Альберто Моравиа - Чочара
Ночью мы видели, что небо со стороны Итри стало более светлым и только временами внезапные вспышки окрашивали его в красный цвет. Артиллерийский огонь на фоне черного и звездного неба был теперь похож на фейерверк, красных полосок было очень много, не хватало только огненного цветка, украшающего вспышку бенгальских огней, да и залпы были другие, более глухие и угрожающие, не похожие на веселый треск фейерверка Мы долго смотрели на небо, наконец, смертельно усталые, легли спать, но спали мы мало и плохо, потому что было жарко, и Розетта никак не могла успокоиться и все время, не умолкая, говорила. Рано утром нас разбудил страшный взрыв где-то совсем рядом. Мы вскочили с кровати и увидели, что на этот раз стреляют в наш поселок. Тогда я впервые поняла, что пушки гораздо хуже самолетов, потому что самолеты по крайней мере видны, от них можно убежать и спрятаться, и уж, во всяком случае, есть утешение, что ты видишь, куда они направляются; пушки же не видны, они стоят где-то там, за горизонтом, но, хотя ты их не видишь, они все время, так сказать, ищут тебя, и от них нельзя спрятаться, потому что они направлены на тебя как указующий перст. Взрыв произошел совсем близко от нас, и вскоре мы узнали, что снаряд разорвался недалеко от дома Филиппо. Прибежал Микеле с очень довольным видом и сказал, что теперь уж нам осталось терпеть не больше, чем несколько часов; на это я заметила ему, что умереть можно и за несколько секунд, но он пожал плечами и ответил, что мы уже можем считать себя бессмертными. В ответ на его слова прямо над нами вдруг послышался ужасный взрыв. Стены и потолок в нашей комнатке закачались, и с потолка на нас посыпались пыль и мусор, в воздухе так потемнело, что на один миг нам показалось, будто снаряд действительно упал на наш дом. Мы выскочили наружу и увидели, что снаряд разорвался недалеко от нас, на мачере, часть которой сорвалась вниз, а на этом месте была огромная дыра, заполненная свежей землей и вырванной с корнем травой. Тут и Микеле если не испугался, то понял, что я была права,- умереть можно и за несколько секунд; поэтому он велел нам идти за ним.
- Нам нужно,- сказал он,- найти непростреливаемый уголок.
Мы побежали вдоль мачеры на другой ее конец, где под навесом скалы стоял шалаш из ветвей, служивший хлевом.
- Вот это и есть непростреливаемый уголок,- сказал Микеле, очень довольный, что может нам продемонстрировать свои военные знания,- мы сядем на траву... сюда снаряды не попадут.
Как бы не так! Не успел он произнести эти слова, как раздался ужасный взрыв и нас обволокло пылью и дымом, сквозь который мы увидели, что шалаш наклонился набок, точно картонный домик. На этот раз Микеле ничего не сказал о непростреливаемом уголке, а толкнул нас так, что мы упали на землю, и закричал:
- Следуйте за мной в пещеру... ползите в пещеру... не вставайте, ползите за мной!
Пещера находилась как раз за шалашом, она была маленькая, с низким входом, и крестьяне устроили в ней курятник. Мы поползли за Микеле, ползком забрались в курятник, всполошив кур, которые, кудахтав, забились в глубь пещеры. Пещера была слишком низкой, чтобы можно было встать или сесть, и мы пролежали в ней больше часа прямо на курином помете, покрывавшем пол пещеры; куры очень быстро освоились с нашим присутствием, даже гуляли по нас и щипали наши волосы. Мы услыхали возле самой пещеры взрывы, последовавшие один за другим, и я сказала Микеле:
- Хорошо еще, что это непростреливаемый уголок. Наконец послышалось еще несколько взрывов, уже не таких частых, и на этом все кончилось, если не считать далеких залпов, свиста проносившихся над нами снарядов и взрывов где-то сзади Сант Еуфемии. Тогда Микеле сказал, что снаряды, попавшие в шалаш, были, вероятно, не английские, а немецкие, причем немцы стреляли из горных минометов, имевших кривую траекторию; теперь мы уже можем выйти из пещеры, потому что немцы прекратили стрельбу, а англичане не будут в нас стрелять. Так мы и сделали: выползли из пещеры и вернулись домой.
Было уже час дня, и мы подумали, что пора закусить, съесть немного хлеба с сыром. Пока мы сидели и ели, вдруг запыхавшись, прибежал сын Париде и сказал, что пришли немцы. Сначала мы ничего не поняли: вроде бы после всей этой стрельбы должны были прийти англичане,- я даже переспросила мальчика, ведь он мог перепутать:
- Ты хочешь сказать, что пришли англичане?
- Нет, немцы.
- Немцы уже удрали.
- А я тебе говорю, что они пришли сюда.
Тут явился Париде и объяснил нам, в чем дело: это действительно были немцы, целая группа немецких солдат, бегущих от англичан; они сидели на сене около сарая, и крестьяне не могли понять, что им нужно. Я сказала Микеле:
- Какое нам дело до немцев?.. Мы ждем англичан, а не немцев, пусть немцы устраиваются, как хотят.
К сожалению, Микеле не послушался меня, глаза у него блестели, можно было подумать, что он одновременно и ненавидит немцев и чувствует к ним какое-то влечение; было видно, что ему хочется посмотреть на немцев, побежденных и разбитых, после того как он много раз видел их чванными победителями. Выслушав Париде, он сказал:
-- Пойдем посмотрим на этих немцев,- и пошел вслед за Париде, а мы с Розеттой за ним.
Немцы сидели там, где их оставил Париде,- в тени у сеновала. Их было пять человек; я никогда в жизни не видела таких измученных и усталых людей. Они валялись на соломе, раскинув руки и ноги, и казались мертвыми. Трое из них спали, во всяком случае глаза у них были закрыты, четвертый лежал на спине и смотрел в небо, пятый тоже лежал на спине, но он смастерил себе изголовье из соломы и смотрел прямо перед собой. Больше всего мне бросился в глаза этот последний: белобрысый, с розовой и прозрачной кожей, с голубыми глазами, окруженными совсем белыми ресницами, и с очень светлыми тонкими и гладкими волосами. Щеки у него были покрыты густым слоем пыли с дорожками, как от высохших слез, ноздри были черные от земли или грязи, губы потрескались, глаза покраснели и ввалились. Я всегда видела на немцах очень аккуратные мундиры, чистые и отутюженные, как будто их только что вытащили из сундука, но на этих солдатах мундиры были мятые и рваные, казалось, что даже цвет их изменился, как будто их обдало пылью или копотью Вокруг немцев на некотором расстоянии стояли беженцы и крестьяне и глазели на них, как на невиданных чудовищ; немцы продолжали лежать молча и неподвижно. Микеле подошел к ним и спросил, откуда они идут.
Они говорили по-немецки, но белобрысый, не поворачивая головы, как будто она была намертво прикреплена к соломенному изголовью, тихо сказал:
- Можете говорить по-итальянски... Я знаю итальянский язык.
Микеле повторил свой вопрос по-итальянски, и белобрысый ответил, что они идут с фронта. Микеле спросил, что случилось. Белобрысый, продолжая лежать, как парализованный, и, говоря очень тихо и медленно, каким-то мрачным, угрожающим и усталым голосом рассказал, что они артиллеристы, что двое суток их без передышки бомбили самолеты, разбившие не только их пушки, но разворотившие кругом всю землю, что большинство их товарищей убито, а они убежали.
- Фронт теперь уже не у Гарильяно,- медленно заключил он,- а гораздо севернее. Мы должны идти туда... Там есть еще горы, и мы там укрепимся.
Они походили на мертвецов и все-таки еще говорили о сопротивлении и о продолжении войны.
Микеле спросил, кто прорвал линию фронта, англичане или американцы; это был неосторожный вопрос, белобрысый усмехнулся и сказал:
- Какое вам до этого дело? Вам достаточно знать, дорогой синьор, что ваши друзья скоро будут здесь.
Микеле сделал вид, что не замечает иронического и угрожающего тона, и спросил, чем он может помочь им. Белобрысый сказал:
- Дайте нам чего-нибудь поесть.
Мы доедали последние крохи своих запасов; за исключением Филиппо, у нас у всех, беженцев и крестьян, вместе взятых, не нашлось бы и одной буханки хлеба. Поэтому мы переглянулись между собой, и я, высказывая вслух наши общие мысли, воскликнула:
- Поесть! Вы думаете, у нас есть еда? Если англичане не принесут нам продуктов и притом очень скоро, мы все здесь умрем с голоду. Подождите и вы англичан, и у вас тоже будет еда.
Я увидела, что Микеле делает мне знак замолчать, и тут же поняла, что сморозила глупость. Немец пристально посмотрел на меня, как бы желая запомнить черты моего лица. Наконец он сказал медленно:
- Прекрасный совет: ждать англичан. Некоторое время он еще лежал неподвижно, потом с трудом поднял руку и стал искать что-то у себя на груди под курткой.
- Я сказал, что мы хотим чего-нибудь поесть.- Не двигаясь и не меняя позы, он достал огромный черный пистолет и направил дуло в нашу сторону.
Я страшно испугалась - не так пистолета, как выражения глаз немца, который был похож на дикого зверя, попавшего в западню, но еще скалившего зубы. Микеле как ни в чем не бывало сказал Розетте:
