Эмма Донохью - Чудо
Либ заглянула в свою книжку с почерневшей обложкой. Насколько правдоподобны последние детали?
Суббота, 20 августа, 20:32.
Пульс: 139.
Дыхание: вдохов и выдохов 35, влажные хрипы.
Мочи не было весь день.
Не пила воду.
Истощение.
20:47: бред.
20:59: дыхание затрудненное, сердцебиение неровное.
21:07 минут: умерла.
– Миссис Райт…
Либ неловко захлопнула записную книжку.
Рядом с ней стояла монахиня, под глазами тени.
– Как ваши ожоги сегодня?
– Это не имеет значения, – ответила Либ.
Именно сестра Майкл, возвращавшаяся после мессы, обнаружила Либ прошлым вечером, вытащила ее из болота, привела в деревню и перевязала ей руки. Либ была в таком состоянии, что никакое притворство не помогло бы.
– Сестра, не знаю, как благодарить вас.
Качание головой, опущенный взгляд.
На совести Либ было то, что она не может отплатить добром на заботу монахини. Весь остаток жизни сестра Майкл проведет в убеждении, что обе они причастны к смерти Анны О’Доннелл или по меньшей мере не смогли предотвратить ее.
Что ж, ничего с этим не поделать. Важно лишь то, что произойдет с девочкой.
Либ впервые почувствовала, что значит быть матерью. Ей пришло на ум, что если она каким-то чудом выдержит сегодняшние испытания и окажется в той комнате в Атлоне, где ее дожидается Уильям Берн, то станет для девочки матерью или кем-то очень близким.
О, сделай, сделай меня своим дитятей. Так, кажется, пелось в гимне? В будущем, когда Нэн, бывшая Анна, захочет найти виноватого, это будет Либ. Она решила, что это одна из составляющих материнства – когда мать несет ответственность за то, что вытолкнула ребенка из теплого сумрака в пугающую яркость новой жизни.
В это время мимо них проходил мистер Таддеус с мистером О’Флаэрти. С пастора сошел лоск, стал заметен его возраст. Он кивнул медсестрам с мрачной рассеянностью.
– Нет никакой нужды в том, чтобы вас расспрашивал комитет, – обратилась Либ к монахине. – Вы ничего не знаете. – Это вышло резковато. – То есть вас там не было в тот момент – вы были в часовне.
– Упокой, Господи, эту бедняжку. – Сестра Майкл перекрестилась.
Они отошли в сторону, чтобы освободить место баронету.
– Нельзя заставлять их ждать, – сказала Либ, направляясь в сторону задней комнаты.
Однако монахиня положила ладонь на руку Либ повыше повязки.
– Лучше ничего не делать и не говорить, пока вас не вызовут. Смирение, миссис Райт, и раскаяние.
Либ заморгала.
– Раскаяние?! – громко переспросила она. – Разве не им надо раскаиваться?
– Благословенны кроткие, – зашикала на нее сестра Майкл.
– Но я говорила им, три дня назад…
Монахиня подошла к ней ближе, едва не касаясь губами уха Либ:
– Проявите смирение, миссис Райт, и, быть может, вас отпустят.
Совет был разумный, и Либ закрыла рот.
Мимо прошел Джон Флинн с застывшим суровым лицом.
И какое утешение могла предложить Либ сестре Майкл в ответ на это?
– Анна… как вы сказали на днях? – спросила Либ. – Она умерла хорошей смертью.
– Она ушла охотно? Не противилась?
В этих больших глазах было что-то тревожное, если только Либ не померещилось. Нечто большее, чем мука: сомнение? Или даже подозрение?
Либ напряглась.
– Вполне охотно, – заверила она монахиню. – Она была готова уйти.
По коридору, тяжело дыша, с осунувшимся лицом торопливо прошел доктор Макбрэрти. Он даже не взглянул на медсестер.
– Мне так жаль, сестра, – срывающимся голосом произнесла Либ, – так жаль.
– Ш-ш-ш! – снова ласково, как на ребенка, зашикала монахиня. – Между нами, миссис Райт, у меня было видение.
– Видение?
– Нечто вроде галлюцинации. Понимаете, я ушла из часовни рано, поскольку волновалась за Анну.
У Либ сильно заколотилось сердце.
– Я шла по переулку, и мне показалось… я увидела ангела верхом на лошади и с ребенком на руках.
Либ онемела. Она знает! В голове зазвучал голос: «Наша судьба в ее руках». Сестра Майкл давала обет послушания. Разве может она не признаться комитету в том, что видела?
– Я действительно это видела, как вы думаете? – спросила монахиня, не сводя с Либ горящего взора.
Либ только кивнула в ответ.
Гнетущая тишина.
– Неисповедимы пути Господни…
– Так и есть, – хрипло проговорила Либ.
– Ребенок попадет в хорошее место – можете мне это обещать?
Еще один кивок.
– Миссис Райт. – Райан дернул большим пальцем. – Пора.
Не попрощавшись, Либ отошла от монахини, не решаясь верить в происходящее. Сжавшись, она ждала, что сейчас прозвучит обвинение, но этого не произошло. Потом не удержалась и посмотрела через плечо. Монахиня стояла со сложенными руками и опущенной головой. Она отпускает нас.
В задней комнате перед столом был поставлен табурет, но Либ не стала садиться, чтобы по совету сестры Майкл выглядеть смиренной.
Макбрэрти прикрыл за собой дверь.
– Сэр Отуэй? – почтительно начал трактирщик.
Баронет слабо взмахнул рукой:
– Поскольку я здесь не как должностное лицо, но только как частное…
– Тогда я начну, пожалуй, – заговорил грубоватым тоном Флинн. – Медсестра Райт…
– Джентльмены… – Либ почти не было слышно. Голос ее поневоле дрожал.
– Что, черт возьми, случилось вчера вечером?
Либ поправила одну из повязок на руке, которая врезалась в запястье, и боль прояснила ей голову. Закрыв глаза и наклонив голову, она разразилась мучительными рыданиями.
– Мэм, если вы будете так несдержанны, то только навредите себе, – с раздражением произнес баронет.
Наврежу с юридической точки зрения или он имеет в виду мое здоровье?
– Расскажите нам, что случилось с девочкой, – попросил Флинн.
– Просто Анна, она не захотела… – запричитала Либ, – в тот вечер она все слабела и слабела. Мои записи. – Либ повернулась к Макбрэрти и положила перед ним свою записную книжку, открытую на том месте, где были слова и цифры. – Я никак не думала, что она угаснет так быстро. Она вся дрожала, а потом вдруг перестала дышать. – Либ судорожно вздохнула. – Пусть эти шесть мужчин представят себе последнее дыхание ребенка. – Я звала на помощь, но поблизости никого не оказалось. Соседи, вероятно, ушли в церковь. Я попыталась влить ей в горло немного виски. Я была в отчаянии и как безумная бегала по дому.
Знай эти люди хоть немного о медсестрах, обученных Соловьем, не поверили бы ей.
– Наконец я попыталась поднять ее и посадить в кресло, чтобы отвезти в деревню и разыскать вас, доктор Макбрэрти, – торопливо продолжала Либ. – Я подумала, может быть, Анну еще можно оживить. – Либ встретилась со взглядом доктора, и до нее дошло то, что она только что сказала. – То есть девочка была без признаков жизни, но я надеялась вопреки очевидности.
Старик прикрыл рот ладонью, словно его тошнило.
– Но лампа… Наверное, я опрокинула ее своей юбкой. Юбка загорелась, и я стала сбивать пламя руками. – В качестве доказательства Либ подняла вверх перебинтованные руки. – К тому времени загорелось одно из одеял. Я стащила тело Анны с кровати, а потом заметила, что пламя лижет жестянку…
– Какую жестянку? – спросил О’Флаэрти.
– С горючей жидкостью, – пояснил мистер Таддеус.
– Смертельная штука, – проворчал Флинн. – Не стал бы держать ее в доме.
– Я заправляла лампу, чтобы комната была хорошо освещена и я могла наблюдать за ней каждую минуту. – Теперь Либ рыдала по-настоящему. Странно, но именно эту подробность ей было невыносимо вспоминать – яркий свет, постоянно освещавший спящую девочку. – Я поняла, что жестянка сейчас взорвется, и побежала. Да простит меня Господь, – добавила она. По ее щекам струились слезы. Правда и ложь так переплелись, что Либ уже не могла различить их. – Я выскочила из дома и услышала за спиной взрыв и ужасный гул. Но я даже не оглянулась, спасая свою жизнь.
Либ так ясно представила себе эту сцену, словно действительно пережила ее. Но поверят ли ей эти люди?
Закрыв лицо руками, Либ приготовилась к их отклику. Пусть полиция не будет сразу взламывать почерневшие стропила, или обследовать древесину кровати и комода, или копошиться в обгоревших обломках и пепле. Пусть они будут ленивыми и равнодушными. Пусть придут к заключению, что маленькие обугленные кости безвозвратно погребены в руинах.
Первым заговорил сэр Отуэй:
– Миссис Райт, если бы вы не проявили столь шокирующую беспечность, мы могли бы, по крайней мере, докопаться до сути дела.
Беспечность – единственное обвинение, предъявленное Либ? Под «делом»… подразумевается смерть ребенка?
– Вскрытие, без сомнения, показало бы, содержалась ли в желудке частично переваренная пища, – высказался баронет. – Правильно, доктор?
