В конце они оба умрут - Сильвера Адам

Я пою про странствующего лекаря, который готовит зелья во время представлений по всей стране, о том, что мой подарок — это моя песня, о том, как я сижу на крыше и включаю солнце на небе, о самых красивых глазах, что я видел на свете, и много еще о чем. Во время короткого перерыва я поворачиваюсь и замечаю, что Руфус снимает меня на видео. Я ему улыбаюсь. Руфус подходит и целует меня в лоб, и я пою ему, когда он так близко: «I hope you don’t mind, I hope you don’t mind, that I put down in words… how wonderful life is now you’re in the world…»[19]

Я допеваю, и в награду мне Руфус улыбается. Это моя победа. В его глазах стоят слезы.

— Нет, ты все-таки прятался от меня, Матео. Я всегда хотел познакомиться с кем-то вроде тебя, и как же отстойно, что я нашел тебя через тупое приложение.

— А мне нравится «Последний друг», — говорю я. Я хорошо понимаю, что имеет в виду Руфус, но не хотел бы менять способ нашего знакомства. — Вот я сидел, искал себе товарища, а нашел тебя, и ты нашел меня, и мы решили встретиться, прислушавшись к своей интуиции. Что случилось бы в ином случае? Не гарантирую, что я бы вообще отсюда вышел или что наши пути пересеклись бы. Точно не в Последний день. Встреться мы случайно, было бы просто потрясающе, это правда, но, по-моему, приложение дает человеку больше шансов с кем-то познакомиться. Мне оно помогло признаться себе, что я одинок и мне нужно кого-то найти. Просто я не рассчитывал найти то, что нашел в тебе.

— Ты прав, Матео Торрес.

— Время от времени бываю, Руфус Эметерио. — Я впервые произношу его имя вслух и надеюсь, что делаю это без ошибок.

Я иду в кухню и приношу кое-что перекусить. Это, конечно, очень по-детски, но мы играем в семью. Я намазываю крекеры арахисовым маслом и, предварительно убедившись, что у Руфуса нет аллергии на орехи, предлагаю их ему вместе со стаканом холодного чая.

— Как прошел твой день, Руфус?

— Лучше некуда, — отвечает он.

— И у меня, — говорю я.

Руфус приглашает меня присесть рядом с ним на край кровати.

— Иди сюда.

Я сажусь, и мы устраиваемся поудобнее лицом к лицу, обхватив друг друга руками и ногами, и делимся историями из жизни, например как каждый раз, когда Руфус устраивал истерику, родители заставляли его садиться с ними посреди комнаты, по типу того как папа отправлял меня принять душ, чтобы я успокоился.

Руфус рассказывает мне про Оливию, я ему — про Лидию.

Но потом мы перестаем говорить о прошлом.

— Это наш оплот, наш маленький островок. — Руфус чертит вокруг нас невидимый круг. — Мы никуда отсюда не уйдем. Не двигаясь, мы не сможем умереть. Понимаешь?

— Может, задушим друг друга в объятьях, — говорю я.

— Уж лучше это, чем любая опасность за пределами нашего островка.

Я делаю глубокий вдох.

— Но если по какой-то причине этот план не сработает, нам нужно пообещать друг другу, что мы найдемся на том свете. Руф, после смерти должна быть жизнь. Это единственное, что может оправдать такую раннюю смерть.

Руфус кивает.

— Я тебе сильно облегчу задачу по поиску себя. Развешу там неоновые вывески. Пущу по улицам оркестр.

— Хорошо, потому что я, наверное, буду без очков, — говорю я. — Не уверен, что они вознесутся вместе со мной.

— То есть ты точно знаешь, что в загробной жизни будет кинотеатр, но при этом не уверен, что останешься в очках? Какая-то недоработка в небесном сценарии. — Руфус снимает с меня очки и надевает их сам. — Ого. Фиговое у тебя зрение.

— И то, что ты отнял у меня очки, делу не помогает. — Перед глазами туман, я различаю только оттенок его кожи, но не вижу ни единой черты лица. — Спорим, ты тупо выглядишь.

— Дай-ка я себя сфотографирую. А лучше давай вместе.

Я ничего не вижу, но смотрю прямо перед собой, щурюсь и улыбаюсь. Руфус возвращает мне очки и показывает получившееся фото. Глядя на мое лицо, можно подумать, что я только что проснулся. Мои очки на лице Руфуса — приятный признак близости, как будто мы знаем друг друга так давно, что легко можем позволить себе подобные глупости. Никогда не думал, что со мной такое случится.

— Я бы полюбил тебя, если бы у нас было побольше времени, — выпаливаю я, ведь именно это я чувствую сейчас и чувствовал множество мгновений, минут и часов назад. — Может быть, и уже полюбил. Надеюсь, ты не злишься на эти мои слова, я просто точно знаю, что счастлив. Люди ставят себе временные рамки, отмеряя, сколько нужно быть знакомыми, чтобы заслужить право говорить такие слова. Но я не стал бы врать тебе, и не важно, сколько у нас осталось времени. Люди тратят время, ждут подходящего момента, но нам такая роскошь не дана. Если бы у нас в запасе была целая жизнь, держу пари, ты бы устал слушать мои признания в любви, потому что, я уверен, к этому все идет. Но мы с тобой вот-вот умрем, и поэтому я хочу повторять столько, сколько вздумается: я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.

РУФУС

19:54

— Эй, ты отлично знаешь, что я тоже тебя люблю. — Черт. Чувство такое сильное, что мне физически больно. — Это не член мой мне диктует, ты знаешь, я не такой. — Я хочу еще раз его поцеловать, потому что он воскресил меня, но сейчас я весь напряжен. Если б меня вдруг подвел здравый смысл, если б я не воевал с таким усилием за то, чтобы быть собой, я бы снова сделал какую-нибудь тупость и что-нибудь ударил, так я сейчас зол. — Мир нереально жесток. Я начал свой Последний день с того, что избил человека за то, что он встречается с моей бывшей девушкой, а теперь оказался в постели с потрясающим парнем, которого знаю меньше двадцати четырех часов… Ужасно. Тебе не кажется?..

— Мне не кажется что? — Двенадцать часов назад Матео нервничал бы, задавая мне вопрос. Он бы его задал, но тут же отвернулся бы. Сейчас он смотрит мне прямо в глаза.

Я не хочу спрашивать, но, возможно, Матео думает сейчас о том же.

— Что мы умрем, потому что познакомились друг с другом?

— Мы узнали, что умрем, еще до того, как познакомились, — говорит Матео.

— Знаю. Но, может быть, у нас на роду так написано, или на лбу, или еще где. Знакомятся два парня. Влюбляются. И умирают. — Если это правда, я долбану кулаком по ближайшей стене. И даже не пытайтесь меня остановить.

— Это не про нас. — Матео сжимает мои ладони. — Мы умираем не из-за любви. Мы все равно бы сегодня умерли, что бы ни произошло с нами за день. Ты не просто помог мне остаться в живых. Ты научил меня жить. — Он садится ко мне на колени и прижимает меня к себе, обнимая так крепко, что его сердце бьется о мою грудную клетку. Готов поспорить, и он чувствует биение моего сердца. — Познакомились два парня. Влюбились. И прожили жизнь. Вот наша история.

— Твоя история получше будет. Правда, концовка еще требует доработки.

— Не думай о концовке, — шепчет Матео мне прямо в ухо. — Потом отодвигается и смотрит мне в глаза. — Я сомневаюсь, что мир сейчас в настроении совершать чудеса, так что нам лучше не ждать и «жили они долго и счастливо». Важно только то, как мы проживаем сегодняшний день. Я, например, перестал бояться мира и людей, которые в нем живут.

— А я перестал быть тем, кто мне не нравится, — говорю я. — Я-старый тебе бы тоже не понравился.

Он улыбается сквозь слезы.

— Ты бы не стал ждать, пока я осмелею. Может, так лучше — все сделать правильно и побыть счастливыми всего один день, чем прожить целую жизнь, утопая в ошибках.

Он прав абсолютно во всем.

Мы кладем головы на подушки. Я надеюсь, что мы умрем во сне. Кажется, это лучший способ уйти.

Я целую своего Последнего друга, потому что верю, что мир не может пойти на нас войной, если свел нас вместе.

МАТЕО

20:41

Проснувшись, я чувствую себя неуязвимым. Не проверяю, сколько времени: не хочу, чтобы что-то нарушило мой настрой победителя. В моем сознании я уже проживаю следующий день. Я победил Отдел Смерти и его предсказания, я единственный человек в истории, которому это удалось. Надев очки, я целую Руфуса в лоб и наблюдаю, как он отдыхает. Я волнуюсь, когда протягиваю руку к его сердцу, и с облегчением ощущаю, что оно все еще бьется. Он тоже неуязвим.