровски. Иткар определил, что бугровщик был в этих местах недели две назад, еще до ливневых дождей.
На расстеленном плаще разложены находки: грузила для сетей из обожженной глины, осколки горшков, куски пожелтевше-черноватой бересты, изделия из кости. Все это подобрал Иткар на раскопе. С любопытством и удивлением разглядывал он маленький манок, сделанный из пустотелой косточки. Тыльная сторона манка-свистульки была запломбирована кусочком битума. Это находка была Иткару дороже любого алмаза. «А ведь, кажется, я опередил Григория Тарханова, – первым вышел на свежий след Пяткоступа».
Перекатным громом разлетелось эхо выстрела по холмистому таежному берегу. Иткар подошел к воде, подобрал крупную щуку с пробитой головой. «На обед можно будет заварить уху», – подумал он.
Прощай, многотрудный холм, разрезанный когда-то лопатой бульдозера. Прости и ты, мудрый древний воин, за то, что были потревожены твои кости, порушена могила.
И снова несется облас по быстроводной таежной Чижапке, летит он туда, к устью Вас-Югана.
Глава восемнадцатая
1Старый парусный цыган вышел на крыльцо, почесав взлохмаченную голову, сладко потянулся.
Из трубы валил густой черный дым, клубился и уплывал в небо.
Старик улыбнулся, кивнул приветливо Алевтине Кирилловне, своей молодой соседке, которая, раскрыв створки оконной рамы, смотрела удивленно на Федора Романовича и думала: «Наконец-то объявилась запропавшая душа цыганская!»
– Дедушка, ты случайно не резиновыми сапогами растапливаешь печь? Дым валит из трубы чернущий и страшенный, как из смолевой бочки.
– Нет, ласточка моя, это я жгу бересту, пробку из трубы выгоняю. Печь заурусила, дымить надумала.
– Давно не топлена печь, нахолодало, хоть и лето.
Поговорив с соседом, Алевтина Кирилловна подошла к зеркалу, осмотрела себя с головы до ног. Сегодня ей предстояло идти на встречу с Григорием Тархановым. Просил следователь еще неделю назад сообщить, как только дома появится парусный цыган. И почему-то хотелось сегодня Алевтине Кирилловне быть особенно красивой. «А что, ведь и в тридцать лет еще не покинула меня юность: на лицо красивая, от морщин бог миловал. Крутнусь, подмигну, и закружится голова не только у следователя Тарханова!» – подумала молодая женщина и, поправив брови черным карандашом, вернулась к открытому окну, сказала громко;
– Дедушка, просил Григорий Тарханов шумнуть ему, как только ты объявишься дома…
– В гости завернуть хотел ко мне аль расследовать и будоражить цыганскую шхуну? – поинтересовался Федор Романович, а сам продолжал выбирать с поленницы дрова, которые помельче.
– Вот уж про это не скажу, понятия не имею. Скорее всего, у него к тебе любопытство гостевое. А может быть, все та же история с бугровщиком…
– Тогда шумни ему, Алюшенька, пусть забежит. Пошушукаемся, – согласно проговорил старик и направился к крыльцу с охапкой дров.
Мелодичный звонок тринь-тринькнул над дверью. Алевтина Кирилловна подошла к порогу. Она по привычке заглянула в «глазок» и неохотно открыла дверь. К ней пожаловала вечно любопытствующая соседка по дому.
– Проходи, Евграфьевна, присаживайся… – пригласила Алевтина Кирилловна старушку, махнув рукой в сторону комнаты.
– В магазин спозаранку ходила. Вот тебе бутылочку сливочек принесла, попутно. Очень свежие сливки. Только что молочный товар привезли, – пояснила старушка после того, как пожелала доброго утра, и поставила бутылку со сливками на туалетный столик в прихожей.
– Евграфьевна, чего же ты стесняешься, проходи в комнату, садись на диван, – пригласила Алевтина Кирилловна старушку по привычке, хотя и знала давно уже, что бабушка откажется.
– Ой, что ты, моя девочка, я ведь с улицы, у меня обутки пыльные, а у тебя везде ковры… Я вот тут, на завсешний стульчик для обувания, притулюсь.
– А сейчас-то куда, Евграфьевна, собралась? – поинтересовалась Алевтина Кирилловна, указав пальцем на большую хозяйственную сумку.
– Сейчас-то я лыжи навострила в наш «увермаг». Ситец должны продавать, вчера еще слух был. Так сегодня с раннего утра очередь выстроилась чуть не до пристани…
– Вот и хорошо, тогда у меня, Евграфьевна, просьба: там из гостиницы для летчиков позвони Тарханову на работу. Скажи ему: Федор Романович привез из Кайтёса посылку с лекарством…
– Ну-ну, отзвоню про ваше лекарство… – хитровато и многозначительно сказала старушка, когда уже закрывала за собой дверь.
Алевтина Кирилловна не могла понять, что с ней творится: начала томить себя вздохами, стонами, как в семнадцать лет. И эти навязчивые, бесконечные выкрутасы перед зеркалом, разглядывание лица, любование фигурой. Думалось ей о том, что если быть недотрогой, скромницей, то можно остаться на всю жизнь одинокой бабой. Время женское скоротечное, и летит оно с бешеной скоростью под гору, не успеешь оглянуться, как на лицо глубокие морщины лягут.
А вот и он – Григорий Тарханов! И снова ему не до Алевтины Кирилловны. Быстро прошел следователь к крыльцу цыганского дома. Заметил он молодую женщину, которая стояла у открытого окна и смотрела в его сторону.
– Спасибо, Алевтина Кирилловна! – помахав рукой, оказал Григорий и поднялся на крыльцо.
Новые настенные часы с музыкальным боем пробили час дня. У Алевтины Кирилловны был готов обед.
Она сидела у окна и ждала, нет, скорее, караулила Григория Тарханова, чтобы пригласить к обеду. «Они что там, уснули или пропали, уж сколько заседают, секретничают».
Григорий Тарханов «кружалил». Он не подступил еще к разговору, ради которого пришел^к Федору Романовичу.
– А ведь эта история очень интересная и малоизвестная. Морской корабль у парусных цыган!
– Ты, соколик мой, говоришь – интересно все это. Судьба цыган, потерявших родину, печальна. Вот послушай, Гриша, расскажу я тебе, каким ветром были заброшены парусные цыгане на Обь великую, Иртыш и Вас-Юган. С очень древних времен цыганское племя манили загадочная даль, неведомые земли и мечта о богатстве, счастье. И по нынешний день сохранилась особенность цыганской натуры, образ жизни. Может быть, поболее двух тысяч лет назад прижились цыгане в степях и около степей, как, например, в землях Галла и Сомали, в Сенегамбии и в Северо-Западной Индии. Когда-то, в стародавние времена, большая часть индийских цыган отправилась великим табором через Персию, Малую Азию и Балканский полуостров в Европу… Как попали цыгане в Новгород Великий? Сказывал мой дед: был мудрый купец из цыганского рода. Жаргалан звали его. По-русски это имя понимается как человек, рожденный для счастливой жизни. Полюбил Жаргалан новгородскую княгиню Русаву! И вот тогда Жаргалан все золото, все драгоценности отдал корабельным плотникам и просил, чтобы изготовили морские кочи из дуба крепкого. А когда были подняты паруса на новорожденных кочах, снасти обкатаны, задумался Жаргалан. Ушли от Руси морские корабли в непогоду весеннюю. Бежала Русава с Жаргаланом из царства Новгородского. Вот с того дня и повелось племя парусных цыган. Породнились цыгане с русскими. – Умолк старый цыган, задумался.
